Присоединение Крымского ханства к России

Хроника 1783 года

«В прошедшую с Портою Оттоманскою войну, когда силы и победы оружия Нашего давали Нам полное право оставить в пользу Нашу Крым, в руках Наших бывший, Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению доброго согласия и дружбы с Портою Оттоманскою, преобразив на тот конец народы Татарские в область вольную и независимую, чтоб удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде, происходившим часто между Россиею и Портою в прежнем Татар состоянии.

Не достигли Мы, однако ж, в пределах той части Империи Нашей тишины и безопасности, кои долженствовали быть плодами сего постановления».

Такими словами начинался манифест «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу», подписанный императрицей Екатериной 8 апреля 1783 года.

В манифесте излагалась история отношений России с Крымом. «Свету известно, что, имев со стороны Нашей толь справедливые причины не один раз вводить войска Наши в Татарскую область, доколе интересы Государства Нашего могли согласовать с жаждою лучшего, не присвояли Мы там себе начальства, ниже отмстили или наказали Татар, действовавших неприятельски против воинства нашего, поборствовавшего... в утушении вредных волнований. Но ныне, когда с одной стороны приемлем в уважение употребленные до сего времени на Татар и для Татар знатные издержки, простирающиеся по верному исчислению за двенадцать миллионов рублей, не включая тут потерю людей, которая выше всякой денежной оценки, с другой же, когда известно Нам учинилося, что Порта Оттоманская начинает исправлять верховную власть на землях Татарских и именно на острове Тамане, где чиновник ея, с войском прибывший, присланному к нему от Шагин-Гирея Хана с вопрошением о причине его прибытия публично голову отрубить велел и жителей тамошних объявил Турецкими подданными; то поступок сей уничтожает прежние Наши взаимные обязательства о вольности и независимости Татарских народов... и поставляет Нас во все те права, кои победами Нашими в последнюю войну приобретены были... и для того по долгу предлежащего Нам попечения о благе и величии отчества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Империями Всероссийскою и Оттоманскою заключенный, который Мы навсегда сохранить искренно желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решилися Мы взять под Державу Нашу полуостров Крымский, остров Таман и всю Кубанскую сторону».

Манифест торжественно обещал жителям охранять и защищать «их лица, имущество, храмы и природную веру», помочь им счастливо перейти «из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный», чем заслужат они наравне с «древними Нашими подданными... Монаршую Нашу милость и щедроту».

В работах о Крыме нередко можно встретить утверждение о том, что манифест был опубликован сразу после подписания[1] и что присоединение ханства к России состоялось 8 апреля (19 апреля н.с.) 1783 года[2]. События развивались иначе.

10 апреля 1783 года А.А. Безбородко уведомил отправившегося на юг Г.А. Потемкина: «С сим курьером посылаю к Вашей Светлости рескрипт с манифестом. Ея Императорское Величество повелеть изволила напечатать их секретно под ведением Господина Генерала-Прокурора, двести экземпляров с тем, чтоб по напечатании набор их запечатать до времени для сохранения в тайне. Все оные двести экземпляров при сем в особом пакете посланы. Что же касается до перевода на татарский язык, то Ея Величество предпочла зделать оный у вас чрез г. Рудзевича, нежели вверить Надворному Советнику Муратову, при посланнике татарском находящемся, дабы прежде времени не было открыто о сем намерении»*.

Манифест не только не был обнародован 8 апреля, но государыня не решилась доверить его перевод на татарский язык чиновнику Коллегии иностранных дел и предпочла Якуба Рудзевича, агента русского правительства, выполнявшего секретные поручения Потемкина и Румянцева. Сам факт печатания манифеста под наблюдением генерал-прокурора князя А.А. Вяземского (фактического министра внутренних дел, юстиции и финансов) свидетельствует о глубокой тайне, в которой принималось решение о присоединении ханства к империи.

Приведенный пример заставляет внимательнее вглядеться в документированную хронику главных событий 1783 года, связанных с последними месяцами существования Крымского ханства.

* * *

Вспоминая о событиях конца 1782 года, когда после очередного мятежа своих подданных хан Шагин-Гирей бежал под защиту русских войск и вместе с ними вернулся в Крым, И.М. Цебриков, секретарь российского резидента при хане П.П. Веселицкого, в своей записке, представленной в Коллегию иностранных дел, писал: «По исправлении же обоза и по переправе чрез Днепр корпуса Граф Дебальмен, умножив для Хана конвой, с корпусом достигли к Перекопу. Тут, простояв двое суток, вступили по ту сторону Перекопа, а... чрез три дни пошли без всякого от татар препятствия внутрь полуострова...

Премногое количество народа, являясь Хану, с покорностью испрашивали прощения, и тогда ж многим даны охранительные листы. Чрез несколько дней во многом числе явилось чиновников, прося у Шагина помилования, но он лично ни с одним не говорил, не допущая к себе, а всех... отсылал в распоряжение к... советнику Рудзевичу, в чаянии, как он давний его друг... при разбирательстве людей попечется о его пользе и ничего и из чести не уронит. Тамо г. Рудзевич каждого дня окружен был множеством крымцов, распоряжая ими. Распоряжал он и политическими делами, донося обо всем Графу Дебальмену. Вскоре из чиновных человек до 20-ти взяты под ханский караул, а 4-ре ширинские старшины... Сеит-Шах и Мегмет-Шах мурзы, Султан Мамбет мурза и Ниет-Шах мурза под российскую стражу. Следуя всемилостивейшему Самодержицы повелению о пощадении повинную приносящих, г. Рудзевич особливо последних 4-х человек уверял о покровительстве корпусного командира, чем они весьма ободрены были, ибо Хан зело гневался на Сеит-Шаха»[3].

Для гнева были причины: Сеит-Шах мурза, принадлежавший к ширинскому роду (одному из самых знатных и влиятельных среди крымских татар), командовал войсками мятежников, от которых Шагин-Гирей был вынужден бежать на российском военном судне из Кафы в Керчь, под защиту русского гарнизона.

Итак, к середине ноября 1782 года операция по восстановлению власти хана Шагин-Гирея в Крыму была завершена. Все кончилось без кровопролития. Главари и активные участники мятежа (около 30 человек) были взяты под стражу. В их числе оказались и старшие братья хана: провозглашенный мятежниками новым ханом Батыр-Гирей и Арслан-Гирей.

Властолюбивый Шагин-Гирей, строивший грандиозные, но нереальные планы создания из ханства сильного государства, способного играть важную роль в большой политике, столкнувшись с непониманием и ненавистью своих подданных, пережил тяжелые дни. Теперь для него наступило время торжества и мести. Хан не любил Бахчисарай и предпочел поселиться в деревне, в 10 верстах от Карасубазара, под прикрытием двух российских пехотных полков с артиллерией. В Карасубазаре расположилась главная квартира командовавшего Крымским корпусом генерал-поручика графа А.Б. Дебальмена. Там же находился чрезвычайный посланник и полномочный министр при хане П.П. Веселицкий, вскоре получивший указ о своем отзыве в Россию. В Карасубазаре оказался и Я.И. Рудзевич, прикомандированный Потемкиным к графу Дебальмену.

* * *

Первая половина плана князя Григория Александровича, начертанного летом–осенью 1782 года, была выполнена. Но Потемкин предложил императрице кардинальное решение вопроса. «Татарское гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорения границ наших и издержек несносных», — писал он Екатерине, доказывая необходимость присоединения ханства к России.

В течение двух с половиной веков крымские ханы (вассалы турецкого султана) многократно совершали конные набеги на русские земли. Горели города и села. Гибли люди. В 1571 году хан Девлет-Гирей прорвался к Москве и сжег столицу. Уцелел только Кремль. В полон были угнаны десятки тысяч русских людей, чтобы продать их на крупнейших невольничьих рынках того времени — в Кефе в Крыму и в Анапе. Почти два столетия у нас существовал особый налог, собиравшийся для выкупа пленников, захваченных ханством. По подсчетам историков, набеги крымцев стоили Московской Руси до двух миллионов человек. Окрепшее русское государство не раз пыталось снять угрозу с юга и обеспечить выход к Черному морю, которое еще в ХI веке звалось Русским морем. Походы князя В.В. Голицына при царевне Софье (1687 и 1689) кончились полным провалом.

Стоившие больших жертв Азовские походы Петра завершились взятием Азова — важной турецкой крепости в низовьях Дона. Однако новый поход полтавского победителя против османов и крымцев едва не закончился катастрофой. Окруженную в 1711 году на Пруте русскую армию спасли дипломаты. Пришлось вернуть Азов.

Война 1735–1739 годов была успешнее. Русские войска впервые прорвались в Крым, а в генеральном сражении при Ставучанах сумели разбить турецкую армию. Но результат оказался скромным — приобретение все того же Азова.

С развязанной Портой в 1768 году войной связан последний набег крымской конницы на Новую Сербию (предтечу Новороссии). После набега остались тысячи сгоревших изб, амбаров, десятки порушенных церквей и сотни порубленных жителей. Но война только начиналась. Выдающиеся победы русской армии и флота потрясли Османскую империю. Русские войска заняли Крым. Казалось, можно было подвести черту под крымским вопросом. Однако в Кючук-Кайнарджийском мирном договоре удалось (с большим трудом) добиться только признания ханства независимым государством. Хан Сахиб-Гирей, подписавший с Россией соответствующий договор еще до завершения войны, тут же нарушил его, позволив высадившемуся в Алуште турецкому десанту перебить свиту российского резидента П.П. Веселицкого. Русские войска разбили десант, а пришедшее известие о заключенном в Кючук-Кайнарджи мире спасло дипломата.

Можно представить, как на подобное вероломство ответила бы любая европейская держава. Россия оставила кровавую выходку без последствий. В соответствии с заключенными договорами русские войска были выведены из Крыма. Борьба продолжилась дипломатическими средствами. Сначала Турции удалось продвинуть в ханы своего ставленника Девлет-Гирея. Ответом России стал ввод войск на полуостров и поддержка Шагин-Гирея, правителя Ногайских орд на Кубани и на Тамани. В марте 1777 года избранный ногайцами ханом Шагин-Гирей высадился в Крыму, и диван в Бахчисарае утвердил его. Сторонники турецкого ставленника были рассеяны одними маневрами войск под командованием Суворова. Девлет-Гирей бежал на турецком корабле. Осенью того же года разразился мятеж, подавленный русскими войсками. Весной 1782 года последовал новый мятеж. Шагин-Гирей с небольшой свитой бежал в Керчь, под защиту русских войск, и обратился к императрице за помощью. Посланный к нему Александр Самойлов доносил из Керчи своему дяде Потемкину: «Господин Веселицкий сообщил мне и то про намерение Ханово — есть таковое, чтобы до будущей зимы, а не далее весны, просить Всемилостивейшую Государыню, чтобы она изволила принять ево в подданство свое»[4].

Хорошо знавший историю и сознававший стоявшие перед Россией геополитические задачи, Потемкин подал императрице записку-меморандум. «Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороны кубанской — в обеих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего Хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце, — писал генерал-губернатор Новороссии. — Всемилостивейшая Государыня!.. презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит... Вы сим приобретением безсмертную славу получите и такую, какой ни один Государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще к другой, и большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море»[5].

Князь лично в сентябре 1782 года отправился на юг и провел переговоры с Шагин-Гиреем[6].

Императрица, соглашаясь с доводами Потемкина, все же решила запросить мнение Коллегии иностранных дел. В ответной записке, подписанной всеми членами коллегии, говорилось: «Турки никогда не привыкнут видеть татар совсем от себя отделенными... они никогда не престанут разтравлять и заводить между ими всякие раздоры и неустройствы, явно или под рукою, применяясь к обстоятельствам... в надежде томить здешний Двор скучным вниманием, обременять его чрезвычайными издержками и частыми военными ополчениями, а напоследок воспользоваться первым способным случаем к новому себе порабощению Крыма и всех татар, приуготовя их внутреннею безурядицею искать в оном спасения и благоденствия. Последнее в Крымском полуострове возмущение есть, конечно, плод таковой политики... Но теперь, когда твердостию Вашего Императорского Величества первая попытка в самом начале уничтожена, видим мы далее из всего поведения Порты Оттоманской, что она приведена в крайнюю заботу и недоумевает, каким образом выдраться из лабиринта и сбыть с рук татарских магзаржиев. Это доказывает, что Империя Турецкая совсем уже не та стала, каковою она прежде чрез многие веки была, не в разсуждении одних окрестных народов, но и глазах всей Европы. Требования ея были уважаемы не по мере справедливости, а по мере страха превосходных ея сил... Теперь она сама не может не познавать и не чувствовать своего ослабления и превозможения России».

Подчеркнув это важнейшее изменение соотношения сил, члены коллегии сочли необходимым в качестве первого шага занять Ахтиарскую гавань в Крыму и учредить там военный порт для строящегося в Херсоне флота, не имевшего свободного выхода в Черное море. В случае новой войны с Портой следовало сразу присоединить Крым, а из завоеванных Молдавии, Валахии и Бессарабии создать независимое государство, которое бы составило «между тремя Империями прочную и почтительную барьеру». Это было повторением большого плана Екатерины, которым она в начале сентября 1782 года поделилась со своим союзником — императором Иосифом.

Далее в записке было признано желательным присоединить Крымское ханство до начала большой войны, чтобы обеспечить безопасность границ и ослабить противника. Руководители внешнеполитического ведомства подробно разобрали варианты возможного участия в конфликте европейских держав, и прежде всего Франции, Пруссии и Швеции. Шведский король, по мнению членов коллегии, добившись после переворота «самовластного правления», получил «больше поворотливости, нежели прежде быть могло, но, с другой стороны, оказывается из дел и упражнений его, что он больше склонен обращать сию поворотливость в забаву себе и народу своему, нежели в пользу или на произведение каких-либо политических видов». Авантюризм Густава III создавал серьезную проблему: диверсия в Финляндии могла отвлечь часть сил русской армии.

Прусский король Фридрих II — главный противник Австрии — мог своими интригами побудить Густава ввязаться в конфликт. Многое зависело от позиции Франции, давней союзницы Порты. В случае войны России и Австрии против Турции Франция «предпримет все для спасения Порты», сознавая, что сами турки защищаться не в силах. Но Франция, втянувшись в длительную войну против Великобритании на стороне восставших североамериканских колоний владычицы морей, при вооруженной поддержке Испании и Голландии, истощила свои силы и финансы. Англия, несмотря на морские победы, рассталась с надеждой удержать колонии и 19/30 ноября 1782 года пошла на подписание прелиминарного (предварительного) мира с Североамериканскими Соединенными Штатами. Начались переговоры с Испанией и Францией. Ослабленная войной Англия искала союза с Россией и занимала благоприятную позицию по отношению к ее политике.

«Доколе настоящая морская война продлится, удовольствуется, по всей вероятности, Франция действовать у Порты советами и увещаниями своими, дабы она нужде на время уступила. Когда же с Англиею мир возстановлен будет, а с оным пройдут все ея заботы и опасения, тогда может она лехко подвигнуться на другие меры противу нас и Императора Римского», — констатировали члены Коллегии иностранных дел. Действуя прямо, Франция могла помешать проходу русского флота в Средиземное море; действуя косвенно — подбить Швецию и Пруссию на вступление в войну в качестве союзниц Порты[7].

Русско-австрийский союзный договор во многом обеспечивал безопасность западных границ. Следовательно, международная обстановка была благоприятной для решения крымского вопроса. План Потемкина в основном был поддержан членами коллегии: вице-канцлером графом И.А. Остерманом, А.А. Безбородко и П.В. Бакуниным. По общему мнению, операция должна была готовиться и проводиться в глубокой тайне.

14 декабря 1782 года Екатерина секретнейшим рескриптом на имя Потемкина повелела в условиях обострения отношений с Портой готовить операцию. Потемкин составил план ведения боевых действий на случай войны. Сотрясаемая внутренними смутами, Турция выжидала. Было решено «впредь до времени» ограничиться овладением Ахтиарской гаванью*.

* * *

20 января 1783 года Потемкин приказал генералу Дебальмену: «Высочайшая Ея Императорского Величества есть воля приобресть навсегда гавань Ахтиарскую, исполнение чего и возлагаю я на Ваше Сиятельство. Вы, содержа в непроницаемой тайне вам предписанное, объявите Хану, что имеете повеление расположить главную часть войск у оной гавани... присовокупив к тому, что флот Ее Императорского Величества, не имея в Черном море гавани, не может употребиться к удержанию действий на море, турками производимых, а чрез то невозможно будет защищать и его самого... ежели Хан на сие отвечать вам будет с упрямством, то Ваше Сиятельство в разговоре упомяните ему, что вы имеете повеления... приготовить войски к выходу из Крыма, и тогда ту часть войск, которая оставлена при Хане для его охранения, присовокупите к Ахтиару же, куда и отправляется для назначения укреплений инженер... Но если бы Хан без всякого упрямства строению способствовал, в таком случае войски, находящиеся при нем, по-прежнему оставьте. Рекомендую вам ласкать правительство Татарское, стараясь приобресть на свою сторону начальников, кои в народе важны. Не упустите, Ваше Сиятельство, употребить все способы завести в них доброхотство и доверие к стороне нашей, дабы потом, когда потребно окажется, удобно можно было их склонить на принесение Ея Императорскому Величеству просьбы о принятии их в подданство»[8].

23 января 1783 года последовал приказ вице-адмиралу Ф.А. Клокачеву: «При настоящем поручении Вашему Превосходительству команды над флотом на Черном и Азовском морях находящимся, весьма нужно скорое ваше туда отправление, чтобы, приняв в ведомство ваше состоящие там корабли и прочия суда, идти в море могущие, снабдить их всем потребным к предпринятию немедленного плавания. Собрав повсюду теперь находящиеся, кроме тех, кои нужны для примечания в Керченском проливе, имеете войти со всеми в гавань Ахтиарскую, где командующий войсками в Крыму г. Генерал-Порутчик и Кавалер Граф Бальмен сильный учинил отряд, как ради охранения, так и для производства тамошних укреплений... Я рекомендую Вашему Превосходительству стараться ласковым обхождением с тамошними жителями приобресть их доверенность. Сие подаст вам способ чрез них часто узнавать о состоянии турецких морских сил...»[9].

В тот же день были посланы ордера генерал-поручикам Дебальмену, Суворову (на Кубань), Павлу Потемкину (на Северный Кавказ) и Текелли (в Кременчуг) с требованием еженедельной присылки «вернейших сведений» о происходящем «в области турецкой и прочих в том краю наших соседей, о всех движениях тамошних и о слухах, у них носящихся»[10].

Не забыл Потемкин и своего агента: 23 января надворный советник Якуб Рудзевич был всемилостивейше пожалован в чин канцелярии советника[11]. Согласно табели о рангах,
этот чин приравнивался к чину полковника. Светлейший князь был доволен своим подчиненным. Но почти в то же самое время против Рудзевича были выдвинуты серьезные обвинения. Вот как выглядели действия Якуба-аги по свидетельству И.М. Цебрикова. В начале декабря Сеит-Шах мурза «часто ночью с тремя своими товарищами хаживал к Рудзевичу, просили о спасении от руки Хана, и г. Рудзевич наисильнейше их обнадеживал покровительством». Он имел с ними разговор о переходе крымских жителей в подданство России. Влиятельные ширинские мурзы обещали «весь народ наклонить». Об этом Рудзевич сообщил в донесении Потемкину от 6 декабря, причем с текстом донесения ознакомил Дебальмена и других генералов.

Между тем Хан повелел собрать с каждой деревни «по два человека старшин, мулл и из других лутчих людей для обличения преступников в их против него и области поступке». 20 декабря в селении, где находился хан, собралось до 3 тысяч человек. 25-го им было сказано, что «Хан Шагин-Гирей, их Государь, будет судить... законом Бога и народным правосудием тех преступников за изгнание его и за то, что область ими приведена к крайнему раззорению».

26-го начался суд. Собранную толпу вопрошали, виновен ли сам хан в заведении регулярного войска, чеканке новой монеты и прочих преступлениях, в которых его обвиняли мятежники. Народ кричал «Нет!» 28 декабря собрание подтвердило, что «все мятежники повинны смерти, о чем и приговор читан». На другой день 11 человек во главе с Халым-Гиреем (султаном Керченской округи, родственником хана) были побиты камнями, причем, пока люди хана не подали пример, толпа не решалась на убийство. Рудзевич под предлогом болезни все эти дни находился в Карасубазаре. Известие о публичной казни привез племянник Рудзевича капитан Ибрагимович. Все были поражены происшедшим. Веселицкий напомнил капитану, как 31 августа в Керчи в его присутствии хану были зачитаны рескрипты императрицы о человеколюбии и пощаде к пришедшим с повинной. Тот, изображая величайшее угрызение совести (по словам Цебрикова), отвечал: «Право, Ваше Превосходительство! и Его Светлость (то есть хан) не думал, что чернь так осерчала, да разсудите, доколе и ей терпеть».

Веселицкий хотел просить аудиенции у хана, но потом решил, что вмешаться должен старший начальник — Дебальмен. Но граф оказался болен. А казни продолжались. Хану были выданы ширинские мурзы, с которыми Рудзевич вел переговоры и которых он заверял в том, что они останутся живы. Хан сослал их в Чуфут-Кале, но уже по дороге Сеит-Шах мурза был «задавлен, другой в крепости умре, два же содержались тамо живы». Обо всех этих интригах Рудзевича Цебриков донес А.А. Безбородко. Сославшись на подпоручика Кираева, он обвинил Якуб-агу в утаивании донесения Потемкину от 6 декабря[12]. Это подтвердил сам Иван Кираев, состоявший в штате Веселицкого и выполнявший важные поручения при хане, как человек, знающий татарский язык. В письме к Потемкину от 24 февраля 1783 года Кираев рассказал о тесном сотрудничестве с Рудзевичем, который ему доверился и открыл суть секретного поручения Светлейшего князя — о приведении крымских жителей в подданство России. Кираев лично под диктовку Рудзевича писал донесение от 6 декабря о переговорах с Сеит-Шахом. Но спустя два месяца обнаружил это донесение в вещах Якуб-аги, хотя тот публично жаловался на неполучение ответа. «Колеблясь мыслями, начал я подозревать моего милостивца, из рода Липкан происшедшего, и не знал, что мне осталось делать при таком случае». Подпоручик хотел все рассказать Дебальмену, но не смог из-за болезни последнего. Раскрыть Веселицкому подробности своих отношений с Рудзевичем не решился, «потому что еще при удостоении г-м Рудзевичем своею меня доверенностию приказывал он мне никому не открывать о толико важных преположениях для Крыма. А наконец принужден усердием к Отечеству и, зная, что Ваша Светлость могущественно руководствовать изволите делами, относящимися и до Крыма, натуральным местоположением Российской Империи принадлежащего, за необходимое признал о всем донести одному высокому вашему сведению».

Кираев честно признался, что не хочет участвовать в интригах Рудзевича, который отъехал в Петербург*.

В письме к Безбородко (15 апреля 1783 года) Потемкин отвел обвинения, возводимые на Рудзевича. «Что касается о донесении Цебрикова, сие не иное что, как хитрость Шагин-Гирея Хана, которому он предан. А Хан не любит Якуба-агу и опасается его»**.

Судя по всему, Рудзевич, отдавший дипломатической службе не один десяток лет, оказался более изощренным политиком, чем его молодые оппоненты. Он хорошо знал крымские нравы, деспотизм и безжалостность восточных правителей, считавших главной своей обязанностью держать подданных в страхе. Воспользовавшись болезнью Дебальмена и бездеятельностью Веселицкого, Якуб-ага поощрял Шагин-Гирея на жестокие действия по отношению к активным участникам мятежа. Казни запугали население, но любви и верности к хану не прибавили. Крымская знать, духовенство и население стали искать защиты у России. Шагин-Гирей оказался в полной изоляции.

После присоединения ханства Рудзевич был введен в состав местного правительства. Когда в конце 1784 года Яков Измайлович (Якуб-ага) умер, его жене была положена генеральская пенсия, дочерям пожаловано по 5000 рублей на приданое. Сыновья были взяты в кадетский корпус. Один из них впоследствии в генеральских чинах прославился в войнах против Наполеона.

* * *

7 февраля 1783 года последовал рескрипт Потемкину о необходимости прекратить жестокие казни в Крыму. Светлейший князь, еще не получив рескрипта, уже указал Дебальмену, как использовать сложившуюся обстановку. 2 февраля он писал: «Из донесений Вашего Сиятельства ко мне видно мне было, что начальники противных Хану сборищ вверяли себя войскам Ея Императорского Величества в уповании, что вы охраните их от мщения, но теперь дошли до меня слухи, что уже Хан, прикрыв себя незлобием, вручает винных наказанию народному. Таким образом, некоторые лишены жизни. Стыдно Его Светлости поступать бесчеловечно, где щедрота нашей Монархини, вводя его в прежнее достоинство, уверяла раскаивающихся спасать».

Далее следовало поручение, раскрывающее главный замысел Потемкина: «Ваше Сиятельство получили уже мои предписания о занятии Ахтиарской гавани, где вы разрешены принимать ищущих покровительства в границах России, хотя бы целых поколений. Таковыми вы границами должны разуметь и окружности Ахтиарской гавани... Кто бы туда ни пришел, тот будет подданный Ея Величества. Сим способом вы можете извлекать несчастных от варварских мучений и самого Хана чрез сие учинитие осторожным»[13].

19 февраля курьер скачет в Крым с новым ордером Потемкина Дебальмену. Ссылаясь на рескрипт императрицы, князь предписывает «по содержанию онаго объявить Хану в самых сильных изражениях, что Ея Императорское Величество с прискорбием получить соизволила сие неприятное известие, что когда восстановление его обладания совершилось подъятием оружия Ея без всякого пролития крови и когда участвовавшие в возмущении приведены были в раскаяние, то не требовало ли самое человечество пощадить обратившихся к повиновению».

Потемкин требует напомнить хану, что казни, произведенные им после подавления мятежа 1777 года, «не могли устрашить других, а только огорчили его подданных и приуготовили последнее возмущение. Он должен ведать, что естли бы Ея Императорское Величество таковую суровость с его стороны предвидеть изволила, не обращены бы были войски Ея на его защиту, ибо несходно то с правилами Ея Величества, чтоб силою Ея низверженных попускать на истребление. Скорее Ея Величество оставить изволит всякое ему пособие, нежели распространить оное на угнетение рода человеческого, что милость и покровительство Ее не на одну его особу, но вообще на все татарские народы распространяются, и что потому Ея Величество желать изволит, дабы он управлял сими народами с кротостию, благоразумному владетелю свойственной, и не подавал причин к новым бунтам, ибо... сохранение его на Ханстве не составляет еще для Российской Империи такого интереса, для которого Ея Величество обязаны были бы находиться всегда в войне с Портою».

Дебальмен должен был заключить «сие изъяснение» требованием к хану, чтобы «до совершенного приведения в порядок дел в том краю он отдал на руки военного Ея Величества начальства родных своих братьев и племянника, також и прочих, под стражею находящихся... дабы татара ведали, что подобные казни Ея Императорскому Величеству и военному Ея начальству всемерно отвратительны, что Ея Величество ничего не оставит употребить ко пресечению их и что все те, кои прибегнут под защиту войск Ея, воспользуются полною безопасностию».

В случае отказа хана отдать своих братьев и племянника «всю стражу, при нем находящуюся, взяв, отправить к Ахтиарской гавани... Естли б Хан поступил на казнь означенных князей крови его, то сие долженствует служить поводом к совершенному отъятию Высочайшего покровительства от сего владетеля и сигналом к спасению Крыма от дальнейших мучительств и утеснений. Сие последнее содержа до времени в единственном ведении вашем, имеете немедленно ко мне рапортовать, какое произведут действие в Хане увещания ваши, в народе же обнадежение Высочайшего покровительства, присовокупя к тому сведения о настоящем расположении крымцев, которые тем более должны обнаружиться, чем известнее им будут человеколюбие и великодушие всемилостивейшей нашей Монархини»[14].

К этому времени в Петербурге были получены известия о заключении прелиминарного мирного договора между Великобританией с одной стороны и Францией, Испанией с другой (9 января по старому стилю). И хотя России и Австрии была предложена почетная роль посредничать при окончательном примирении враждовавших держав, с присоединением Крыма следовало поспешить.

28 апреля Безбородко писал П.А. Румянцеву: «Дела наши с Портою, несмотря на учиненный ею ласковый ответ с принятием трех пунктов, от нас предложенных, продолжаются без совершенного окончания. Порта старается выиграть время, производя свои оборонительные приуготовления». Поэтому посланнику в Царьграде Я.И. Булгакову даны наставления «решить все дело ясным и окончательным постановлением о торговле, о неучастии Порты в татарских делах и о выгодах Молдавии и Валахии, а инако и самое продолжение негоциации примется за отказ. Сверх того, решено взять во владение наше гавань Ахтиарскую в Крыму, а при случае шуму или упорства по сему или другим пунктам, — и далее, хотя и без войны, распространить свои приобретения»[15].

Фельдмаршалу, который на случай новой войны с Портой должен был возглавить действующую армию, осторожно намекнули на присоединение Крыма. Потемкин тоже соблюдал тайну. 28 февраля он дал наставление С.Л. Лашкареву, назначенному резидентом к хану вместо вялого Веселицкого с поручением содействовать генералу Дебальмену. О присоединении ханства не было сказано ничего*.

Лишь 11 марта императрица поставила Румянцева в известность о принятом решении и запросила его мнения относительно сделанных на случай разрыва с Портой распоряжений. Самого рескрипта найти не удалось. Его содержание известно по ответному донесению Румянцева от 1 апреля. Одобрив сделанные распоряжения, фельдмаршал сравнил настоящую обстановку с обстановкой 1778 года, когда после мятежа в Крыму Россия оказалась на грани войны с Турцией. «Не могу я в желаемых успехах ни малейшего иметь сомнения, — заключил Румянцев. — Союз с Императором (который тогда меня больше самих турков озабочи