Антология одного стихотворения. Дельвиг Антон Антонович

Дельвиг Антон Антонович (1798–1831)

Антон Антонович Дельвиг в памяти современников и в нашем сегодняшнем представлении о нем фигура двояковогнутая. Линза времени преломила его творчество несколько странно, словно какой-то оптический фокус приключился с близоруким бароном, представляющимся ныне чуть ли не академическим ученым в неизменных очках, автором антологически-тяжеловесных гекзаметров, идиллий в античном духе. Они и в самом деле занимают немалое место в творчестве, его элегиями восхищался Пушкин и другие современники, в особенности пластичной живописью, которой Дельвиг, прекрасно знавший античные образцы, владел в совершенстве и создавал по-настоящему живые стихи на русской почве:

...зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновой
Женщины чинно за ними несут. А младые рабыни,
Резвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,
Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,
Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявой
Длинную вазу несет и под песню тарелками плещет...

Наверное, сыграли свою роль и знаменитые стихи Пушкина, обращенные к своему другу, вернейшему соратнику по цеху, основателю и первому издателю «Литературной газеты»:

Кто на снегах взрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?
Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!

Вот, кстати, и продолжение — уже полтора века спустя — загадки: кто додумался в угаре перестройки снять портрет Горького, как основателя советской «Литературной газеты», с первой ее страницы? Ныне, к слову, Горького вернули. А ведь Горький действительно возобновил эту, знакомую всем нам «Литературку». Это — первая загадка. А вот вторая: почему вместо Горького возник портрет Пушкина, великого, конечно, поэта и активного сотрудника той, первой «Литературной газеты», но не основателя же? И третья: почему, «восстанавливая» историческую справедливость, не поставили на логотипе портрет истинного основателя и учредителя — Антона Дельвига? Вот три идиотские современные загадки. хитрый Эдип, разреши! Но это к слову, несколько отвлекаясь от темы. А разговор шел о странном оптическом обмане — да вовсе же не был Дельвиг сугубо академическим человеком в глазах современников! Это был живейший деятель, крепкий литературный и общественный боец, энергичный издатель, которому ранняя смерть помешала, к несчастью, развернуться во всю мощь. Для современников и друзей Дельвиг был, наверно, самым разносторонним поэтом, порою пугающе разносторонним. Он, как мало кто еще, свободно переходил от жанра к жанру, от античных гекзаметров к русскому фольклору, от фольклора к любовным посланиям и романсам. Вообще-то как автор романсов и песен Дельвиг более всего остался в памяти народной. Не всегда его имя соотносится с авторством той или иной песни, но так уж, однако, завелось у нас — память коротка. Попробуем перечислить наиболее популярные его вещи: «Соловей мой, соловей», «Не осенний частый дождичек», «Пела, пела пташечка», «Когда еще я не пил слез из чаши бытия», «Я вечор в саду, младешенька, гуляла», «Как за реченькой слободушка стоит», «Голова ль моя, головушка» — и это только часть песенного наследия Дельвига! А какие композиторы писали музыку на его стихи! Глинка, Алябьев, Рубинштейн!.. Ничего себе академизм. Его песни пели, поют и долго еще будут петь в России, не всегда, впрочем, памятуя об авторе, сыне немецкого барона, изрядно обрусевшего на царской службе.

Антон Антонович Дельвиг был настоящим авторитетом, глубочайшим знатоком русского народного творчества, к нему не считали зазорным обращаться за советом по этому вопросу просвещенные друзья-лицеисты, поэты-современники. И, пожалуй, именно в этой области достигал он наивысших творческих удач.

Для нашей антологии я решил отобрать одно из самых глубоких произведений, основанных на русском народном творчестве, пронизанное вечно-скорбными предчувствиями сновидений. Это стихотворный диалог «Сон», где обрядово-песенная трагедийная нота взята столь высоко, столь напряженно, что не верится в строго поэтический исход, — где-то вот-вот прервется эта нота-вопль или же свернется на полуфразе. Но однако же — не прерывается. Не прерывается сама по себе, на монологическом захлебе, а разрешается печально-рассудительным голосом суженого, голосом откуда-то оттуда, столь же сновидческим и темным. Дивное дело, но тьма, схлестнувшись с тьмою, высекает свет — неясно почему, непонятно как, но ощущение высокого трагического света остается с тобой по прочтении этой «простой» и вечной песни двух любящих, неутоленных душ.

Сон

«Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего,
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки,
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей — любви твоей.

Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь,
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
На всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке — душа моя:
Тоска — шипы, любовь — цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя».

— Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод — саженный лед,
По берегу ж заволжскому
Метет, гудет метелица!
1828