Об авторе
Александр Львович Балтин родился в 1967 году в Москве.
Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США), как литературный критик — в 2016 году в газете «Литературная Россия».
Автор 84 книг (включая Собрание сочинений в пяти томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 150 изданиях России, Украины, Белоруссии, Башкортостана, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Испании, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Якутии, Дальнего Востока, Ирана, Канады, США.
Лауреат и победитель многочисленных конкурсов, проводимых в России и за рубежом.
Член Союза писателей Москвы
И это еще не конец....
* * *
Густо играя, причем совершенно всерьез, разойдется кругами образности — плотной, но и лучами легкости пронизанный предметный мир в поэзии Наташи Кинугавы:
Мурлыкает аквариум, рождая
пузыри.
В окно сочится зарево
неутренней зари.
И выметает улицу без устали таджик,
И улица-красавица под окнами
дрожит...
Раз дрожит, два дрожит, три дро-жит!
День прожит, год прожит,
век про-жит...
Все одушевлено, и аквариум, точно торжественная, ставшая вдруг фантастически прозрачной кошка (привет исчезающему чеширцу!), рождает не только пузыри, но и множественные ассоциации, как и интересный ритмический сбив, делающий механизм стихотворения более ярким.
Именно подборкой Наташи Кинугавы открывается февральский номер «Москвы» — месяц метелей и пухлого зачехления пространства, сияющих совершенно, переливающихся алмазными и рубиновыми крошками сугробов...
«Книга перемен», дающая — своеобразным камертоном — настрой мысли, вдруг причудливо в интеллектуальном орнаменте пересекается с Шахерезадой, и стих вьется, рассыпая зерна мудрости, распространяя гармонию печали, зыбко вибрируя усложненным ритмическим рисунком:
Соль — в зерне. А зерно — это то,
что у нас в ладони
с начала самого: неприметная мышка
в большом-большом доме.
Первый шаг на дороге, значит, важнее
Тысяч ли, что последуют дальше,
если не пятиться задом.
Ладно, мама! Хоть ты
и не Шахерезада,
Ты пропой-расскажи мне ту сказку,
Где тот молодец,
Кто уселся послушать сначала,
У причала
со шляпкой соломенной,
лапка на лапку...
а в конце ты объявишь:
и это еще не конец!
* * *
Перекликаются, ликуют, шепчутся, гранят воздух звуки, организованные Евгением Эрастовым:
У стрекоз, крупнотелых, безбашенных,
Глаз направо, налево косит.
Сколько их, тишиной ошарашенных,
Над травою высокой висит!
Все глядят на шершавое крошево
Желтой ряски, следят за игрой
Удальцов-плавунцов, огорошенных
Аномальной июльской жарой.
Великолепие мира, словно рассмотренное сквозь детски-прекрасные, не омраченные взрослым опытом окуляры.
И, исследуя, анализируя пристрастно собственную судьбу, поэт выводит своеобычную формулу везения:
Повезло мне — тюремных обид
Я не знал и гулял без конвоя.
Синий плат над моей головою
На квадратики не был разбит.
Ты меня миновала, беда,
Злополучный удел доходяги.
Как светла облаков череда!
Как безвылазны наши овраги!
* * *
Резко взметнется «Парус» (так названа подборка) Сергея Сущего; однако брейгелевские охотники, вечный свой, застывше-великолепный путь свершая, будут пронизаны современностью:
Смеркается. Сыпет снежок, и мороз
все крепчает.
Сейчас бы в свой дом, к огоньку
и горячему чаю.
А впрочем, поселок все ближе,
и машут плечами
дубки и березы. Сороки по веткам
снуют.
Из леса охотники склоном
покатым идут.
Собаки, добыча, густая усталость
в ногах.
Из впадины неба все пуще
серебряный прах.
Сергей Сущий создает стих, завораживающий конкретикой панорам, словно мерцающих из-под янтарной пленки тайны — пленки, организованной разлитой в пространстве гармонией созвучий, и поэт, как сейсмограф, улавливает оные.
Насколько человек алхимическая смесь, вмещенная в самое сердце сердца, в ту бездну, где обитает душа, хорошо показывает противоречиво-парадоксальное стихотворение:
В один и тот же миг, в одной
и той же мере
ты юноша-старик
и Моцарто-Сальери.
Порочный и святой, флегматик
и холерик,
горяче-ледяной, как
Моцарто-Сальери.
* * *
Авторы АСПИР представляют — традиционная рубрика...
Сергей Гоникберг погружается в дебри и лабиринты самых потаенных глубин — мифа и мысли:
Законы прави, законы хтони —
Кто их нащупает, кто откроет?
Какими стали, какими будем?
Сокрылись дали арийских судеб.
Юлия Логвиненко открывает чудо бытия в самых, казалось бы, обыденных моментах:
У солнца села батарейка,
И наступили холода.
В саду заледенела лейка,
Застыла в озере вода.
Елена Сальникова запускает разноцветные словесные фейерверки, пронизанные музыкой бодрости и своеобразной мудрости:
Хорошо жить на свете в одном
башмаке:
лужи, деревья, гром —
голуби врозь, песок в кулаке.
Но лучше жить босиком.
Таков состав нынешнего, второго номера журнала, и он, сияя разноцветными огнями и переливаясь разноплановыми красками мысли и чувств, полновесно предлагает богатство современного поэтического слова.
«Месяц пробуждения — апрель...»
Поэтическое обозрение номера 4
журнала «Москва»
* * *
Сильно воссоздан образ бытия, представленный... портретом старухи, «месившей век руками», — и сила строки вибрирует в читательском сознании, словно показывая все несправедливые тяготы жизни:
Среди окраин и разрухи,
где шифер мхом оброс на крышах,
живет иконная старуха —
молись на лик, и Бог услышит...
Она месила век руками.
Все было: голод, униженье,
почет — ведь вровень с мужиками
пахала до изнеможенья.
Подборкой Сагидаш Зулкарнаевой открывается апрельский номер «Москвы», и подборка эта, густо организованная, как соты медом, наполненная питательной мерой слова, вспыхивает множеством разнообразных, ассоциативных огней:
Будто раздвинули времени занавес —
ночью приснился аул.
Степь серебристая, юрта с казанами,
посвист камчи, саксаул.
Великолепно воссозданный пейзаж перекипает опалово-жемчужными красками жизни...
* * *
Нежностью потаенной силы разносится молитва, своеобычно исполненная Илиной Гумеровой:
Господи, продли дни смиренной
дочери Твоей Нины,
сохрани подольше мерцающий
во тьме жизни ее атом!
Как сухой цветок меж хрупких
страниц книги старинной,
источает она почти неземные,
забытые ароматы:
доброты бескорыстной (о, преданное
анафеме слово!),
речи головокружительно правильной
русской...
Вот стоит у резного стола в залитой
солнцем столовой —
волосы золотою короной,
под муслиновой блузкой
светится нежно алебастровая
кожа молодая...
Шорохи и шепоты слов, их живая и такая горячая плоть — и тугое млеко надежды бьет в сознание читающего, отменяя бездны безнадежности.
* * *
Одушевленность природы зажигается своеобразием ритмов, и плавно исполненный рисунок стихотворения-сопоставления словно переливается полнотой бытия:
Тоскует дождь над белым
майским садом,
и яблони в слезах его чисты.
Деревьям дождь — желанная отрада,
хоть с ним теряют лепестки цветы.
Вот так и мы теряем дни и жажду
прожить светло. Стал чужд
наивный взгляд.
Но в сердце тайно верим, что однажды
нам распахнутся двери в райский сад.
Марина Щенятская использует мир сада как сон высоты, как сияние образа, нет которого щедрее.
Счастье перевивается лентами горечи, какая в свою очередь оттеняет сложно миры счастья, столь необходимого всем на земле:
Все быстротечно. И все отцветает.
Что же останется мне?
Отблески звезд и земля золотая
в солнечном раннем огне...
* * *
Играя разнообразно вибрирующим звуком, Эдуард Побужанский трактует альфу чувств — любовь с той мерой подлинности, которая не оставляет сомнений в доле дара:
В моей реальности все подлинно,
Пока она тобой дополнена!
В ней все — от близости до дальности —
Мне дорого без срока давности.
И беспричинные условности,
И благочинные формальности —
Все это милые подробности
Тобой дополненной реальности!
* * *
Тьма со светом, счастье с горестью сходятся, насыщая образный строй борьбой, где победа не бывает однозначной; но тонкость фиксации ощущений, демонстрируемая Федором Масловым, подкупает:
Радуется снежный вечер.
Шелковая тишина.
Душу мне впервые лечит
Чувства легкого весна.
Прошлой ночью ты смиреньем
Дьявола прогнал во тьму,
В сердце поборол презренье,
Веря счастью своему.
* * *
Характер, проявляемый через разговор, да и разговоры внутри поэтических текстов интересно разносятся на онтологическом ветру бытия:
— А что такое земляника?
— Ягода.
— А вкус у ней какой? Похож на что?
— Не знаю.
Я всегда любила яблоки.
Боялась штилей. Обожала шторм.
— А снег тогда — к чему?
Зачем он падает?
— Играет в рай. И тает там, вдали...
Ты эту полночь вычеркни из памяти!
Оставь пустым тетрадный
чистый лист.
Так компонует стихотворения, вбирая в них множество житейских подробностей, медленной цепочкой и организующих быструю жизнь, Светлана Зайцева, и интересно постигать чужие миры, раскрываемые поэтессой...
* * *
Месяц пробуждения апрель, месяц звонов и новости зелени, месяц, в большей мере связанный с надеждой, чем какой-либо другой: и поэтический мир, представленный номером журнала, как нельзя лучше отвечает оной световой силе.
- Комментарии