Почти что в Крыму

...Все же Крым — место сакральное

Во всяком случае, в жизни нашей страны, ее прошлом и настоящем, этот полуостров определяет очень многое. Можно тут вспомнить и многочисленные войны, и трагический исход большого числа русского населения из Крыма врангелевского, и странные события в Форосе накануне распада СССР. Можно вспомнить и другое: глупо было бы отвергать христианскую опору сложившейся русской цивилизации — так вот, все мы теперь знаем о крещении в Херсонесе князя Владимира и последующей христианизации древней Руси на государственном уровне.

Между тем христианство в Крыму, Таврии, утверждалось едва ли не со времен самого Спасителя, поскольку именно из Херсонеса, ныне входящего в черту Большого Севастополя, апостол Андрей отправился в неведомые северные края, а апостол Петр — к Риму. В Херсонесе же пребывал апостол-евангелист Лука, а также почитающиеся родоначальниками славянской письменности святые Кирилл и Мефодий. Как видим, этого уже немало. И неспроста, наверное, знакомившаяся с новой русской губернией Екатерина II в сердцах воскликнула о Таврии: «Это лучшая жемчужина в моей короне!»

Своеобразной жемчужиной стал Крым и для только вышедшей замуж и переселившейся в Россию великой княгини и преподобномученицы Елизаветы Федоровны, писавшей бабушке, английской королеве Виктории, что полуостров напоминает ей родные Британию и Шотландию. Воистину и в искрометном историческом ожерелье нашей столицы, ее культуре и пестрой топонимии, крымские имена также являются прекрасными украшениями. Да и весьма многочисленными: из сонма московских топонимов, так или иначе отражающих названия регионов России, крымские, бесспорно, держат лидерство. Ну, разве что питерские, ленинградские у нас в городе готовы с ними тягаться. Желаете в том убедиться? Пожалуйста — ведь за примерами к черноморскому побережью отчаливать нет надобности...

Однако здесь стоит отметить следующее: так уж сложилось, что Крым в московской топонимии представлен тремя величественными кристаллами, и старейший из них огранку свою получил задолго до признания самой топонимики официальной наукой. Итак, Крымские вал, набережная, площадь, проезд, переулок, мост, а также эстакада и Новокрымский проезд сгруппировались в центральной части города. В 60-х годах ХХ столетия в связи с массовой жилой застройкой Черемушек, Зюзина, Волхонки-ЗИЛ, Котловки и прочих окраинных районов столицы, новые магистрали которых были условно ориентированы на юго-запад советской империи, в том числе и к Крыму, у нас очертились Севастопольский проспект и Черноморский бульвар, Ялтинская, Артековская, Сивашская, Перекопская, Керченская улицы, Симферопольские бульвар и проезд, Балаклавский и Нахимовский проспекты. Позднее здесь их дополнили станции метро «Севастопольская» и «Нахимовский проспект», гостиница «Севастополь». Третье крупное крымское топонимическое соцветие расцвело-распустилось с выходом мегаполиса за пределы Кольцевой автодороги и освоением земель, прилегающих к бывшему поселку Бутово. Сегодня мы видим там Симферопольское шоссе и Феодосийскую улицу, бульвар Адмирала Ушакова с одноименной станцией метро, улицу Адмирала Лазарева, улицы Грина, Старокрымскую, Коктебельскую, Джанкойскую. Правда, имеются на столичной карте и свои территориальные исключения, связанные с топографией Крымского полуострова или его выдающимися жителями.

Некоторые отдельные таврические топонимы будто бы выпадают из тройки вышеуказанных групповых. Почему-то в районе трех вокзалов существовал кинотеатр «Перекоп», в недавние дни ставший Московским мюзик-холлом. В 1964 году на востоке столицы, по Большой Черкизовской улице, д. 93, открылся кинотеатр «Севастополь», а через 14 лет на Бирюлевской улице, д. 17, появился кинотеатр «Керчь». Увы, «Керчь» не столь давно переиначили в «Пять звезд», а «Севастополь» и вовсе прекратил существование. Зато в Ясеневе сохраняется улица великого феодосийского уроженца Айвазовского, а в сентябре 2016 года в местности неподалеку от изголовья Севастопольского проспекта была оборудована платформа «Крымская», вошедшая в систему так называемого Московского центрального кольца. И еще: более полувека назад Москва поглотила поселок Новогиреево, известный с 1625 года как сельцо Гиреево, Губино тож, прозвание которого кое-кто из исследователей привязывает к имени осевшего в Первопрестольной Крымского хана Гирея.

Впрочем, это более походит на легенду. Другие же исторические события, действительно смыкающиеся с крымчаками и также явившиеся прародителями ряда стародавних городских наименований, мы рассмотрим по ходу повествования, а пока погрузимся в древнейшее из крымских топонимических напластований, укоренившихся в границах нашего великого города. Тот пласт в ушедшем уже речевом обиходе нередко звался

Крымок

Да-да, это и есть та местность, что нынче олицетворяется с филиалом Третьяковской галереи, Домом художника, Крымским мостом, парками имени Горького и «Музеон». Все здешние крымские названия идут от значившегося в данных уделах с 1539 года Крымского двора, то есть ставки представителей соответствующего хана. Что ж, вслед за расколом Золотой Орды на мелкие ханства Крымское долгое время являло собою недружелюбное по отношению к Московии государство. Крымчаки не раз совершали опустошительные набеги и в Первопрестольную пытались попасть по москворецкому броду, впоследствии прослывшему как «Крымский» и не единожды описанному в художественной и мемуарной литературе: Тургеневым в рассказах «Муму» и «Первая любовь», Толстым в «Войне и мире», Шмелёвым в «Лете Господнем», Загоскиным в книге очерков «Москва и москвичи».

Между прочим, тот же Загоскин вспоминал, как в районе Крымского брода Москва-река периодически пересыхала настолько, что «по дну ее расхаживали вороны да галки». Впрочем, низменная местность, именуемая еще «Лужниками Малыми или Крымскими», чаще испытывала прочность на половодья.

Так, в 1908 году, в пору крупнейшего московского наводнения, окрест былого Крымского моста, по сути, превратился в остров, и сообщение повсюду осуществлялось лишь посредством лодок. Потому вплоть до заката XIX столетия урочище Крымок, Лужники Крымские, света застройки почти не видели, господствовали здесь луга, пустыри, огороды. Не приукрасили местность и вставшие чуть позднее редкие строения в виде складов, амбаров, мелких конторок и неказистых обывательских домушек. И быт вокруг владычествовал соответствующий — скажем так: в духе Островского.

Вот и мемуарист И.Кокорев в сборнике «Москва в 40-х годах XIX века» поминал распускавшиеся здесь по выходным массовые кулачные баталии. А еще, как и всюду у нас, рассеянное население Крымка любило похлестаться веничками да поддать сногсшибательного пару в ближайших банях — понятное дело, исстари звались они Крымскими. И в них умудрилась протиснуться высокая литература — шмелёвский рассказ «Ледяной дом», к примеру.

С теми же банями связаны и примеры скромной, но душещипательной благотворительности, ибо рядом, у Калужской, проживал выпускник училища живописи и ваяния забвенный художник Грибков. Правда, более прослыл он как иконописец, но живописные его работы и теперь можно видеть в некоторых провинциальных музеях. Грибков всячески содействовал опустившемуся Саврасову, выхватывая того с городских днищ и предоставляя собственные жилище и стол. Кроме того, он постоянно выводил своего великого постояльца в Крымские бани, отмывал, переодевал, отпаивал травяным чаем. Хороший был человек, Божий...

И, слава богу, не один он определял характер здешнего милосердия. Вспомним о существовавшем под покровительством императрицы Александры Федоровны в доме Чепелевецких на Крымской площади, д. 13, приюте братства во имя Царицы Небесной. Позднее, в самом конце XIX века, приют переехал на Зубовский бульвар, д. 21, а сама площадь еще позже, в связи с сооружением Крымской эстакады, фактически распалась. Давно нет и Крымского брода, посредством коего доблестные ополченцы Козьмы Минина отогнали от Белокаменной польско-литовское полчище. Исчез «брод с огородами и безобразным деревянным мостом», как отозвался о нем М.Загоскин.

Действительно, по ходу брода сюда перекинули бревенчатый мост, именуемый Никольским, замененный к 1873 году металлическим и все чаще величаемым Крымским. К слову, о старом Крымском мосте в повести «Синий чулок» писал М.Чехов, а в романе «Лето Господне» — И.Шмелёв. А еще в том же произведении Иван Шмелёв описывал, как на «Егория весеннего» от Крымка гнали скотину. Вообще же выпас скота известен здесь издревле: еще в XVI столетии, до образования крымско-татарского двора, на местных лугах паслись лошади государевой конюшенной слободы, затем — те же животные, но уже ханские, царские кобылки сюда допускались лишь в случае немощи и болезни. Ушло и это. Исчез и двор крымчаков, возвышавшийся примерно на том месте, где сегодня находится Художественное училище имени Сурикова с галереей «Багира». Это Крымский Вал, д. 8.

И еще: с 1938 года данную улицу и Крымскую набережную с Зубовским бульваром связала новая литая переправа. По замыслу зодчего А.Власова и инженера Б.Константинова, ее отлили на Краматорском заводе, и Крымский мост, фигурировавший в повести Ю.Трифонова «Место и время» и в романе В.Аксёнова «Москва Ква-Ква», сразу стал одной из визитных карточек столицы. С 30-х годов крупными жилыми домами начали застраивать и четную сторону Крымского Вала.

В одном из корпусов занимал квартиру незадачливый пассажир из Красноярска рязановской «Иронии судьбы». Он же — Фирс из интересного «Вишневого сада» А.Эфроса. Он же — народный артист России Г.Ронинсон. Не без умиления недавно можно было наблюдать, как знаменитый актер «Таганки» под собственными окнами на втором этаже прикармливает вечно голодных пернатых. Припоминая это, представилось вдруг, как с крушением белогвардейского сопротивления рвались из осажденного голодного Крыма тысячи русских людей...

Катастрофа многократно описывалась нашими литераторами. Обратимся к участнику великого исхода Ивану Шмелёву, автору крымского «Солнца мертвых», и к воспоминаниям Л.Белозерской-Булгаковой. Между прочим, и сам Булгаков оказался в рядах отступавшей добровольческой армии, но, в отличие от второй супруги, не попал в эмиграцию. Настойчиво побуждал жену написать «Записки эмигрантки», да, видно, не побудил до конца — зато на основе пережитого ею сочинил легендарный «Бег». Через порты Таврии покидали родную страну митрополит Вениамин (Федченков) и отец Сергий (Булгаков), барон Петр Врангель, писатель Аркадий Аверченко, эстрадный исполнитель Александр Вертинский. Последний, в числе прочего выступавший и в театре «Ренессанс» белогвардейского Севастополя, изложил многое в книге «Дорогой длинною», а Аверченко посвятил правде русского краха «Осколки разбитого вдребезги»: вышвырнутые из Петербурга, старики с тоской судачат во врангелевском Севастополе о прежней счастливой жизни.

Далеко не все знают и о том, что на стороне «вышвырнутых» оказался и будущий президент Академии наук СССР А.П. Александров, вплотную сцепленный, как мы увидим далее, с фигурами Курчатова и Капицы. Еще в данной связи замечу: с 1939 года разрабатывался проект строительства А.Щусевым здания Академии наук между Крымскими валом и набережной.

Вмешалась война, затронувшая Москву и вторгнувшаяся на Крымский полуостров. И тогда нам предстали посвященные героическому городу монументальное полотно «Оборона Севастополя» А.Дейнеки и рассказ «Одухотворенные люди» А.Платонова. Потом...

Потом и наше поколение стало свидетелем иной безутешной трагедии — разложения и распада страны. Той драме было положено прекрасное стихотворение Ф.Искандера «Плач по Черному морю»:

С ума сойти! Одна секунда!

Где моря теплый изумруд?

Одесса, Ялта и Пицунда —

Для нас умрут или замрут?

Потеря в памяти хранится,

Другим потерям — не чета:

России — южная граница,

России — летняя мечта.

России — южная граница.

Страна от самой Колымы

Сюда мечтала закатиться

И отогреться до зимы.

Суля вселенскую свободу,

Россия, смыслу вопреки,

Тебя разбили, как колоду,

Картежники-временщики.

Измордовали твою сушу,

Порастащили по углам.

Но море Черное, как душу,

Хотелось крикнуть: «Не отдам!»

Где горы зелени, где фрукты,

Где на закате теплоход?

Все разом потеряла вдруг ты,

Оставив земляков-сирот.

России южная бездомность.

Где пляж горячий, где песок?

Где моря Черного огромность

И кофе черного глоток?

И все-таки что-то к нам возвращается: и Крым, и, скажем, прежняя популярность первого в стране парка культуры и отдыха. Осенью 2008 года выставкой Ильи Кабакова на улице Образцова, д. 19, в бывшем Бахметьевском автобусном парке работы архитектора К.Мельникова и инженера В.Шухова, открылся центр современной культуры «Гараж». Позднее туда переехали Еврейский музей и Центр толерантности, а «Гараж», преобразовавшийся в музей современной культуры, крепко обосновался на Крымском Валу, д. 9, в парке Горького. Сегодня он занимает здесь два просторных здания — причем одно из них в советское время являло собой весьма посещаемое кафе «Времена года». Более того, в 2015 году прямо при входе в парк, очерченном воротами и колоннадой архитектора Ю.Щуко 1953 года, появился музей истории ЦПКиО имени Горького. Музей имеет и собственную обзорную площадку, с которой как на ладони видна вся окружающая местность. Вот и мы перейдем на нечетную сторону Крымского Вала...

Дом № 1 — корпус гостиницы «Варшава». К 1960 году его реконструировали под руководством ректора Архитектурного института и знаменитого представителя конструктивизма И.Николаева, а много позже тот «постоялый двор» воспел А.Макаревич: «Я в “Варшаве” на шестом...» Напомню: в эпоху перестройки и парк Горького на весь мир прославила немецкая группа «Скорпионз». Ну а рядом с «Варшавой» одно из зданий университета стали и сплавов, воспеваемое разве что студентами-бардами.

Тем не менее былой МИСиС в наши дни сильно развился и даже поглотил Горный университет на Ленинском проспекте, д. 6, с существовавшим при нем с 1989 года прекрасным Геологическим музеем имени Ершова. А ведь в необъятном петрографическом царстве горных пород и минералов, между прочим, нашлось место и тому, что именуется керченитом.

Когда-то побывавший у места добычи сего полезного ископаемого поэт Игорь Северянин изрек: «Зовется “Керчью” этот край, где от тоски хоть помирай». Что и говорить, изречение спорное, но вот в парке Горького от скуки точно уж никто не скончается. Это еще одна визитная карточка Москвы, и неспроста ряд работ посвятил ей замечательный живописец с характерной для нашего повествования фамилией Н.Крымов, а В.Аксёнов увековечил парк в строчках Романа «Москва Ква-Ква». Основание же парка было положено в 1923 году, когда здесь, на бросовой земле городских свалок, все расчистили и открыли Сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставку. Затевалась та инициатива вождем пролетариата, успевшим до своей смерти посетить детище.

К слову говоря, нынче парк Горького юридически составляет единое целое с парком «Музеон», разбитым как парк искусств у Дома художника на Крымском Валу, д. 10. Все знают, в «Музеоне» под открытым небом выставлены десятки скульптур советского образца, среди коих свою нишу заняли и изваяния Ульянова-Ленина. Ну а созидаемая им Сельскохозяйственная выставка с 1928 года была «перелицована» на парк культуры и отдыха. Еще позже к парку присоединили Нескучный сад и часть Воробьевых гор, о чем поговорим подробнее...

Нескучное... этот старинный усадебный парк с его восхитительными перепадами рельефа издавна привлекал взоры художников и литераторов. Нематериальные плоды Нескучного переродились в такие пейзажи, как «Вид на Нескучный сад» А.Боголюбова, «Нескучный сад» А.Головина, «Вид из Нескучного на храм Спасителя» П.Петровичева. Нескучное вместе с парком Горького фигурировало в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова. Полновесно Нескучное звучит и в романе «Княжна Тараканова» Г.Данилевского.

Все верно: еще в XVII столетии, когда Алексей Михайлович погнал стремившихся к Москве крымских татар от Курска, Крымский двор, распространявшийся и к современному Нескучному, временно опустел. «А ныне тот двор пуст. На его месте посажена капуста. Владеет князь Иван Голицын, да Жирово-Засекин, да Одоевские» — так последовательно укреплялась здесь боярская знать, а на излете XVIII века, с присоединением Крыма к России, ханский двор вовсе обезлюдел. У нас же взлетели прославившиеся при Крыме полководцы-дворяне: Потемкин-Таврический, Долгорукий-Крымский, Орлов-Чесменский. И как раз победителю турок в Чесменской бухте А.Г. Орлову, описанному Данилевским, довелось последние годы жизни коротать в его Нескучном. Другой екатерининский триумфатор — князь Долгорукий-Крымский владел соседним Васильевским на Воробьевых горах.

Да, подобно Крымским, Москва имеет свои пусть и невысокие, но горы. Их ландшафт и природа по сей день уникальны для напористого столичного города. Неспроста здесь, на Андреевской набережной, д. 1, несколько лет успешно работает эколого-просветительский центр «Воробьевы горы». И вновь-таки проглядывается некая преемственность: еще Петр I высаживал здесь березки, превратившиеся в хорошую рощу. Есть связи и с Крымом — точнее, с борьбой Московии и осколка Орды. Казы-Гирей, хан Крымский, нежданно-негаданно подкатился к Москве и наблюдал с Воробьевых за тем, что желалось покорить. Тогда возглавлявший наше воинство Борис Годунов велел денно и нощно палить из пушек в сторону неприятеля и подобной уловкой вызвал ощущение бесчисленности русских полков. Хан отступил. Факт тот — или легенда — описан не раз. А уж сколько описаний очаровательной прелести косогоров и видов от них на Москву оставили и классики-литераторы, и пребывавшие знаменитости... «Ничто не может сравниться с Воробьевыми горами!» — восклицал Карамзин, сравнивая Крутояр с прочими местами любимых гуляний.

Да, возвышенность увековечена Толстым в «Войне и мире», Булгаковым в «Мастере и Маргарите», Зайцевым в «Голубой звезде», Эренбургом в «Проточном переулке». Анастасия Цветаева вспоминала горы и существовавший там ресторан Крынкина, а Иван Шмелёв в «Лете Господнем» восхищался увиденной отсюда панорамой и вспоминал, как на Троицу ездили сюда за березой. А еще на восточной окраине Воробьевых находилось имение Долгорукого-Крымского Васильевское, по поводу которого в «Записке о московских достопамятностях» тепло откликнулся Карамзин: «Усадьба великолепна и живописна». Кстати, усадьба, используемая Академией наук, сохранилась. Часть ее принадлежит организованному П.Капицей Институту физических проблем. И там, на улице Косыгина, д. 2, действует мемориальный музей учредителя...

Как известно, в 1920–1930 годах Петр Леонидович работал в Англии, у Резерфорда. Когда возвратился на родину, дети говорили по-русски плохо, а вывезенная служанка, ставшая у нас бабушкой и прабабушкой, языка хозяев так толком и не освоила. Сам же ученый оказался в «невыездных» и подвергся опале. Правда, свой институт к той поре он уже создал, но на время руководить им назначили упоминаемого выше А.Александрова, будущего президента Академии наук. Капица, человек прямолинейный и бесстрашный, повздорил с Берией, но вмешательство Сталина («Этого не трогать») спасло жизнь. Его не трогали, а он сам на никологорской даче мастерил необходимые приборы, сплотничал рабочий стол и все перевез в двухэтажный особняк на Воробьевых.

Экспериментируя с жидким гелием, Капица достиг в здешних лабораторных опытах оценки размером в Нобелевскую премию. Говорят, прятать рукописи к нему заходил иной будущий Нобелевский лауреат, от литературы, — А.Солженицын. Ну а академики Ландау, Семенов, Бах, Харитон в доме Капицы бывали точно. В крупных ученых выросли и дети: так, Сергей Петрович стоял у истоков прославленного МФТИ, преподавал там и вел на телевидении легендарную передачу «Очевидное — невероятное». Капица-отец обожал музыку, и в доме, ставшем музеем, супругой устраивались музыкальные вечера.

Любопытный и показательный факт: сотрудники именно Крымской обсерватории открыли малую планету и нарекли ее в честь жены Петра Леонидовича, который и сам являл собой масштаб планетарный. Орбита его планеты вовлекала в свою сферу и увлечение живописью: в доме среди иных экспонатов сохраняется кустодиевский портрет академика Семенова. И здесь тоже видится символ: Воробьевы с их красочным обзором манили к себе и мастеров кисти — вспомним и «Москву с Ленинских гор» Л.Бродской (в ее бытность горы звались так), и «Вид с Воробьевых гор» А.Лентулова. Последний автор вообще обладал необычайным восприятием окружающего. На его полотнах, что примечали критики и поэт Хлебников, строения группировались так, будто претерпели землетрясение. Собственно, Лентулов и сотрясал нашу застоявшуюся почву оригинальностью мировоззрения и выработанного творческого почерка...

Лентулов происходил из Нижнеломорского уезда Пензенской губернии, отец его был сельским батюшкой. Путем родителя отпрыск не пошел, но в художественном наследии его осталось множество монастырей и храмов. «Тверской бульвар. Страстной монастырь», «Церковь в Кисловодске», «У Иверской», «Василий Блаженный», «У Черниговской». Кроме того, Аристарх Васильевич писал Троице-Сергиевскую лавру и Новоиерусалимский монастырь, а в 1910 году создал работы «Распятие» и «Снятие с креста». Часть перечисленного недавно можно было видеть на выставке замечательной галереи «Наши художники» в Сеченовском переулке, д. 2.

Собственно, Лентулов отличался плодовитостью, и потому работы его представлены во многих музеях страны, в том числе в крымском доме Волошина в Коктебеле. Автор самобытных картин много учился (Пензенское и Киевское художественные училища, студия Кардовского в Петербурге, Париж), а затем преподавал (ВХУТЕМАС, институт имени Сурикова). Москва, где художник закончил свои дни и обрел покой на Ваганькове, стала родной — ее «теснота и пестрота» отражены на таких холстах, как «Страстная площадь ночью», «Солнце над Патриаршими прудами», «Закат», «Строительство метро на Лубянской площади», «Ночь на Патриарших прудах». Любил он и патриархальный Нижний Новгород, часто изображал и его. Также готовил декорации к спектаклям Большого и Камерного театров. «я много ездила по свету, но нигде не видела такой весны, как в Крыму», — делилась хорошо знавшая Лентулова прима Камерного театра Алиса Коонен. Вот и Аристарх Васильевич достаточно насладился той благодатью, работая над картинами «Церковь в Алупке», «Гурзуф», «Севастополь. Причал», «Кипарисы. Замок в Алупке». И о том вспомним на Воробьевых.

Вспомним и славного крымчанина Айвазовского, наезжавшего в Москву, рисовавшего ее, в том числе с высоты Воробьевых. А в его Крыму кто только не побывал из наших крупнейших художников и не создал там что-либо значительное: Репин и Серов, Шишкин и Куинджи, Васильев и Левитан, Крамской и Поленов. Крым писали и те, чьи работы представлены на Крымском Валу, в филиале «Третьяковки», где собраны живописцы от начала ХХ столетия. Тут и Коровин, воспевавший Гурзуф, и Куприн, обожавший Бахчисарай. Да, создаваемая как «Государственная картинная галерея СССР», часть «Третьяковки» на Крымке оказалась недаром: тут же, в 1-м Голутвинском переулке, выжил и реставрируется родовой очаг Третьяковых. Были здесь и принадлежавшие им склады леса, а возле Крымской набережной работали Третьяковские бани.

Так и явился нам к 1980 году разработанный группой архитекторов во главе с Ю.Шевердяевым тяжеловесный комплекс в составе Центрального дома художника и ГКГ. Половину с галереей ввели позже — серьезные просчеты проекта заставили встать на ремонт только открытое здание. Потребовалась и новая гидроизоляция: внизу река и огрехи строительства угрожали пагубной сыростью экспонатам. И в те годы недоделки и недодумки портили многое: тут и Арал, и Нижнее Поволжье, где от засоления почв ушли в небытие целые селения — Пологое Займище, Сокрутовка. Бездумная мелиорация. Человеческий фактор.

На Крымке, впрочем, обошлось малой кровью. Ушла и недавняя угроза, когда планировался снос комплекса и сооружение на его лакомом месте гостинично-офисного центра в виде гигантских апельсинов. Кажется, те прожекты с «цитрусовыми» засохли и ценители искусства все так же могут насладиться здесь живительным соком прекрасного. Из подобного — юбилейная выставка Айвазовского. Правда, с явно нездоровым ажиотажем вокруг; думается, воззрев на происходившее, и «юбиляр», и Третьяков, с удовольствием приобретавший картины, пришли бы в оторопь. И тем не менее когда-то Павел Михайлович обращался к знаменитому феодосийцу: «Милостивый государь, Иван Константинович, я был бы очень благодарен, если бы Вы теперь прислали мне “Грот Балаклавы”. Дайте мне только там Вашу волшебную воду такою, которая вполне бы передавала Ваш бесподобный талант. Очень хочется поскорее иметь Вашу картину в своей коллекции». Напомню: и Айвазовский гостил у Третьякова в Москве, и Третьяков с женой через Таганрог и Керчь навещали художника в его феодосийском доме. Стало быть, и отец всемирно известной «Третьяковки» не избежал крымской «участи». Интересно, что на полуострове он посетил и древний Георгиевский монастырь, поклоняясь святым Тавриды и будто бы направляя свою будущую публику в

Цветники подле Симферопольского бульвара

В топонимическом заповеднике крымских названий Москвы окрестности Симферопольского бульвара занимают особое место. Не потому лишь, что Симферополь — столица Крыма. Это своего рода аллегорический цветник произрастания духовности и культуры, нашей истории и человеческих личностей. Крым цвел святостью. Его земля — это и древнейшие, в том числе пещерные, монастыри, и апостольские проповеди, и подвиги мученичества, и исповедничество наших дней. Кто не наслышан теперь о святителе Симферопольском и Крымском Луке (Войно-Ясенецком)? И как в его честь не появиться храму именно на Симферопольском бульваре? Так и сталось: небольшую деревянную церковку освятили на Симферопольском, д. 28, а рядом встанет основательный храм во имя Гермогена Московского, патриарха-мученика.

Считается, что и самые первые мученики Русской Церкви появились на земле Таврии. То были пришедшие, по-видимому, из будущих новгородских пределов и воспринявшие слово Евангелия из уст самого Андрея Первозванного Инна, Пиннак и Римма. Приняв священство, они тоже исповедовали и просвещали — за что и были умучены где-то в Таврии: их заморозили живыми. В Таврию, на окраину империи, язычники-императоры выслали святых римских епископов Климента и Мартина. Туда сослали и ставших мучениками Херсонесскими Василия, Агафадора, Евгения, Ефрема, Капитона. Там подвизался преподобный Иоанн Готфский, а древняя Сурожская кафедра (Сурож-город, Судак) прославила священноисповедников Савву и Стефана. Последний, оказавшись в Константинополе, преуспел в богословии и философии настолько, что был призван патриархом, а позже пострижен в монашество и произведен в архиепископа Сурожского. Боролся с иконоборцами — был истязаем и лишен свободы. И все же почил мирно, вернувшись к сурожской пастве. К родной пастве, в СССР, вернулся и владыка Вениамин (Федченков), бывший во врангелевском Крыму епископом армии и флота. Он же являлся ректором Таврической семинарии и викарием Севастополя. Это он оставил воспоминания об удивительном святителе Иннокентии, отказавшемся от епископского служения в Благовещенске и подвизавшемся в обителях Алатыря, Свияжска и севастопольского Херсонеса. Да, по-разному складывались судьбы подвижников. Довольно затейливо сложился и житейский путь замечательного русского художника-мариниста Руфима Судковского, непосредственным образом также укоренившегося в крымскую почву...

Казалось, дорога Судковского предначертана: отец — священник, настоятель морского Никольского собора в Очакове Херсонской губернии, участник Крымской кампании. Вот и сыну идти по стопам родителя. Он и пошел было, окончив Очаковское духовное училище и поступив в Одесскую семинарию. Однако верх взяла мирская стезя — взыграли дар рисовальщика и увлечение водной стихией. Руфим Гаврилович опрометью кидается в Петербург, определяется в Академию художеств и там обретает себя. Работа «Буря близ Очакова» приносит почетное звание академика, а звание художника он получил без экзаменов — «в знак особого исключения и не в пример другим». Редкий случай. Судьба и талант. И тем не менее наш академик, успевший уже посмотреть и красоты Европы, возвращается в родной Очаков. Там и завершает свою короткую, но искрометную жизнь — скосил тиф. Лучшие работы его и по сей день украшают залы Русского музея, а «Третьяковка» обладает полотном «Затишье». За скудно отпущенный житейский срок Судковский успел поработать и в Крыму, оставив нам такие произведения, как «Крым. Берег моря» и «Утро в Крыму». Небезынтересно и то, что вдова его, Елена Петровна, профессиональная художница-иллюстратор, вторым браком вышла замуж за человека, с Крымом связанного еще более тесными узами. Николай Семенович Самокиш. Исторический живописец, график.

Итак, Симферопольский бульвар образно ведет нас и в Симферополь, к местному художественному музею, владеющему завидным собранием Самокиша, и в столичный район Зюзино с его Перекопской и Сивашской улицами, отражающими героику взятия Крыма. Те события отражал и наш очередной живописец, родившийся в черниговском Нежине...

Как обычный мальчишка, он полюбил военные игры и сам мастерил мечи, щиты, копья. Возник и непраздный интерес к рисованию, и потому вчерашнего гимназиста отправили к дяде в Луцк, а тот через Варшаву отвез племянника в императорскую академию художеств. Самокиш не промахнулся, определившись в класс батальной живописи и преуспевая на зависть многим. Благодаря усердию и даровитости им заинтересовались представители царского двора, пошли заказы. Была и долгая заграничная ко