Приобретенное (ремесла, промыслы, занятия)

Расписные аисты возвращаются...

Уже забелели хуторки на взгорках, окруженных вербами, уже стали выстраиваться вдоль дороги аккуратные хатки, как вдруг справа за низким плетнем наше внимание привлекла большая красноклювая птица, застывшая между деревьями. Другая, точно такая же птица сидела на ветке. Мы притормозили, всматриваясь в зеленое кипение сада: сомнения исчезли — это были аисты! Давно не попадались они нам в наших краях. Сразу созрело решение познакомиться с хозяином дома, расспросить, как ему удалось привлечь этих птиц к его ничем не отличающейся от остальных усадьбе.

Полноватый старик в очках без одной дужки вышел нам навстречу.

— Что, возвращаются аисты? — спросили мы бодро, не сомневаясь, что получим такой же бодрый ответ.

— Повертаются, та не дуже.

— Чего же, вон в саду...

— Так то ж не настоящие.

Мы проскользнули под низкими абрикосовыми ветвями и увидели фанерные фигурки, искусно разукрашенные под аистов.

— Я сюда недавно перебрался, — стал торопливо объяснять старик. — С шапкой пошел по родичам и выкупил хату­батьковщину. А до того в городе жил — на мартенах ишачил. Там и здоровье загубил. Теперь вот здесь потрошку хозяйную. Как первое письмо сюда получил, так читаю на конверте: улица Буртяная. Куда это, гадаю себе, это: буртяная — дерьмовая. В буртах тут по весне гниль одна. Несправедливое название. А раньше эта улица называлась Лелечина. Так, так, Лелек сюда, на этот край села, слеталось к Благовещению — почти в каждом дворе их как родных встречали. Вот как было. Жизнь назад, може, и не подвинешь, а улице название стоило бы повернуть. Лелек нет, так я взял и намалевал их. И хату тоже собираюсь писанкой сделать. Этому ремеслу меня еще батько натаскал. Рябошапки ко всякому делу охоту и руки имели...

Эта встреча состоялась на хуторе неподалеку от Петриковки, известной своими мастерами художественной росписи. Когда­то их назвали малярами и малевальниками. Впрочем, так именовали не только признанных мастеров, но и всех, кто стремился украсить росписью свое жилище, предметы обихода. Это давняя традиция славян, в частности южных, то есть украинцев.

Уже в самой Петриковке мы познакомились и разговорились с мастером художественной росписи Надеждой Ивановной Кондратюк. Она родом из этих мест. Тут закончила школу художественной росписи, здесь и работает на местной сувенирной фабрике — расписывает подносы, тарелки, вазы, шкатулки, кухонные доски, ложки.

— А хату свою вы как украсили? — поинтересовались мы у мастерицы. — Можно в гости напроситься?

— Разве что в садок, а в хате пока нечего показывать. Размалевала я детскую от пола до потолка. День хожу, второй — что­то в глазах рябит, поняла, что перебрала, увлеклась, как у нас говорят, «пересыпала». Все стерла. Буду снова малевать...

Музыканты

Хорошее дело утеха, когда делу не помеха. Трудно представить село, где бы пение и музыка не завершали трудовые будни, не раздавались во время праздников, толок, семейных торжеств. «И швец, и жнец, и на дуде игрец», — говорили о тех, кто все умел, знал толк в разных ремеслах. В том числе и в игре хотя бы на камышовой свирели.

Дудка знает, зачем играет. Это касается в первую очередь разнообразных детских свистков, свистелок и пищалок. «Дударями» («дудариками») или «сопилкарями» называли и тех, кто выводил нехитрые мелодии на дудках и свирелях, и тех, кто изготавливал их. Часто этим занимались пасечники, сторожа, пастухи (недаром один из видов игры на свирели назывался «овчариком»). «Жоломыи», «теленки», «гайды», «денцивки», «зубовки», «флояры» — все это разновидности дудок и свирелей, их изготавливали из вербы, липы, березы, орешника, бузины, камыша. Кое­кто умудрялся добывать звуки даже из костей или рога.

Силой духа и голосом сердца добывались звуки и из свирели, и из больших духовых труб. Они были хорошо знакомы казакам — их голоса раздавались на сечевой площади, в походе. Существовала целая система сигналов, с помощью которых горнисты извещали товарищей о разных событиях. Казаки ласково называли духовые трубы «суремками», «сурмоньками», «сурмовыми свирелями».

В Карпатах популярностью пользовалась трембита — трехметровая коническая труба, обмотанная березовым лубом, которой подавались сигналы в горах. Узкий конец звался «пищоком», широкий — «голосником», а расширенная часть — «голосницей».

Что­то похожее на трембиту изготавливали пастухи левобережья Днепра. Полосу орешниковой коры скручивали в длинную конусную трубку, тонкий конец которой расплющивали и немного надрезали. Этот пастуший инструмент назывался «ревой».

К старинным духовым инструментам принадлежала и волынка («дуда», «гойдица», «коза»). Она представляла собой мешок из козьей или овечьей шкуры, в который вставляли две или три трубки.

Одним из древнейших музыкальных инструментов считается бубен. Обтянутый кожей деревянный обруч со звонкими «висюльками» — вот и вся его нехитрая конструкция. «Славны бубны за горами, а глянь ближе — собачья шкура!» — шутили в старину.

«Литаврами» («тулумбасом») назывался ударный инструмент, который состоял из железных, а позже серебряных казанов с натянутой на них шкурой и деревянных палочек. Литаврами казаки подавали сигналы к сбору войска на совет или на битву.

Из струнных инструментов почти во всех уголках Украины была известна кобза. Запорожские казаки умели воевать, но не забывали и о досуге, во время которого часто звучала кобзарская музыка. С кобзой запорожцы не разлучались ни дома, ни в походе. Под одним из рисунков, где изображен казак Мамай, можно прочитать: «Сидит казак, на кобзе грае, что замыслит, то все мае».

В одной думе казак на пороге смерти прощается с кобзой, обращаясь к ней: «Кобза, жена верная, бандура моя малеванная! Куда ж мне тебя деть?..» Были военные кобзари, были и кобзари при гетманских дворах. Там часто раздавались и звуки торбана — похожего на кобзу, но не долбленого, а клееного инструмента.

«Веселое ремесло музыка: легким хлебом забавляет», — говорили в народе. Однако нелегким было оно для бродячих кобзарей — их кобзы иногда и кручинились, и плакали, и разносили грустные известия.

Где­то в середине семнадцатого века на смену кобзе пришла бандура. Всегда у кобзарей и бандуристов были благодарные слушатели, для которых хатки­«батьковщины», вишневые садики, зеленые левады и степные курганы были дороже всего на свете. Музыка без языка, а народ собирает. Всегда было людно на кобзарских выступлениях.

В корчмах, на свадьбах часто можно было услышать скрипку или ее разновидность — бас. «На скрипочке играет, так как веселость имеет», — говорили про скрипача («гудака»). Казачок и другие быстрые танцы нередко танцевали под цимбалы. По натянутым на раме струнам ударяли железными палочками или наперстком, надетым на палец. «Ой, заиграйте, цимбалы, чтоб ножечки дрожали!» — выкрикивали азартные танцоры, выделывая гопака. Нередко звучала и «троистая музыка» — ансамбль из скрипки, бубна (или баса) и цимбал. Вблизи корчмы, на площади около церкви, на обочинах пыльных дорог нередко можно было встретить музыкантов с шарманкой («катеринкой», «вертликом») на плече...

Что уплыло за седой водой? Что навсегда потеряно? Чьи следы остались на краю торного пути? Чем сегодня жива наша память? Знает то свирель, что играет. Знают это и трембиты, и бандуры, и скрипки, и цимбалы. Знает — музыка, знает — песня, а значит, будет знать и память...

«Ну и так, потрубечу еще...»

Почти на всех горных полевых станах, возле которых нам довелось провести ночь, находились пастухи, у которых имелись сопилки. Недаром в народе говорят, что сопилка — это чабанская утеха. Долгими вечерами в Карпатах на отгонных пастбищах, полонинах сопилки и свирели развлекали пастухов и их гостей. Среди овечьих ватагов, кстати, были настоящие виртуозы игры (чему мы не раз были свидетелями) на простеньких дудочках из бузины или явора. В Карпатах они еще называются «денцивками», «пищалками». У венгров подобные закрытые флейты с грифными отверстиями известны как «фуруйи», а у румын — «флуэры». Кстати, румынские пастухи используют 21 вид различных свирелей. В горах их звук разносится далеко.

На полонине мы отчетливо слышали лай собак в долине, а по теньканью колокольчиков определяли местонахождение овечьих отар в распадках. Была надежда услышать на полонине и звук знаменитой трембиты. Она стала символом карпатских лесистых гор и ветреных полонин. Эта длинная пастушья труба, расширяющаяся на конце, характерна для всех народов, населяющих Карпаты. В польских Бескидах подобный украинской трембите инструмент называется «тромбой», в Румынии — «бучумом».

Мастера, изготовляющего трембиты, нам удалось найти в селе Речка Межгорского района Закарпатской области. Семидесятипятилетний Иван Михайлович Больбан всю жизнь провел среди овечьих отар на полонинах. Призывный, звонкий, с резковатым тембром звук трембиты для него своеобразная песня молодости. Накинув меховую чабанскую «коцованю», Иван Михайлович вынес во двор длинную, но удивительно легкую трубу, скрепленную деревянными кольцами.

— Якщо тут затрембитаты, то красиво буде чуты на все село.

— А можно?

— Мы тут сами себе господари, — усмехнулся хозяин. — Сами стругаем, сами играем.

Вышли со двора и чуть поднялись по склону, по которому были разбросаны стожки­«вешальники». Вдалеке виднелись синие горы. Иван Михайлович приподнял трубу, театрально выставил вперед ногу и торжественно объявил:

— Это мой любительский инструмент — трембита, которым я грав на полонине двадцать шесть лет. Ну и так, потрубечу еще.

Над горами раздался громкий «тремкий» (так украинцы говорят о серебристом, звенящем голосе) звук. Попробовали и мы «потрубечить». Однако сколько ни тужились, ничего выдуть из трубы не смогли.

— Мало еще брынзы съели, — пошутил мастер.

Трембиты различаются по длине: малая, или колядницкая, бывает не больше двух с половиной метров, длина средней, чабанской, около трех метров, и, наконец, большая трембита достигает трех с половиной метров. На большой трембите обычно играли перед домом умершего, она нередко в селе служила свое­образным «розгласом» (так раньше в карпатских селах называли черные тарелки громкоговорителей, развешенные по столбам). На широкий раструб большой трембиты (он достигает пятнадцати сантиметров) иногда натягивалась шкура барана с рогами. Играл на ней только главный чабан весной, во время выгона скота на полонину.

Трембита состоит из трех частей: пищик или губник, средняя часть и раструб­«голосница», который Иван Михайлович назвал по­местному «боркалом». В принципе технология изготовления трембиты проста. Ель­«смереку» раскалывают на две половины и каждую выдалбливают в форме желоба. Чем тоньше стенки духовой трубы, тем звук голосистее, тем больше в нем переливов, берущей за душу характерной дрожи. Сухие обструганные заготовки натирают овечьим жиром, склеивают еловой смолой и обматывают березовой корой или скрепляют деревянными «обручками» из лозы. Мундштук­«пищик» выстругивается из бузины или калины и вставляется позже.

— Это моя последняя трембита, — сказал Иван Михайлович. — Найти б где поблизости годящую смереку без сучков, может, еще одну трубу и осилил бы...

На прощание мастер поднял трембиту. Дрожащее эхо скатилось по склонам, исполосованным тенями от стожков и одиноких елей...

Старинные напевы жалейки

Взрослым нравилось иногда потешать себя игрой на простенькой сопилке, а иным даже заставить кого­то и сплясать под его дудку. Что уже говорить про детей всех возрастов, которые блаженствуют, когда производят различные звуки, приставляя к губам примитивные дудочки, свирели, сопилки. У этих духовых инструментов, которые вырезали из ивы, липы, ореха, бузины, тростника, очень древнее происхождение. В числе традиционных народных инструментов и флейта, которая в России и на Украине получила название кувиклы, кугиклы или кувички. Одним из самых простых народных инструментов, на котором играли и пастухи, и косари, и рыбаки, и детвора, и затейники на праздниках, считается напевная, мелодичная жалейка. Ее под силу изготовить любому умельцу.

Традиционный материал для жалейки — сухое дерево любой породы, например ива или бузина. Выбранную заготовку обтачивают, придавая ей круглую форму необходимых размеров. От длины игровой трубки зависит звучание жалейки. Длинным сверлом с двух сторон игровую трубку просверливают насквозь. Диаметр отверстия подгоняется под размер пищика, который вставляется с одного конца трубки. А к другому концу клеем и нитками прикрепляют бычий рог, который придает инструменту богатый тембр, большую силу звука, а также музыкальный строй.

Раструб жалейки можно сделать и цельный — из дерева. Для этого игровая трубка вытачивается конической формы и просверленная середина с одного конца выбирается также на конус.

Теперь, чтобы жалейка заиграла, требуется пищик. Хороший пищик с первого раза сделать, вероятно, не удастся. Поэтому для начала можно попробовать купить готовый — для кларнета или гобоя. Но можно попытаться сделать его и самому. Для этого берут камыш, бузину или крушину и металлическим стержнем аккуратно удаляют мягкую сердцевину. Получается трубочка. С одного ее конца вставляют, сажая на клей, деревянную пробку. Потом, слегка отступив от конца пробки, надрезают трубочку до середины и очень аккуратно острым ножом вырезают вдоль трубки язычок. Продувают и обрабатывают, добиваясь чистого звучания. После этого края пищика обматывают нитками, которые помогают закрепить пищик в игровой трубке.

Готовый пищик вставляют в трубку. Снизу, у конца этого устройства, делается отверстие, которое при игре закрывается большим пальцем руки. Затем, примерив по размерам шести пальцев (по три пальца каждой руки), делают дырочки сверху. Верхние дырочки можно сделать сначала не все шесть, а только три или четыре и проверить их на звучание. Проверка делается на слух. Если звук занижен — стальным раскаленным стержнем дудочку прожигают повыше. Если звук завышен — дырочку делают ниже по игровой трубке. После этого проверяют гаммы — под камертон, баян или другие инструменты.

Печники

Добрая­то речь что в избе печь...

Так вздыхали старики, глядя в расписанное морозными узорами окно. И продолжали: «На печи все красное лето». «Хлебом не корми, только с печи не гони», — просил отец сына, в семье у которого доживал последние годки. «Не о том речь, что много в печь, а о том, куда из печи идет?» — выговаривал супруг жене. «Печепарами» называли домоседов, а «печегнетами» — не особо охочих до спорой работы земляков, однако те не обижались, лишь посмеивались: «Счастье придет и на печи найдет». И, как правило, счастье действительно не обходило тех, чьи жилища были оборудованы добротными, чистыми печами с хорошей тягой в любую погоду.

Зимний морозный вечер. Вспоминается, как мы, дети, растягиваемся на лежанке, которая пристроена к печке и выходит в крохотную бабушкину спаленку. Под головой у нас — мешок с сухарями и чулок, набитый тыквенными семечками, в ногах — торбочка с орехами. Лежим и слушаем сквозь дрему, как огонь в печи дощипывает угольки. Сколько таких вечеров, в центре которых была старенькая печка! Более полувека она честно служила деду и бабушке и сейчас, наверное, продолжает обогревать жилище новых хозяев...

У печного огня очень древнее происхождение — у слов «пещера» и «печь» один корень. У древнего человека еще не было жилища, крыши над головой, но уже был огонь, который и грел, и кормил, и защищал. Однако часто сам костровой огонь нуждался в защите и крове. Так появились очажки и примитивные печурки. Очаг в пещере уже имел свое постоянное место и оформление. А самые первые печи славянских народов представляли собой глинобитный сферический склеп на деревянном каркасе, который обкладывался глиной. И с давних времен печь символизировала прежде всего родной очаг. На его прошлом — отблеск живого, доброго, дарящего надежду огня. Что в будущем? В пустынных местах и на холодных пепелищах жизнь всегда начинается с костров и печурок...

Печных дел мастера

Тяга и тепло печи зависели от мастеров. Печники нередко начинали класть печи на новолуние. Опытные люди поговаривали, что в этом случае печь будет подолгу удерживать тепло во всех своих частях. Правда, находились шутники, которые утверждали: «Печь светит, а луна печет». Бабули­сказительницы же, что при полной луне и ярких звездах наблюдали за работой печников, нашептывали внукам загадки: «Полна печь перепечей, а посреди печи каравай».

Вообще, печной огонь и мастеров, что обустраивали его жилище, окружало множество поверий, слухов, домыслов, небылиц. Подозрительные и мнительные хозяева стремились всячески задобрить печников, чтобы те при кладке не вложили в стены, скажем, «живого серебра» (ртути), иначе печь будет сильно гудеть и даже может развалиться. В новой печи первый раз в присутствии мастеров топили ржаной соломой, вложив в нее несколько прутиков освященной вербы. Очаг оживал, обретал душу. Считалось, если на отстроенной и в первые дни натопленной печи полежит собака или же погреется случайно зашедший человек, то до конца службы печка будет исправно обогревать жилище.

Печи сначала строились без дымоприемников и дымовых труб. В курных избах, топившихся «по­черному», дым или собирался под потолком, или выветривался через открытую дверь. Иногда вверху вырубалось отверстие, через которое дым скапливался на чердаке. Считалось, что дымный воздух предохраняет потолочные перекрытия и соломенную кровлю от гниения. Этим объясняется нежелание некоторых селян пристраивать к печам дымоходы. Стремясь избавиться от назойливости властей, которые боялись пожаров, а позже стали взимать «верховое» — подымную подать, собираемую по трубам, иные упрямцы и приверженцы дедовского способа обогрева жилища возводили фальшивые трубы.

Уже в средние века печи стали оборудоваться пристройками возле печного устья в виде колпака, где собирался дым («кожухами», «шатрами», «коминами»). Из дымоприемника дым уже отводился в дымовую трубу­«дымарь». На Правобережье «комин» представлял собой усеченную пирамиду, выступающий конус которой подвешивался или опирался на небольшие столбики, установленные на предпечье. На Левобережье стенки «комина», возвышаясь над сводами печи, устанавливались заподлицо с предплечьем. Из «комина» дым отводился в дымовую трубу — «вывод», «дымарь», «шею», «бовдур». К основному дымоходу нередко пристраивалась дополнительная труба, которая выходила в стену. Ее отверстие зимой затыкали тряпками.

Помимо «варистой» печи для отапливания второй комнаты из глины или сырцового кирпича сооружалась небольшая печка — «груба». В «грубы», как правило, встраивались плиты, на которых готовилась пища. В зависимости от традиций и природных условий духовые печи, «грубы», плиты сочетались в различных вариантах.

Конструкции печей и печек зависели прежде всего от их функционального назначения в быту и хозяйстве. Кузнецы пользовались горном, мастера обжигали глиняные изделия в гончарных печах, известь выжигали в печках­«вапнярках», фрукты сушили в «сушнях», пищу летом готовили во дворе, на простеньких кухонных очагах (они назывались по­разному, на востоке и юге, например, «плита», на западе — «ватрак»).

У восточных славян получила распространение кирпичная или битая духовая печь для тепла, варки пищи и выпечки хлеба. Повсеместно она известна как «русская» (на Украине ее еще называют «варистой»). Эта печь стала символом родного очага, надежного крова над головой, сытного стола.

Как же было добиться хорошей тяги? Как сложить печь так, чтобы она и дрова не переводила, и грела жарко, и кормила сытно?

Замазать глиной трещины в печи, побелить перед праздником ее стенки, прочистить дымоход, даже на скорую руку соорудить во дворе простенькую печку­плиту мог каждый. Но кладка большой духовой печи требовала специальных знаний и опыта.

Печных мастеров называли просто печниками или печекладами. Были, правда, еще и «печебои» — мастера, которые «били» печи из глины целиком, без кирпича. И стряпуху­печею не печь кормит, а руки, что уж говорить про печника. Однако к умелым рукам еще нужен был и инструмент: печной молоток с обушком и острым концом, кирочка, оба конца которой имеют вид лопаточки, кельма, печная линейка­правило, уровень, весок, угольник.

Прежде всего, печник должен позаботиться о глиняном растворе. Лучшей считается глина, из которой изготавливают кирпич. Некоторые печники даже предпочитают применять для приготовления раствора бой сырцового кирпича. Для битых печей раньше употребляли «печину» — специальную чистую глину. Глины для приготовления раствора бывают разной жирности или пластичности. Иные мастера смешивают, строго дозируя, два­три их сорта. Как же определяют качество глины, пригодной для печных работ? Есть несколько способов. Вот один из них. Глину помещают в посуду, заливают водой, разминают комки и перемешивают веселкой. Если глина пристает к этой палочке для размешивания и даже полностью ее обволакивает, значит, она жирная. В такую глину необходимо добавить песок. Если на веселке остаются отдельные сгустки, тогда глина считается нормальной, и из нее приготавливают раствор без добавления песка. Если весло покрывается тонким слоем глины, значит, она тощая и требует добавки жирной составляющей. Некоторые печники утверждают, что прочность глиняного раствора немного повышается, когда на одно ведро добавить три–пять столовых ложек поваренной соли.

Если иным мастерам, начиная новое дело, приходится плясать от печки, то печники «танцуют» от низа, основания — опечья. Легкие печи, как правило, устанавливают на полу, тяжелые же требуют фундамента, который выкладывается отдельно от стен. В этом случае печь представляет собой как бы самостоятельное строение внутри дома, и печник уже невольно возводится в ранг зодчего. На месте сгоревшей от пожара (а он может случиться и по вине печника) деревни именно печища и даже целые печи нередко определяют лицо некогда жилого селения.

У печного огня свой, крутой характер, свои привычки и капризы. Жилище для него должно быть прочным, с гладкими наружными и особенно внутренними стенками и иметь тонкие швы. По ним вычисляют глаз и руку мастера. Опытные печники добиваются толщины швов в три–пять миллиметров. Чем тоньше шов, тем прочнее и надежнее печь. Раствор из толстых швов, как правило, быстро выкрошивается, в них подсасывается воздух, который ухудшает работу печи и вызывает излишний расход топлива.

Кирпич за кирпичом растет печь, и вот уже дело доходит до сводов и арок. Это, пожалуй, самая трудная часть работы. Подошву (под) внутри русской печи делают с уклоном к передней части (шестку). Над шестком кладут камеру такой конструкции, чтобы она улавливала искры и они не попадали в дымовую трубу. По ходу кладки устанавливаются и закрепляются топочные и прочистные дверки, колосниковые решетки, вьюшки и задвижки, духовые шкафы и плиты.

У огня — свое жилое пространство в печи, у дыма — свой проторенный путь. Он не должен быть слишком прямым, когда дым вылетает из печи, уводя за собой тепло, не к добру и кривая дорожка, которая тормозит движение дыма и заставляет его просачиваться через печные щели. Нормальную тягу, обеспечивающую ровное, бездымное сгорание дров, сопровождаемое довольным и сытным пофыркиванием огня, определяет кладка дымовых каналов и трубы. Чем глаже их внутренние стены, тем сильнее тяга. Она зависит также от высоты дымовой трубы. Как правило, труба должна возвышаться над коньком крыши, как бы венчать жилище. Поэтому нередко ее и отделывают особенно тщательно, манерно и с выдумкой. По трубам — «дымарям» и струящимся над ними дымкам прохожие определяют и работу мастера­печника, и мастерство стряпухи­печеи, и удачу самого хозяина­печепара.

Покров, Покров, натопи хату без дров!

Чтобы согреться и приготовить еду для людей, в первую очередь следовало накормить печной огонь. Временами это было нелегко сделать — огонь мог вдруг закапризничать, перебирая «харчами». «Как у людей — так полная печь и хорошо горит, а у меня одно полено, да и то околело», — плакались некоторые хозяйки. Осенью до Покрова селяне на юге пытались утеплить хату, наваливая вдоль стен хворост, сухие кукурузные стебли. Отсюда и восклицание: «Покров, Покров, натопи хату без дров!» Накануне Покрова «засушивали избу» — начиная топить печь, выполняли некоторые «дровяные» обряды (скажем, трижды перебрасывали через крышу полено). С этих пор дрова, которыми топили печь, попадали в круг домашних примет крестьянина.

Если, скажем, во время топки верхнее полено скатывалось к печному устью и готово было выпасть из печи или беспричинно вдруг разваливался дровяной шалашик, то следовало ожидать прибытия гостя. Он обязательно должен был появиться в этот день, если хозяйка укладывала в печь дрова и при этом одно полено падало на пол.

На Украине и в Белоруссии было принято, вынув хлеб или другую пищу из печи, положить туда одно, два или три полена. Делалось это в основном для того, чтобы по ним «на том свете» перейти через пекло, через огненную реку или канаву с кипящей смолой. Этот ритуал совершался также для того, чтобы хлеб в доме не выводился, «чтобы не зевала печь».

Гори, гори ясно...

Велико почтение к печному огню. При наступлении сумерек огонь зажигали всегда с молитвой, старались прекратить ссору, чтобы не «прогневить» едва затеплившийся огонек. Если же огонь разгорался плохо, это означало, что домовой за что­то рассердился на домашних. Нельзя бросать в затопленную печь волос, грехом также считалось выбрасывать в печь скорлупу от пасхальных яиц: родители на том свете будут страшно обижаться. Печной огонь был не только кормильцем. По его цвету и поведению хозяева определяли погоду, различные события. Красное пламя, которое потрескивало, а дым при этом стоял столбом, говорило о том, что будет морозная погода. Белый огонь, жар, который быстро гас, дрова, которые дымили и долго не воспламенялись, дым, который стелился, предвещали оттепель, снег. Искра, выскочившая из печи, или уголек, который падал на пол, означали, что гости уже около порога. Если же уголек падал к порогу или перелетал за порог, то в доме мог появиться покойник или же нежданный гость принесет сообщение о нем. Считалось, что когда во время топки сильно гудит и трещит в печи, тогда души умерших родственников просят помощи у живых родных.

Домашний печной огонь непрерывно поддерживали в печи и сохраняли ночью в виде горячих углей. Их старались не давать в другой дом — вместе с домашним огнем семью могли покинуть достаток и благополучие. Особенно нежелательно это было делать в праздничные дни. При переходе на новое местожительство переносили с собой угли из старого жилища и вместе с тем переманивали домового.

Печная утварь

Всегда под рукой у хозяйки, что хлопотала около печи, печная утварь. В первую очередь это — кочерга. Ручкой от кочерги пытались не притрагиваться к огню, чтобы ястреб не хватал кур. Бывалые люди не советовали переступать через кочергу, чтобы не заболеть лихорадкой или не нажить нарывов. Место, куда ставили печную утварь, кое­где называли «кочережником». Рядом с кочергой здесь стояла и «заметалка» — лопата для выгребания угля, и конечно же ухват. Считалось, что и кочерги, и ухваты нужно было на ночь не ставить, а класть, чтобы они «отдыхали» и дольше служили заботливой хозяйке. Существовало поверье, что когда во время ливня хозяин выбросит из хаты лопату и кочергу так, чтобы они упали крест­накрест, то град пройдет стороной и не зацепит его нивы. Ухваты, кочерги, лопаты нередко использовали ведьмы для ночных полетов. Кстати, в некоторых местностях при приближении грозы заслоняли трубу, чтобы черт или другая нечистая сила не могли туда спрятаться.