На «Тульскую» со своим самоваром

К чему отправляться в Тулу со своим самоваром? Вопрос, кажется, даже не риторический, но, с другой стороны, если принимать его не буквально, а образно, то можно смело направлять стопы в сторону самоварной столицы. Со своим мнением, со своим взглядом на происходящее и прошедшее — страна-то, в конце концов, одна. И по крупному счету — большинство характеризующих показателей едины:  что в Туле, что в Первопрестольной. Более того, с 1929 по 1937 год былая губернская Тула вообще оказалась в черте Московской области. А ряд областных тульских районов с городами Новомосковск (Сталиногорск), Донской, Узловая являлись Подмосковьем и во времена Хрущева. Вслед за революцией на современной карте Московской области оказалась и бывшая тульская Кашира с ее уездом. Точно в плавильной печи, слилось и смешалось многое: так, в тульском уездном Алексине для Москвы выковали ограду Александровского сада и фрагменты Триумфальных ворот, но те же алексинцы ранее подавляющим большинством поднялись под знамена сражавшегося с централизованным правительством крамольника Болотникова. Или вот еще связующая «известковая» составляющая: в пределах старинного тульского Венёва, известного как засечная крепость Городинск и обретшего нынешнее имя при Иване Грозном, исстари добывали известняк — он-то в 30-х годах ХХ века активно переправлялся в Москву, к ударному строительству метрополитена. И поныне неподалеку от Венёва существует поселок с нелепым для Тульской области прозванием Метростроевский, а в Москве, среди бутовских новостроек, есть Венёвская улица. В Бутово мы пока не поедем, а поначалу спустимся как раз в лучшее на свете метро и прокатимся до станции «Тульская», выйдем наружу и обозрим окрестности — тем более рядом напоминающие собственным сложившимся историческим направлением о Туле и ее губернии Большая и Малая Тульские улицы, номерные Тульские переулки. И уж сюда точно со своим, московским, самоваром направиться не возбраняется...

Начнем прямо с «Тульской», коль скоро уже имеется постановление о новом ее облике: станцию должны украсить отражающие тульские самобытные диковинки в виде макетов оружия, пряников и самоваров. Вообще же Тула будет и столицы нашей постарше: на целый год, если судить по первым летописным сведениям. А вот первый железоделательный завод в Туле открыл голландец Виниус. Спустя десятилетия, в 1712-м, сам император Петр налаживает здесь деятельность первого в нашей державе оружейного завода, мастеров-кудесников которого впоследствии в «Левше» воспоет писатель Лесков. В «Левше» же слышатся и такие тульские топонимы, как Московская и Киевская заставы, а еще Тульский оружейный, посещаемый по ходу знакомства с державой цесаревичем Александром II и его воспитателем поэтом В.Жуковским, будет помянут в романе «Циники» А.Мариенгофом. Кроме того, именно здесь оружейник Мосин в конце XIX века изобрел и пустил в оборот свою легендарную «трехлинейку» и именно здесь на свет появился не менее легендарный Дегтярёв, конструктор и оружейник. Как ни удивительно, и славные тульские самовары, коим бытописатель И.Кокорев в книге «Москва в 1840-х» отвел целый очерк, тоже возникли замыслом оружейника — Ф.Лисицына. Сегодня в самом центре Тулы, на Менделеевской улице, работает доступный всем Музей самовара, где, помимо пузатых и колченогих металлических «туляков», собраны замки и различного рода скобяные изделия, в основном также изготовленные состоявшимися и не вполне состоявшимися местными оружейниками. Имеется и отдельный Музей оружия, не столь давно обретший новое оригинальное здание, а до последнего времени занимавший перекроенное и перегороженное на этажи помещение Богоявленского собора тульского кремля...

Увы, побывав как-то там на экскурсии, я не смог освободиться от смешанных чувств: восторг и смятение, гордость за чудеса родной инженерной мысли и неловкость за ее убийственное проталкивание в жизнь. В самом деле: сколь ухищренна и изобретательна наша фантазия к уничтожению себе подобных (пусть и в оборонительных целях), а вот где-то те ухищрения в выделке хороших отечественных автомобилей, надежной бытовой техники, качественного медицинского оборудования? Экскурсию в музее оружия при мне вела молоденькая девушка, от губ которой арифметические показатели дальности поражения и параметры убойной силы слетали, что шелуха семечек. Тоже нелепость. И еще одна несуразица притаилась тогда в нашем обзоре: спору нет — музей нужный, да ведь не в церковном же здании ему место. Слава богу, вопрос о переводе почти решен. Впрочем, за подобными несоответствиями и в Москве ходить далеко не надо: чуть-чуть отклонимся от «Тульской» на Серпуховской Вал и на углу с Хавской улицей увидим застопорившиеся работы по восстановлению сказочного вида старообрядческой Тихвинской церкви. Выстроил ее к 1912 году талантливый зодчий Н.Мартьянов, и сразу по революции постройку предоставили в «вечное и безвозмездное пользование» ревнителям древнего благочестия. Да ничто под луной не вечно: храм разграбили и затворили. Лишь в 80-х годах ХХ столетия опустошенное здание приспособили под бар-ресторан. В наши дни за него взялся некий православный предприниматель, но с непременным желанием передать возрождаемое строение господствующей Патриаршей Церкви. Московские старообрядцы с тревогой забили в колокола, благодаря чему вопрос о статусе храма поднимался при встрече святейшего Патриарха с митрополитом Русской Православной Старообрядческой Церкви. Что теперь? Бог весть. И жаль, не дожил до разгоревшегося спора выдающийся наш реставратор П.Барановский, одно время трудившийся помощником архитектора в Туле, а позже спасший и сохранивший десятки московских святынь. Быть может, он нашел бы золотую середину в решении проблемы. Так или иначе, район у станции «Тульская» служит наглядным примером того, как исчезали наши святыни и как обретались вновь. Где-то между Большой и Малой Тульскими улицами существовал созданный на средства благотворителей Медведниковых лазарет, и в марте 1916 года при нем благолепно отделали домовую церковь во имя целителя Пантелеймона. Ничего не сберегли. Зато целебный Пантелеймоновский источник вновь освящен и облагорожен в Туле, близ единственного в городе Щегловского Богородичного мужского монастыря. Прямо на территории, у двух действующих храмов, трубят гуси и со знакомой каждому хрипотцой оглашают окрест петухи — здесь ведется обыденное иноческое хозяйство. Обитель, отстроившаяся в 1864–1868 годах, нынче почти восстановлена, есть в Тульской епархии и такие, что возрождаются от затвора при Екатерининской секуляризации XVIII века либо воздвигаются совершенно по новой. Из последних упомяну мужской Успенский монастырь в Новомосковске и Казанскую женскую Колюпановскую обитель, учрежденную в 1995 году на месте снесенной церкви и подвизания блаженной праведной Ефросиньи Алексинской, бывшей некогда фрейлиной Екатерины Великой, а затем удалившейся во Владычный монастырь Серпухова и по благословению митрополита Платона (Левшина) принявшей духовные вериги юродства. И то, что упразднили при Екатерине II, мало-помалу восстает из небытия и небрежения: так, в Дедиловских Выселках, в 18 верстах от Венёва, озарился светом богослужебных лампад и свечей женский Свято-Никольский монастырь, а на крутом донском холме старинного поселения Епифань находят новую жизнь руины прикрытого в XVIII веке Успенского монастыря, ныне обращенного в женский скит. Когда-то Епифань, якобы награжденная названием от имени воеводы рязанского князя Олега, была ближайшим к Куликову полю городом...

Теперь это поселок в Киреевском районе области. Подобно старинным Одоеву, Черни, Крапивне, ее при советской власти лишили городского статуса: не было в тех уездных городах пролетарского элемента. Между тем холм, где раскинулась Успенская обитель, издревле звался Федосьевской горою — здесь будто бы некий малороссийский чернец заложил монастырь, нареченный в честь Феодосия Киево-Печерского. Другая легенда утверждает, что игумен того иноческого гнезда Феодосий отправил всю братию сражаться на Куликово поле, а сам, затворившись, молился о победе русского войска. Вот ведь: ныне и московского князя Дмитрия, получившего прозвание по победной битве у истока Дона, можно отнести к собору  тульских святых — и, кстати, неподалеку, в городе Донском, на его Октябрьской улице, действует храм во имя благоверного ратоборца. Действуют и храм Рождества Богородицы в селе Монастырщина на Куликовом поле, и воссозданный в честь преподобного Сергия храм возле победной чугунной колонны родного брата живописца Карла Брюллова — Александра. Сергиевский храм на Куликовом является и музеем, и подворьем Троицкой лавры. Как и Успенский скит Епифани — опять-таки связь с Московской землей. И еще: обитель в Епифани упразднили в 1764 году, а ровно 240 лет спустя начали возрождать и приписали лавре преподобного Сергия. Любопытный факт: почти всю правую сторону Большой Тульской улицы в Москве занимает огромный экспериментальный дом брежневского разлива, старожилами зовущийся не иначе как «корабль». И уездная Епифань едва ли не стала центром русского кораблестроения: Петр I еще до Воронежа желал именно здесь очертить городок сетью каналов и наладить под Андреевские флаги задумывавшийся наш флот. С той затеей не вышло — а то, глядишь, процветала бы и нынче запущенная Епифань иными, живыми и яркими, красками. Ну а в Москве, прямо у станции метро «Тульская», взыграла действительно сочными красками воссозданная при Даниловом монастыре часовня во имя благоверного князя Даниила...

На бойком месте Златоглавой эта часовня как сруб существовала с начала XVIII столетия, а в конце того же века она поднялась в камне. Не единожды перестраиваемая и благоустраиваемая, часовенка стала очагом притяжения местных крестных ходов, шедших из Данилова в дни празднования иконы Божией Матери «Троеручица». Одно из шествий возглавлял Волоколамский владыка Феодор (Поздеевский), не столь давно причисленный к сонму святых. Так и жила даниловская святынька, пока ее не снесли богоборческие «ударники». Возродили же к 1998 году тщанием архитекторов Ю.Антонова и Д.Соколова и при личном благослужебном участии патриарха Алексия II. Отмечу: предшественники Святейшего по предстоятельской кафедре — патриархи Пимен и Алексий I — имели прямое отношение и к Туле. Алексий (Симанский) преподавал там в семинарии, а Пимен (Извеков) вообще возглавлял епархию. Тульская земля, как видно воочию, с Московской духовными сцепками связана накрепко. Кто в наши дни не слышал о великой княгине Елизавете Федоровне, преподобномученице Русской Церкви! Вот и она бывала на поклонении у святынь губернской Тулы. А кто сегодня не знает о блаженной Матронушке, Матрене Дмитриевне Никоновой, уроженке Епифанского уезда Тульской губернии! Да, блаженную называют Московская, хотя в иконографии собора Тульских святых прописан и ее увенчанный нимбом облик. Она родилась в селе Себине, нынче входящем в Кимовский район области. До полной потери зрения и пагубной болезни ног ей удалось побывать и в обители преподобного Сергия, и в киевских пещерках, и в Петербурге. «Идет моя смена, восьмой столп России», — говорят, такими словами приветствовал появившуюся в Кронштадте батюшка Иоанн. Еще говорят, сама Матронушка предсказывала и революционные потрясения, и новую страшную войну, и даже то, что придут времена, когда крестьянское достояние, пахотная земля, будет почти ненужной. Глядя на невозделанные поля, тут и там заросшие бурьяном, а то и лесом, понимаешь сегодня: так и есть. Сажали, скажем, под Тулой и пшеничку, и рожь, и сахарную свеклу. Теперь... А вот под Москвой поля не зарастают — попросту прорастают повсюду коттеджами да замками нуворишей. Нелепость? А не нелепость ли то, что родные братья Матроны с коллективизацией деревни вступили в партию и их сестра вынужденно подалась в Москву, где без прописки мыкалась по углам какой-никакой родни, знакомых, священников и попросту верующих людей? Жила в Замоскворечье и Сокольниках, в Царицине и на Таганке, у Никитских Ворот, в Сергиевом Посаде, на Сходне. Чувствуя неладное, умудрялась за мгновения до обыска схорониться куда подальше от милиции. Прозорливость была ей свойственна сызмальства. Будто и перед войной она пророчествовала: враг в Москву не войдет, город лишь погорит немножко. Вообще же Москву тулячка полюбила сразу: «святой город», «сердце России». Предрекла прозорливица и место собственного погребения — лежащее нынче в шаговой доступности от станции метро «Тульская» Даниловское кладбище, — и то, что поначалу немногие будут приходить на могилку, а с кончиной знавших ее лично погост обратится в участок настоящего паломничества. И так было, пока праведницу не прославили. Впрочем, к могиле притекают и днесь. Что ж до родного Себина — время от времени она умудрялась наезжать туда и из Москвы: тянуло, безусловно, на малую родину. Тем более и все близкие там остались, и храм приходской Успенский стоял, в котором юная Матрена выводила литургические и всенощные песнопения. Увы, ее дом в Себине не сохранился, да и настоятель уцелевшей в селе церкви не раз искренне сетовал: живем, мол, лишь щедротами паломников — в особенности московских. И все-таки себинское «Успение» — храм старый, намоленный. А есть в Тульской епархии и множество отстроенных там, где ранее их и в помине не существовало. Я о городах советских. В частности, поднялся Скорбященский храм в районном центре Щёкино, церковь иконы «Нечаянная Радость» появилась в Киреевске, храм Божией Матери «Утоли моя печали» встал в шахтерском Кимовске — кстати, совсем неподалеку от обездоленного памятника шахтеру. Ведь все без исключения шахты тульского Подмосковного буроугольного бассейна заброшены — и не по безработным ли горнякам утоляется сегодня печаль и в Кимовске, и в Щёкине, и в Киреевске, в добром десятке здешних городов, что возникли и росли от добычи угля и долгие годы развивались, отстраивались, имели прекрасные шансы на будущее? Несколько лет назад часть тульских шахтерских городов вследствие их бесперспективности волевым решением вообще присоединили к более-менее выживающим. Горько...

Да, бурый уголь сырье низкокалорийное, но ведь работали на нем хотя бы местные котельные и ГРЭС. И уж коли менять бурый уголь в качестве топлива на газ, химической ценности «буряка» никто не отменит. И на основе залежей Подмосковного разреза с успехом можно было производить красители, спирты, лаки и даже вымещающий все пластик. Было бы можно, да где они, радеющие о процветании края державники-хозяева? Не очень что-то заметно. Зато отчетливо видна обратная сторона убийственной буроугольной политики: тысячи лишившихся привычной и прибыльной работы людей, депрессивные города и поселки, трудно и опасливо переживаемые промозглые осени и холодные зимы. Спрашиваю в отсыревшем по осени здании краеведческого музея города Щёкино: «Холодно у вас зимой?» Ответ смотрительницы: «Очень». И сразу приходят на ум слова из песни самого знаменитого щёкинского уроженца — Игоря Талькова? «Родина моя, ты сошла с ума». Спрашиваю еще и в дворцовом музее города Богородицка: «А где же теперь работают бывшие богородицкие шахтеры?» И тут ответ экскурсовода прямолинеен и лишен экивоков: «В Москву мотаются. Или нигде не работают». Похожая удручающая обстановка и в городе Липки: шахты убиты, трудовые династии загублены. Местные жилые дома обшарпаны настолько, что послужили реальной натурой для съемок недавно показанного телесериала «Молодая гвардия». А еще «праздничные» Липки служили местом съемок фильма «Свадьба» П.Лунгина. А сколько свадеб в действительности игралось в расположенном рядом Советске — некогда работящем, светлом и радостном, полноводном! Здешняя ГРЭС, по близости Советска к райцентру именуемая Щёкинской, привычно использовала бурый уголь и, между прочим, по сей день работает на вывезенном из покоренной Германии оборудовании. Сегодня она на ином топливе — шахты закрыты. Город стал сер и молчалив. Население стремительно сокращается, спивается и деградирует. «Советский автобус?» — вопрошали порой на тульской или щёкинской автостанции. Игра слов упиралась не в географию — в идеологию. «Советский» — какой еще? С падением всего советского и в Советск вдруг постучались из буржуазной Европы: в городе появилось малое лицензионное производство из когда-то побежденной нами Германии. Что вырабатывают? То, в чем нуждается любой житель с нормальными функциями кишечника. То бишь туалетную бумагу. Замечательно, право. Однако всплывают в памяти слова мудрого шотландца Бёрнса: «Чужие руки не нужны при внутренних починках». Неплохо бы и нам на своей земле все чинить своими руками. О том же как-то сразу подумалось и в нескольких ремонтируемых по области храмах, пользующих для восстановления мозолистые руки среднеазиатских гастарбайтеров. Нет-нет,  я — интернационалист. И осознаю, что каменщики из Узбекистана много дешевле, нежели родные российские. Да и мужики-то у нас многие так избаловались, что к носилкам с кирпичами и раствором не подойдут ни за какие «наградные». Будут попивать пивко у подъездов, сетовать на жизнь и жадных правителей, а к естественному физическому труду в гости напрашиваться не станут. Легче податься в Москву, в сидящую сиднем охрану. В крайнем случае легче разобрать на кирпич стены Щегловского монастыря или выломать и сдать в металлоприем добротную чугунную ограду возле памятника федерального значения — мавзолея графского рода Бобринских в их имении Бобрик-Гора упоминаемого города Донского. Увы, и это примета нашего времени. Такая, скажем, что родилась из другой храмовой аналогии. Внесу ясность в туман метафоры. Выше писал о храмах, возникающих в бесхрамовых поселениях, произведенных советской властью. Подобным градом до поры до времени являлся и тульский Ясногорск, опять-таки существовавший за счет буроугольного бассейна и звоном колоколов вовсе не балованный. Нынче в городе пара храмов, и старейший — деревянный Покровский — в середине 90-х годов ХХ столетия был перестроен из... здания народного суда. Забавно? Скорее показательно: закон-то у нас, известно, что дышло. Кому жемчуг мелкий, а кому и щи пустые. Так, на территории бывшего закрытого военного городка под Тулой разместили странную колонию-поселение, куда направляют крупных «шалунов» — казнокрадов. Житие их там есть вольготно: пребывают в отдельных «нумерах» с компьютерами и плазмами, доступ сородичей и близких по духу свободный. Нет лишений и в удовольствиях жизни: табак, алкоголь принесут по желанию клиента. Доставят и девочек, а кому необходимо — мальчиков. В общем, не просто тащи, а лучше воруй миллиардами — будешь почти неподсуден, почти обласкан. И все же — это колония, а люди, умеющие наладить дела еще круче, в такие не попадают. С недавних пор в Туле, у самого кремля, имеется торгово-развлекательный центр с магазинами, гостиницей и даже салоном для новобрачных. Комплекс уже был построен, да вопрос об открытии долго не решался — пока владелец не «подарил» весь первый этаж главному должностному добропорядочнейшему тульскому вельможе. К слову говоря, большому (в прошлом) столичному предпринимателю. И все в Туле об этом наслышаны, все знают. Наверху же, в Москве, никто ничего не слышал — тугоухость, наверное. С другой стороны, и в самой Москве, на Большой Тульской, тоже не исключены свои «неполадки». Прямо над зоной действующей линии метро (что ранее воспрещалось) кто-то возвел громаду «Ереван Плаза» с обширным торговым центром, кинотеатром и прочими радостями обывателя. А кто возвел-то? Или нет: кто разрешил? Ответа нет. Потому развернемся-ка от очередной из «Плаз» и еще разок свернем к Серпуховскому Валу...

У истока старинной «пограничной» улицы — знаменитый Даниловский рынок. Нет-нет, и здесь вдруг появляются пресловутые тульские пряники. В самой Туле ими торгуют почти повсеместно: при пряничном комбинате и в городских объектах торговли, у вокзала и на трассах, ведущих к городу. Рынок. Большое торжище. Это я к особенностям национальной экономики. Что ж до рынка, так сказать, в малом смысле, то есть Даниловского, то и он не раз становился героем литературных произведений, ибо в «Доме на Набережной» и «Месте и времени» поминал его Ю.Трифонов и не прошел мимо писатель, драматург и сценарист И.Прут, увековечивший старый базар с окрестными Хавской улицей, Рощинским проездом и вновь-таки Тулой в «Сердце дьявола». Иосиф Прут подзабыт, хотя еще недавно был широко известен. Велик был потенциал его творений с лихо закрученными и захватывающими сюжетами. Казалось бы, велик потенциал и довольно зажиточной до революции Тульской губернии, да и область тоже одним лишь туризмом могла проживаться. Сохранились — правда, требующие более надлежащего облика — исторические города, уцелел ряд восхитительных усадеб и заповедников. Кое-где возрождаются народные промыслы. В частности, возрождается филимоновская игрушка, вышедшая родом из Одоева и теперь представленная во многих музеях области. К примеру, крепкую часть экспозиции Алексинского краеведческого музея слагают и глиняная игрушка Одоева, и самовары Тулы. Тот музей расположен в шикарном доме алексинских купцов Масловых, содержавших неподалеку от жилища сохранившийся Никольский храм и содействовавших благолепию городского Успенского собора. Между прочим, у тех Масловых побывал и Шуковский с престолонаследником Александром II. Живописный приорский Алексин, выведенный в «Дневнике провинциала» некогда проживавшим в Туле Салтыковым-Щедриным, вообще манил к себе людей неравнодушных и творческих: Чехова и Левитана, Скрябина и Вересаева. Между тем сам Вересаев, подобно Г.Успенскому и К.Ушинскому, являлся коренным туляком: крестили его в возрождаемой Петропавловской церкви, детство же и юность протекали в превращенном нынче в мемориальный музей родительском доме. Однако после тульской гимназии юноша подался в Дерпт выучиться на медика, а стал литератором. Любопытно, что в семье Смидовичей («Вересаев» — лишь писательский псевдоним) бытовал домашний обычай культивировать внутри дома теплолюбивые экзотические растения. Теперь та традиция подхвачена сотрудниками дома-музея. Конечно, это не приусадебный парк Ясной Поляны Толстого, Дворянинова А.Болотова, но трогательно и прекрасно. «Просторов так много, что у маленького человека нет сил ориентироваться», — как-то высказался иной врачевавший писатель, точно наблюдавший красоту полей, косогоров и сосновых боров между тульскими Одоевым и Белёвым. Я о Чехове, хотя он о замечательном старинном Белёве, ровеснике Белокаменной, откликался недружелюбно, с ехидцей: дескать, живет в каком-нибудь Белёве обыватель, и ему не скучно, а приедет в Ялту — скучно. Это из «Дамы с собачкой». О Белёве же почему-то уничижительно отзывался и Бунин в рассказе «Генрих». К счастью, есть и противоположные, положительные, примеры, коль скоро Белёв фигурирует в «Дневнике провинциала» Салтыкова-Щедрина, бывал там проездом Пушкин, наезжал Толстой, жил Жуковский. Последний и родился в трех верстах от города, а позже пребывал здесь и с цесаревичем Александром, поскольку по дороге из Таганрога у того тут умерла императорствующая тетка — вдова Александра I Елизавета. Вместе отслужили и панихиду... А еще в Белёвском уезде родились композитор Даргомыжский, фольклорист-славянофил П.Киреевский, поэтесса З.Гиппиус. Выдающееся местечко...

И неспроста Владимир Соловьев считал, что «вся русская поэзия XIX века пошла из окрестностей Белёва, от молодого Жуковского». Вот и Борис Зайцев в повести «Жуковский» восклицал: «Между Орлом и Калугою Ока протекает через уездный городок Белёв. Хороший край. Окою украшен — в меру полей, перелесков, лугов, барских усадеб. В необъятной России область известной гармонии. Отсюда чуть ли не вся русская литература и вышла». Что ж до пращура наших пиитов — Жуковского, он жил здесь в приобретенном доме на Казачьей улице и время от времени навещал Авдотью Киреевскую под Лихвином, бывал и в расположенной рядом Жабынской пустыни. Порою срывался отсюда в Москву, на дачу Карамзина в Кунцеве. На миг и мы возвратимся к Туле — кстати, поминалась она еще в рассказе «Стучит» Тургеневым и в «Няне из Москвы» Шмелёвым. Электричка доставит нас на Курский вокзал, где, между прочим, освящена первая из столичных церквей памяти Матроны Московской и Тульской. Пусть и домовая. Поблизости от вокзала, в Лялином переулке, д. 24, работает библиотека, носящая имя Василия Жуковского. При ней открыта камерная экспозиция, посвященная как поэту, так и родному его Белёву: представлены и образцы знаменитых белёвских кружев, в свое время покоривших Париж и Европу. Впрочем, не только кружевами жил город Жуковского: в Европу, Соединенные Штаты, Санкт-Петербург и Москву шла отсюда легендарная белёвская пастила, секрет которой кроется в купеческих умениях и в здешних антоновских яблоках. Говорят, организм взрослого человека насыщен 4 г железа — в Белёве, кажется, данного микроэлемента у жителей больше: всюду яблоневые и вишневые сады, всюду изготовляются пастила, мармелад, зефир. В магазинах продукция фабричная, с рук торгуют кухонными образцами. И не только сладким идет бойкий торг: по городу, как и по Туле, раскиданы «Градусы» — заведения, рожденные лукавством областного строительства, в которых во «внеурочные» часы можно официально приобрести горячительное. Тут уж как в песне: за ценой не постоим. Пусть и втридорога. Правда, всякого рода купля-продажа в Белёве процветала и до революции. Одно время городок занимал вслед за Тулой второе место в губернии по экономическим показателям. Была тут и третья по оборонительному местному значению крепость, да сгорела, ибо доставалось горожанам и от монголов, и от поляков, и от восставшего Болотникова. На некоторое время город переходил к Литве и даже являлся в ее составе центром удельного княжества. А вообще-то зачатки поселения относятся здесь к IX веку, но с XV столетия на месте древнего городища срубили Спасо-Преображенский монастырь, который горел, поднимался, перестраивался. С недавних пор он вновь ожил, черпают сквозь прорехи стен иноки из Оки воду — питают капустные грядки, растят яблони, ремонтируют каменные строения. Однако рядом и по сей день горбится полуразрушенная приходская церковь, увенчанная мощной рябиной. Гроздья алые — точно в напоминание о былой власти, опустившей в омуты небрежения и наши святыни, и целые города. Так, соседний с Белёвом Одоев лишен статуса города и впал в какое-то оцепенение. Только здешних природных красот постановлениями не отменишь — и потому возле одряхлевшего Одоева появился дом творчества, где в числе прочих отдыхал Борис Пастернак...

Кстати говоря, отец его, известный портретист, тоже связан с землей Тульской: бывал у Толстого в Ясной Поляне, чему свидетельством являются зарисовки, хранящиеся в московском музее великого яснополянца, на Пречистенке. Там же — работы Ге и вид «Ясная Поляна» Бялыницкого-Бируля. К чему я? Да к тому, что эти знаменитые живописцы навещали Тульскую губернию, а сам Лев Николаевич из принадлежавшего поместья далекие и ближние окрестности исходил исправно. Что увидел в Белёве? Два монастыря, 14 церквей, торговое царство. Увы, минут годы, и город снова обдаст жар войны — Великой Отечественной. Масса домов, вокзал разрушатся полностью. Война в целом чудовищной волной накрыла большую часть области: так, в Богородицке по ходу войны от жилья ничего не уцелело — вплоть до 60-х годов прошлого столетия люди окопались в землянках. Но при всей чудовищности побоища был масштабный героизм, один пример — едва ли не самый крошечный город Российской Федерации былой Лихвин. Старинный Лихвин с его уездом из Калужской губернии попал в Тульскую, а после войны и вовсе сменил имя на Чекалин. Что так? Подойдем на Калужской улице дремотного Лихвина к зданию бывшего Дворянского собрания, занимаемого городской школой, и взглянем на украсившую фасад памятную доску: шесть фамилий, шесть выпускников, шесть Героев Советского Союза. В их числе юный партизан Александр Чекалин. Показательно? Еще бы. Весьма наглядно и то, что, пока фашистов лишь отбросили от Москвы, на столичном заводе «Динамо» уже освоили выпуск шахтного оборудования для городов тульского Подмосковного буроугольного бассейна. Повторюсь: теперь шахт нет. Как нет и ряда отраслей производства, в советские годы сформировавшего в сотне километров от Тулы новый райцентр — город Суворов, подчинивший себе Лихвин с прилегающими землями. Сегодня при въезде в Суворов каждый может полюбоваться оригинальным плакатом: «Суворов — город, где поет душа». О чем? Быть может, об изумительной красе тульского приокского края, воспетого и литераторами, и художниками? Между прочим, из того же окского Лихвина родом чудесный русский жанрист и иконописец И.Трупнев, а петербуржец и москвич В.Поленов вообще прикупил на берегу Оки усадьбу Борок, отстроился и жил там почти безвылазно...

Кто же из нас не знает Василия Дмитриевича Поленова! «Московский дворик» и «Бабушкин сад» — конечно, это чисто московские работы. Тем не менее мастер много передвигался, всюду рисуя увиденное. Всего пяток работ хранит Тульский художественный музей, но и те дают хорошее представление о подвижности и работоспособности художника: «Вид Оки с восточного берега», «Река Оять», «Рим. Огороды», «Мечеть Омар». Есть там и еще одна работа палестинского цикла — «В Назарете». Да, вслед за Академией художеств, где довелось доходить до мастерства у П.Чистякова и И.Крамского, Поленов отправился в Европу, обретался в Париже — способствовала тому Большая золотая медаль за находящуюся ныне в музее Академии работу «Воскрешение дочери Иаира». Позднее побывал Василий Дмитриевич и в Греции, добровольцем познал и Русско-турецкую кампанию на Балканах: писал портреты и батальные сцены. Однако мощным духовным магнитом влекла художника к себе евангельская тема. Паломничая в 1881–1882 годах в Святую землю, он создает десятки этюдов, предваривших величественное полотно «Христос и грешница», нынче раскиданных по разным сокровищницам: «У Генисаретского озера» (Курск), «Палестинский дворик» (музей Тропинина в Москве), «Христос на берегу Генисаретского озера», «Тевириадское озеро» (Казань), «Мертвое море» (Краснодар). В Екатеринбурге выставляется пробный вариант картины «Христос и грешница» — причем изначально Поленов изобразил Спасителя в башмаках, но затем обувь пришлось переписать на сандалии. Иисус писался с Левитана, который, подобно Коровину, Архипову, Бялыницкому-Бирюля, являлся учеником Василия Дмитриевича по Московскому училищу живописи и ваяния. Кстати, в музее Тулы имеются работы всех перечисленных поленовских питомцев. В частности, «Хмурое утро» и «Деревня Хотьково» принадлежат кисти Левитана. Меж работ «поленовцев» в Туле находятся полотна тех выдающихся живописцев, кто пребывал в Ясной Поляне Толстого: Мясоедова, Ге, Нестерова, Репина. К слову, именно с Репиным и Васнецовым Поленов писал образа для строившегося по их же проекту Спасского храмика в Абрамцеве Саввы Мамонтова. Для Мамонтова же, его «Русской оперы», Поленов делал множество костюмов и декораций. Более того, сам выходил на сцену. Театр стал крупным поленовским пристрастием. Тут было не просто искусство ради искусства: Поленов искренне полагал что театр, сочетающий литературу, живопись, музыку, наиболее понятен простым людям. Любопытно, что и в Москве он открыл народный театр, сам ставил спектакли и писал музыку, оформлять приглашал друзей и учеников. К подраставшему творческому поколению он относился трепетно, с бескорыстной христианской любовью: кому-то помогал материально, кого-то рекомендовал на крепкие места. Так, Головин и Коровин были ангажированы им к отделке открывавшегося на Волхонке музея из