Большая фига

«Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя», — писал некогда Чехов.

Современный премиальный литпроцесс, в поисках своего читателя зашедший в тупик, не столько идейный, сколько творческий, словно иллюстрация для чеховского афоризма. Может быть, потому, что он в центре внимания?

Попробуем разобраться, если, конечно, больной скорее жив, чем мертв.

Соображение первое. Еще только вчера учредитель или организатор премиальных забегов в ширину слез с дерева или «грабил лесом». Так чего же мы хотим?

Должно пройти как минимум лет сто, прежде чем из него вылупятся Савва Мамонтов или Морозов.

Каков поп, таков и приход!

Соображение второе. «Короткий список» формирует образ читателя, смотрящего на окружающую дейст­вительность с широко закрытыми глазами. Не надо будить ни Герцена, ни декабристов. Пусть все идет своим путем, криво и кособоко, припадая на все три задние лапы. Получается как всегда, хотя вроде бы все поначалу хотели как лучше!

Лучше не бывает!

Когда в 1992 году была учреждена премия «Русский Букер» (этакий лексический оксюморон), выяснилось, что для нашей густонаселенной литературной общественности одной на всех премии маловато. И не только потому, что получают ее в основном люди одного круга. Вспомним незабвенного «Крестного отца» Марио Пьюзо: Вито Корлеоне «отказывается жить по правилам, установленным другими, — правилам, навязывающим ему на каждом шагу поражение. Конечная цель у него — все­таки войти в это общество, но сохраняя за собой известное могущество, ибо того, кто беззащитен, общество не защищает. А пока что он руководствуется своими собственными понятиями о нравственности, которые ставит гораздо выше узаконенных».

А просто литераторов у нас с тех благословенных времен, когда Горький на первом съезде писателей бросил клич об увеличении поголовья литераторов, уж очень много.

Соображение третье. «Короткий список» формируется весьма вли­ятельным и всегда небеспристрастным издательским лобби. Литература тут не совсем при чем. Издателям всегда виднее, им ведь, в конце­то концов, «надо найти подходящего читателя».

Осенью 2013 года на Франкфуртской книжной ярмарке мне посчастливилось столкнуться лицом к лицу с отечественным издателем. Да и где, как не за рубежами, с ним еще и увидеться? В России, тем более в Москве, это сделать почти невозможно.

Итак, один из владельцев известного российского издательского бизнеса. Молодой человек, около 35 лет, глядящий на этот бренный мир не сквозь розовые очки безоглядного романтика, а сквозь стильные очки офисного менеджера. На ярмарке он конвертирует рубли в евро и обратно. Очень хорошо разбирается в ассортименте, в литературе чуть хуже, но это и не важно.

Что же за ассортимент выдает на гора офисный менеджер? Он стимулирует французскую литературу, подняв совокупный тираж соотечественника Жана Жене на недосягаемую высоту: «Суммарный мировой тираж моих книг превышает 10 миллионов. Примерно треть от этого числа приходится на Россию. Мои зарубежные тиражи выше, чем во Франции, — и меня самого это порядком изумляет и восхищает» (Литературная газета. № 45. 13–19 ноября 2013 года). Имя писателя — Бернар Вербер!

Мы как­то привыкли, что отечественный бизнес стимулирует офшоры и экономику тех стран, где у него недвижимость. А крупный издательский бизнес чем хуже?

Итак, с попечителями, у которых может быть с издательствами свой интерес, все более­менее понятно. Но ведь и жюри, где ум, честь, совесть отечественной литературы, книг почемуто тоже не читает.

Почему?

Скажем, в минувшем году без преувеличения замечательная книга Юрия Поклада «Осколки северного братства» осталась незамеченной жюри «Ясной Поляны» (не замечается проза Николая Ивеншева, Василия Аксенова, Михаила Попова. — Ред.).

Эта книга о маленьких сибирских городках, полустанках, времянках, создававшихся тогда, когда страна активно осваивала Север и его недра, но потом вдруг забыла своих детей, которые, пропадая, спиваясь, сходя с ума, остались верны своей матери. Они так и остались в тех местах, покинутых Богом и людьми. Поклад тоже остался без внимания жюри. Его книга даже не вошла в короткий список.

Не хочется думать, что авторы, чьи книги выходят в небольших издательствах, тиражом не больше 500 экземпляров, заслуживают внимания меньше, чем лауреат премии «Ясная поляна» и «Большой книги» Евгений Водолазкин с романом «Лавр».

Лаврушка

«Лавр» вышел в одном из крупнейших отечественных издательств — «АСТ»!

Не очень перспективная закономерность, особенно для провинциальных авторов, с кем отечественный издатель не спешит столкнуться лицом к лицу во Франкфурте, чтобы не увидеть этого самого лица.

Впрочем, весьма возможно, что Евгений Водолазкин — филолог, специалист по древнерусской литературе, автор романа «Соловьев и Ларионов», сборника эссе «Инструмент языка» и других книг — вполне достоин премиальных лавров?

Герой нового романа «Лавр» — средневековый врач. Обладая даром исцеления, он тем не менее не может спасти свою возлюбленную и принимает решение пройти земной путь вместо нее. Так жизнь превращается в житие. Он выхаживает чумных и раненых, убогих и немощных и чем больше жертвует собой, тем очевиднее крепнет его дар. Проза филологов давно и прочно доказала свое право на существование: Толкиен, Умберто Эко... Кстати, Водолазкина почемуто сразу приписали по ведомству четвертого романа Умберто Эко «Баудолино».

Время действия — средневековье. Герой романа инок Арсений обладает сверхъестественным даром, так что на ум приходит не только Баудолино, но заодно и «Парфюмер» Патрика Зюскинда, который отечественным графоманам давно и надолго вынес мозг.

Кстати, об Эко. Не кажется ли вам, что профессор Болонского университета применил такой же хитрый кунштюк, что и Толкиен, студентам которого были скучны его лекции?

Эко — блестящий эссеист, филолог, но, однако, пишущий для популярного итальянского еженедельника «L’Espresso», предназначенного в основном для офисных менеджеров и домохозяек. И только. Его «роза» уже слегка подзабылась и слегка завяла «в банке изпод импортного пива». И только стараниями наших издателей неутомимый, но на удивление предсказуемый Умберто на плаву.

Один из крупнейших литературных критиков — кстати, специалист по Толстому — Пьетро Читати убежден, что в современной итальянской литературе на сегодняшний день нет достойных имен. Но кто хочет слушать Пьетро Читати?

Евгений Водолазкин старательно прививает к дичку древнерусской литературы ширпотреб. Помесь жития и фэнтези!

Он был убежден, что правил личной гигиены следует придерживаться и в Средневековье.

Откуда литературному герою, который внутри текста, знать, что он в Средневековье? Но недаром на обложке книги значится: «Неисторический роман».

Отсюда и вот такие казусы:

Из­под снега полезла вся лесная неопрятность: прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки.

Сказано ведь: Баудолино, Умберто Эко.

Вкупе с пластиковыми бутылками иной раз, словно раздвигая завесу жанра, появляется и современный жаргон:

Ах ты, ёмоё... Да теперь Жила зарежет меня при первой встрече. Я ж, бл..., не только тебя — я общие деньги с собой увез... Теперь он сидит и думает, что я его кинул, вот что х...во. Вот что х...во, я говорю!

Весьма возможно, что автору х...во в рамках жанра о русском Средневековье.

Вспомним, однако, блестящую книгу Хейзинги «Осень Средневековья», которая читается как подлинный приключенческий роман. Весьма возможно, что Водолазкин еще напишет свою «Осень Средневековья», а покуда это довольно унылая помесь травника, Жана Батиста Гринуя и прозы.ру:

Последние листья с берега сдувало в черную воду озера. Листья в замешательстве катились по бурой траве, а затем дрожали на озерной ряби. Отплывали все дальше. У самой воды виднелись глубокие следы сапог рыбаков. Следы были полны воды и казались извечными. Раз и навсегда оставленными. В них тоже плавали листья...

Оставим в покое сапоги, равно как и бутылки, появляющиеся некстати. Правда, это, должно быть, сапоги слона, если в них могли уместиться листья. Но взгляд Водолазкина начисто выхолощен кабинетной работой:

Лодка рыбаков покачивалась недалеко от берега. Покрасневшими от холода руками рыбаки тянули сеть. Их лбы и бороды были мокры от пота. Рукава их одежд отяжелели от воды. В сети билась среднего размера рыба. Блестя на тусклом осеннем солнце, она взбивала вокруг лодки брызги. Рыбаки были довольны уловом и что­то громко кричали друг другу.

Рыбаки тянут холодными руками рыбу, обливаясь потом!!! К тому же столько хлопот вспотевшим от усердия рыбакам доставила всего лишь среднего размера рыба.

Весьма возможно, что это — Моби Дик, но Водолазкин забыл нас предупредить.

Таких «тараканов», которые всегда можно списать и на Баудолино, в тексте немало:

Из­под задних лап торчал конец его хвоста.

Чей же, спрашивается, еще конец?

Арсений и Христофор — вроде как без хвоста, хотя я, быть может, и ошибаюсь.

Симсим, откройся!

Андрей Волос — непременный участник всевозможных премий, он в начале нулевых приехал из Душанбе и загадочным образом получил все мыслимые и немыслимые награды: Государственную премию, «Антибукер» и «Москва–Пенне» и, наконец, «Русский Букер». Видимо, Волос знает волшебное слово Алибабы: «Симсим»!

Но все же из всей премиальной колоды Андрей Волос — один из самых талантливых. Хотя его «Возвращение в Панджруд» — это, видимо, приквел «Хуррамабада».

Волос пишет о Востоке, словно Федор Сухов в фильме «Белое солнце пустыни» — бесконечно затянувшееся письмо своей жене.

Время действия романа, где главный герой — великий таджикско­пер­сидский поэт Абу Абдаллах Джафар ибн Мухаммад Рудаки, вроде бы не совпадает с «Хуррамабадом». Но язык его не сильно отличается от добротной биографической беллетристики из серии «ЖЗЛ».

Роман «Возвращение в Панджруд» выпустило известное издательство «ОГИ», поэтому лауреатство Волоса — явление отнюдь не случайное.

Длинна и утомительна дорога к финалу романа, несмотря на бодрую аннотацию:

Длинна дорога от Бухары до Панджруда, особенно если идти по ней предстоит слепому старику. Счастье, что его ведет мальчик­поводырь — где найти лучшего провожатого? Шаг за шагом преодолевают они назначенный им путь, и шаг за шагом становится ясно, что не мальчик зряч, а старик и не поводырь ведет слепого, предостерегая от неожиданностей и опасностей пути, а слепой — поводыря, малопомалу раскрывая перед ним тайны жизни.

Если следовать извилистой тропой Волоса и Шеравкана, можно обнаружить довольно мало, словно в пустыне, вкусных и сочных строк:

Нарвав охапку луковых стрелок, фиолетовых листьев базилика, курчавых перьев кинзы и петрушки, Сабзина, оглянувшись, подбегала и протягивала руку сквозь прутья. Шеравкан брал ее в свою, и несколько мгновений они стояли и молча смотрели друг на друга. Сабзина пахла пряными ароматами трав, глаза смеялись и сияли, а тонкая ладонь дрожала: ведь она боялась, что отец ненароком выйдет на крыльцо, приметит ее рядом с Шеравканом — и в наказание отдаст замуж за другого.

Вспоминаются некстати «Сорок первый» Лавренева и рассказы Николая Тихонова, объединенные им в тематический цикл «Пути Востока».

Вот Лавренев:

Сверкающее кольцо казачьих сабель под утро распалось на мгновение на севере, подрезанное горячими струйками пулемета, и в щель прорвался лихорадочным последним упором малиновый комиссар Евсюков.

А вот небольшой отрывочек из рассказа «Верблюжий бой»:

Два верблюда — два борца становятся друг против друга. Поодаль помещается самка. Она смотрит совсем не вызывающе. Но поднимает голову с таким презрительным видом, что оба верблюда сразу раздувают языки, выкатывая их, как красные шары. Потом они приходят в ярость. Потом они начинают подходить друг к другу боками, осматривая противника и непрерывно бурча...

Ничего равного по силе, красочности и бьющей через край энергии вы не найдете в романе Волоса.

А что вместо?

Да вот:

Время текло медленно... вязкое время. Прожил день — думал, второго не переживет...

Как мне кажется, в скором времени литературные премии будут выдавать за то, что автор пишет на русском без грамматических и орфографических ошибок. Как, скажем, Максим Кантор в своем романе «Красный свет» (издательство «АСТ»).

Казус Кантора

Максим Кантор наравне с Водолазкиным и Волосом вошел в короткий список «Большой книги». Но если присутствие последних еще можно как­то оправдать, то вот каким образом сюда угодил Кантор, является загадкой ничуть не меньшей, а может быть, и большей, чем размер премиальных.

Из аннотации:

Автор «Учебника рисования» пишет о великой войне прошлого века — и говорит о нашем времени, ведь история — едина. Гитлер, Сталин, заговор генералов вермахта, борьба сегодняшней оппозиции с властью, интриги политиков, любовные авантюры, коллективизация и приватизация, болота Ржева 1942го и Болотная площадь 2012го — эти нити составляют живое полотно, в которое вплетены и наши судьбы.

В литературе прямая — не самый близкий путь к цели. Кантор думает наоборот и обрушивает на читателя водопад залежалых острот и газетной публицистики, которая протухает быстрее, чем журнал или газета выйдут в печать.

Теоретик дизайна обладает несомненным талантом актуализировать проблемы столичной тусовки, олигархов и той среды, из которой он выпорхнул на свет со своими остротами житейской мудрости.

Вот два отрывка из его книги «Красный свет»:

Эдуард Викторович Кессонов был мужчиной еще молодым, хотя седина деликатно тронула его виски. Возраст вошел в жизнь бизнесмена на цыпочках, как секретарша с чашечкой кофе, не потревожив его спортивной осанки. Кессонов приблизился к работникам следственных органов пружинистым шагом, ухватисто пожал руки...

— Подумайте. Должник не отдает денег — его убивают. На первый взгляд нелогично: мертвый денег не отдаст. Но убийство — реклама правил бизнеса. Следующий будет аккуратнее.

...Рынок искусства в плачевном состоянии — требуется рынок расшевелить... Убивают сотрудника галереи — значит, на рынке есть деньги. Добавлю, что преступление в торговом бизнесе вещь необходимая: убит шофер, одновременно пропал холст Кандинского...

Дизайн, как и менеджмент, хоть и смежные с литературой сферы деятельности, но все же пока еще нечто другое. Кантор об этом, видимо, не догадывается.

Автор «Красного света» явно не туда угодил, не в ту дверь попал. В романе, как в старом советском анекдоте о колбасе, в которой не обнаружено мяса, мало литературы.

Несмотря на то что Кантор так и остался номинантом короткого списка, все равно премиальная литература для менеджеров и хипстеров, скучающих домохозяек и креативного класса хомячков победила. Литератор производит продукт (10 печатных листов, синопсис, детектив, исторический роман, сентиментальный жанр и т.д.), издатель конвертирует все это в бабло!

Беда не в том, что премию получает книга не самая лучшая. Беда в том, что лучше у организаторов никогда не получится!

Короткий список, длинный список: Буйда, Шишкин, Быков, Водолазкин, Кабаков, Водолазкин, Быков, Шишкин, Буйда. Старая, затертая колода карт.

Букер, шмукер, большая фига!