О наших разногласиях

Ни для кого не секрет, что в нашей церкви (имею в виду скорее Русскую Православную, а не наш приход) имеется немало энтузиастов различных церковных реформ. Кто желает упрощения богослужебного языка, кто самого богослужения, кто выборности, кто отчетности, кто умножения общественного активизма, кто единения с инославными. Пожеланий много, хотя можно попытаться дать им общую характеристику. Если на поверхности, то это будет желание «повернуть церковь лицом к народу». Не вдаваясь в обсуждения отдельных пожеланий — как перечисленных выше, так и тех, о которых я умолчал (некоторые из них я разделяю, многие нет), — замечу следующее.

Мне кажется, что многие из реформаторов, каковы бы ни были любимые ими реформы, ведомы по этому пути обстоятельствами своего вхождения в Церковь. Большое число клириков и прихожан Русской Православной Церкви воцерковились в позднесоветские времена, которые в этой заметке я определяю как период от времен острого диссидентства до Преображенского недоворота (то есть развитый социализм, известный также как застой, пятилетка пышных похорон и перестройка — ее взлет и падение).

Интерес к христианству и некоторая церковность в те времена нередко были проявлением инакомыслия. Проявлением достаточно безопасным, учитывая вегетарианский в основном характер режима в те годы, и не требующим особых усилий от инакомыслящего. Более того, инакомыслие это было весьма интересным культурологически и приятным эстетически. Замечу, что слово «нередко» в первом предложении этого абзаца стоит там не зря; я ни секунды не думаю, что такова была мотивация всех пришедших ко Христу в те годы. Но наличие значительного числа людей, воцерковившихся в 70–80-е годы, а затем отошедших вполне от Церкви, я имел и имею возможность наблюдать не только в богатой общением интернетной среде, но и в жизни, в том числе и среди знакомых, и в родном приходе.

Объяснение такому шагу, звучащее как «это не я изменился, но церковь», мне хорошо знакомо. Очевидно, речь идет о людях в Церкви, поскольку «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8). Естественно, было бы невозможно ожидать постоянства в людях и их обычаях; все же «Mutantur tempora et nos mutamur in illis»^[1]. Но неужели главное в Церкви это переменчивые люди, а не неизменный Христос?

Может быть, изменения настолько сильны, что Христос покинул РПЦ? Действительно, терпел ереси и нестроения, гонения на святых во все времена, апостасию советских времен (не одни же подвиги были), а на передаче Исаакия надорвался и ушел. Но в этом случае я ожидал бы увидеть исход праведников в поисках «обетованной земли». Этого я, однако, не вижу, а вижу только уход во внецерковную, внехристианскую жизнь или продолжение борьбы за реформы. Как ни странно, два этих выбора сочетаются; человек может уйти из Церкви и продолжать бороться за ее реформирование. Хотя, казалось бы, зачем реформировать то, откуда ушел Христос? Надо срочно отправляться Ему вслед.

Так или иначе, представляется мне, что значительное число людей, пришедших в Церковь, следуя желанию практически проявить инакомыслие, неизбежно разочаровалось в ней, когда она перестала удовлетворять именно этому требованию. Потеряв аромат оппозиционности, она утратила свое основное качество, привлекшее исходно ту часть прихожан, о которой я веду речь. (С неизбежностью немало этих прихожан стали клириками.) В этом смысле Церковь действительно изменилась.

Таким образом, разочарование, испытываемое частью церковного народа, действительно имеет в своей основе несоответствие между чаяниями и реальностью, которые воспринимаются ими как крушение должного порядка вещей в Церкви. Проявляться оно может по-разному, но, так или иначе, недолжная близость к государству будет центральной темой их критики.

Кому-то может показаться странным, но я вполне поддерживаю стремление к сохранению дистанции между государством и Церковью, поскольку соблюдение этой дистанции благотворно влияет на свободу Церкви. Однако же я понимаю, что просто соблюдать дистанцию было бы недостаточно для реформаторов, о которых я завел речь. На меньшее, чем оппозиционность в той же степени, как это было во времена, когда они пришли в Церковь, они не согласятся. Заметим при этом, что времена изменились. Говоря кратко, свободы стало больше. Поэтому если в 70-е годы Церковь была в оппозиции уже самим фактом своего существования, то сегодня ей придется для этого хорошо постараться. Вот о таком месте Церкви в жизни общества и тоскуют те, кто разочарован безвозвратным (надеюсь) уходом в прошлое времен чтения «Собачьего сердца» в «самиздате».

Людей действительно очень жалко. Ведь кроме этой (нередко безобидной) наклонности грустить о Церкви 70-х годов, у них может быть немало прекрасных качеств и талантов. Но все же воспроизведение условий церковной жизни времен развитого социализма для обеспечения душевного комфорта пусть даже и самых замечательных людей я не нахожу ни желательным, ни даже возможным.