Об авторе
Александр Львович Балтин родился в 1967 году в Москве.
Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США), как литературный критик — в 2016 году в газете «Литературная Россия».
Автор 84 книг (включая Собрание сочинений в пяти томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 150 изданиях России, Украины, Белоруссии, Башкортостана, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Испании, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Якутии, Дальнего Востока, Ирана, Канады, США.
Лауреат и победитель многочисленных конкурсов, проводимых в России и за рубежом.
Член Союза писателей Москвы
Поэтическое обозрение журнала «Москва» (№ 11. 2023)
Бесконечно разнообразная, своеобразно пахучая, умиротворяющая и дарующая радость специфического движения зима раскрывается по-своему в созвучиях каждого поэта, и картины, что нарисованы Ольгой Качановой, достаточно впечатляют:
Какая странная погода,
Какая странная зима...
Дома плывут, как пароходы,
И пароходы — как дома.
И отличаются немногим
Иллюминатор и окно,
В них чувства дома и дороги
Соединяются в одно.
Впрочем, и метафизика здесь вспыхивает ярко и ясно: вровень с необычностью увиденного — ведь окно, превращенное в иллюминатор, соответствует изменению движения, в котором, как известно, жизнь.
Из сердцевины сердца, из потаенной глубины идут созвучия, посвященные маме:
Бедное мое сердце
плачет о тебе, мама.
Вот уже и солнце село,
только мне дня мало.
Мало мне ночи душной,
год прошел — а мне мало...
Я прижмусь щекой к подушке,
вышитой тобой, мама.
Здесь искренность приобретает окрас трагедии, и нежное вращение стиха клубится дымчато, вливаясь в океаны человеческого горя, за которыми — так хочется верить — открываются бездны света.
Поэзией Качановой открывается ноябрьский номер «Москвы».
«Счастье бренное» — знаковое название подборки Кристины Крюковой, и то, как нарисован образ-остров счастья, составленный из мечтаний и конкретики, отливает янтарным уютом:
Я мечтаю: отельчик маленький,
Снегом улочки занесены,
Зимний вечер,
диванчик старенький,
Никого вокруг, только мы.
И глотать эту новь бездонную:
Даугавы, залива, огней,
Где-то бодрую, где-то сонную
Меланхолию рижских дней.
Счастье — вершина человеческих устремлений, и ведь не так уж разнообразно оно: самореализация, положенная в основу оного, трактуется вовсе не столь многими полюсами.
Крюкова размышляет:
Счастье бренное-бренное
Проливалось, как сок.
Время пенное-пенное
Уходило в песок.
И дышать — не дышать
Мне на этом пути,
И бежать — не бежать,
И идти — не идти.
Небо синее-синее
Над моей головой,
И белесую линию
Выдыхает прибой.
И пейзаж порой соответствует счастью — бренному-пенному-тленному... всякому, хоть и с одним стержнем.
Картины от обратного, рисуемые словом Михаила Попова, свидетельствуют о специфике метафизического восприятия мира поэтом и прозаиком:
Ужасное несчастье —
справедливость,
Аж нагоняет на меня сонливость,
И все живут по Библии вокруг,
Нет богатеев, даже нищих нету,
И, сколько ни ходи по белу свету,
Ничто тебя не возмутит, мой друг.
«Утопия» стихотворения, постепенно превращаемая в антиутопию, по мере развития вспыхивает огнями авторской мысли, заставляя работать читательскую на повышенных оборотах.
Интересно обращаются в поэзию воспоминания — обращаются, используя градус мысли, раскалывающий историю, чтобы добыть код оной:
Помнишь, дружище, уроки антички,
Когда в институт мы брели
по привычке,
При всякой войне и при всякой
погоде,
И каменный смех золотой
Тахо-Годи!
При всей своей лени, при всей
своей стуже
Россия имела античностью ту же
Эпоху, что древние римляне, греки.
Отсюда пошли все на свете огрехи.
Вновь возникает тема счастья — в данном случае в поэзии Владимира Теплякова:
Счастливый миг
как драгоценный камень:
темна его искрящаяся суть.
Потрогай счастье голыми руками —
и будешь до конца на пальцы дуть...
И то, что искрящаяся суть оказывается темной, свидетельствует о зыбкости феномена человеческих перспектив.
Интересно — со своеобразием юмора — работает мысль поэта, крепко связанная со звукописью, игра которой подчеркивает важность говоримого:
Губам труднее стать устами.
Белеть устали паруса.
Нет сил парить под небесами —
Пегасы требуют овса.
В ноябрьском номере «Москвы» представлена поэзия разная, напитанная и насыщенная индивидуальностью судеб и голосов, но всегда ее определяет подлинность — звука, чувства, мысли...
- Комментарии