Словесный браслет

К 150-летию Александра Куприна
 

1

Крепкая основательность и весомая плотность фразы Куприна, точно идущие от телесной его, с богатырской традицией связанной силы (у него и пьянство было не забубённое, отчаянно-русское, а от щедрости натуры, не знающей преград, живущей избытком!).

Точно мускульное напряжение фразы дает зримость картин и узнаваемость образов.

Но — мощь множится на сострадание, ибо голая, как стыд, мощь будет нарушением русских правил.

Вот срез публичного дома из хрестоматийной «Ямы»: какой теплотой овеяны павшие! Будь его, писательская, власть, поднял бы их, даже вознес — за вектор страдания, что привел сюда, в черный цвет смрадной ямы.

Галерея лиц, каталог типажей: Куприн вообще, казалось, каталогизировал все типы русского общества.

Вот поп, корпусом могутный, как лодка, поп, которому надо анафемствовать графа Толстого — а он, зная, чем грозит непослушание, возглашает Льву многая лета, ибо что же еще можно пожелать Льву мысли и литературы.

Слезы в глазах Желткова — и слезы юных читателей прошлых поколений над «Белым пуделем».

Пуды жизненной соли съевший, Куприн, чтобы так познать общество, его корни, его дух, исколесил Россию, бескрайность ее впустив в собственные кровь и душу, чтобы создать поэму, эпос о ней. Ибо суммарно свод прозы Александра Куприна — это именно своеобразный эпос своего времени, помимо кристаллов художественности, имеющий еще и историческое, этнографическое, метафизическое значение...
 

2

Он передает фактуру мира — от обивки дивана до внешности персонажей — с такой ясностью и выпуклостью, что сомнений ни в чем не может возникнуть.

Фантазия не нужна: достаточно яви. Ее достаточно для исследования и описания, и яма, подстерегающая черной сутью, — одна из тем, мимо которой писатель, анализирующий механизмы социума, и человек с горячей совестью не может пройти.

Все житейски банально, никто не задумывается, многие пользуются.

Свалка общественного греха.

Тяжелое бремя порочности.

Галерея женщин, распятых чужой похотью, введенной в заданные нормы.

Острые грани характеров.

Плавное отсутствие личностей.

Уровень художественности, с какой подается материал, таков, что в описываемую реальность можно войти.

Разумеется, борьба с проституцией есть вариант сизифова труда.

Разумеется, талант, сострадание, боль за других не могли позволить писателю и человеку Куприну пройти мимо Ямы. В результате чего явился литературный шедевр, пронизанный — через стилистику, через образный строй — призывом жить по-иному.

Но призывы сии редко действуют на людей.
 

3

Жизнь, крупными кусками соли перетертая в ладонях; соль, сыплющаяся в недра великолепно выписанных, вкусных стилистически рассказов...

Мощный протодьякон, корпусом напоминающий лодку, вместо анафемы возгласивший Льву Толстому многая лета, ибо как же может быть иначе? Такая глыба, такой человекознатец — и вдруг анафема...

Белый пудель, чья судьба вызывала столько сострадания, щелочь слез или тихую грусть...

Потом разворачиваются густые панорамы: Яма общечеловеческого порока, яма, выписанная просто, деловито, со множеством подробностей, заставляющих верить каждой странице, любому абзацу; закрученные нитями судьбы, вызывающие много эмоций — от сострадания до осуждения...

Так не должно быть: никаких ям — один свет.

Но в жизни как-то больше наоборот, и Куприн, знавший ее наизусть, до прожилок, живописует ее как есть, без прикрас, без фантазий.

Сила фраз, ложащихся в пазы друг другу; городские картины, представленные с той мерой точности, когда невозможно усомниться в достоверности.

Срез тогдашнего общества дан богато суммой книг Куприна. Все типы, определенные характерами, сословием, собственным дарованием: купцы и циркачи, судейские и офицеры, священники и проститутки, писатели, журналисты — лица, лица, бесконечный калейдоскоп судеб.

А вот возникает Соломон: весь лучась красотой и мудростью, производя суд справедливый, вершащий строительства огромные, роскошно сверкающие золотом и каменьями; Соломон, гуляющий в винограднике, где и встречает рыжеволосую Суламифь, любовь к которой ослепляет его; она пылает великолепными цветами и течет благовонным, благословенным маслом, она смыкается торжественными сводами — обреченная, уже оплетенная завистливой судьбой...

Пламенеет повесть, изъятая из библейских недр; уходит любовью потрясенный Желтков, вызывающий сострадание и зависть (не всякому дано!); гордо живут великолепные юнкера — итог военной темы Куприна...

Мир, оставленный писателем, перевит сияющей вечностью: мир, оставленный нам настолько, сколько будет существовать русское слово.
 

4

Космос Куприна густо напитан жизнью и, вбирая в себя ее образы и гармонию, не менее мощно, чем устроены ее вибрации, вибрировал вечностью — точно жизнью тех поколений, что будут вновь и вновь открывать его книги, словно окна, предлагающие славные виды. Все равно славные, ибо какова бы ни была жизнь, ее объемы и величие искупают все беды, все, с лихвой.

«Юнкера» повествуют о жизни Александрова, юнкера Московского Александровского училища.

Роман автобиографичен; роман об офицерстве, являющийся своеобразным итогом военной темы в творчестве А.Куприна, широко и детально разработанной, проявленной множеством колоритных подробностей и подлинностью судеб.

Проза Куприна точно светится честью и достоинством: ее невозможно представить низкой, стелящейся по земле. Даже когда речь о проститутках, о жизни Ямы — мера сострадания высока, равно высок уровень неприятия пошлости и похоти людской, проедавшей все социумы, во все века.

В противоположность «Поединку» тема «Юнкеров» звучит духом непобедимости и бессмертия (как знать, может быть, единственный вариант последнего есть книги, переживающие автора надолго?).

Быт Александровского училища воссоздан с такой детальностью, что мир страниц будто открывает лестницы в былое: сходи, узнаешь все сам, собственной судьбой.

Товарищи, преподаватели и офицеры-воспитатели, первые литературные опыты-эксперименты Александрова–Куприна и любовь, отдающая безумием, тоже первая, — все собрано густо, а язык, сочный и смачный, с которым соприкоснувшись — не забыть.

Но «Юнкера» еще и вдохновенное повествование о старой, удельной Москве, Москве «сорока сороков», Екатерининского института благородных девиц, Иверской часовни Божьей Матери; контуры Арбата, Патриарших прудов проступают — такие другие сегодня, почти неузнаваемые; и дымка летучих, легких, ажурных воспоминаний колышется легко и нежно, и хочется вновь и вновь обратиться к великолепным страницам русского классика.
 

5

Сила самореализации — самая важная для человека; векторы ее различны: в творчестве, в рутинной работе, в детях... возможно в чем-то, что покажется ничтожным для других, в коллекционировании например.

Но сила реализации в любви может быть гибельной — и ужас ли это, или высшее счастье, знают только те, кому выпало подобное.

В середине августа на побережье Черного моря приходит непогода, и большая часть обитателей курортов переселяется в город, оставляя свои дачи. Княгиня Вера Шеина остается на своей, поскольку в городском доме бушует ремонт.

Чудные дни ранней осени! В день именин ожидаются гости, муж, уехавший по делам, должен привести их.

Анна помогает по хозяйству, все мирно, ладно.

Золотой браслет с пятью крупными гранатами и скромный чиновник Георгий Желтков, совершивший подношение, увидевший Веру на цирковом представлении, издалека, влюбившийся... как не бывает. Или бывает — но в нашу современность подобного высокого трепета не встроить: все у нас слишком прагматично, серо, скучно.

Пять камней-гранатов пылают: их лучи выбиваются из реальности, разбрасывая огни метафизического свойства.

Гранатовый браслет будет возвращен, и, твердя крепкие слова молитвы, Желтков благодарит силу сил — за силу дарованного чувства.

Немножко ирреально — и вполне из жизни.

Вера плачет под великую музыку — уже после того, как несчастный-счастливый чиновник застрелился, маленький человек, живший немыслимым светом ее существования.

Такова была его самореализация: узнать величие чувства и, оставшись в нем, самовольно прекратить жить.

Искаженная, может быть, самореализация — но какой высотой чистоты звучит она в бездне повести Куприна!
 

6

Конфликт, завязанный туго; онтологический узел отношений крут: интеллигентно-романтическое мировосприятие всегда будет противостоять затхлости мещанского, в ком бы ни проявлялось оно: в торговце, в военном...

К сожалению, любая высота в области личностного устроения человека сталкивается со слишком плотно данной материальностью мира, в которой многим чрезвычайно уютно.

Конфликт «Поединка» Куприна из этой области: интеллигентный юноша и захолустный полк с его провинциальными, свинцово-дегтярными нравами...

В «Поединке» нет духа непобедимости и благородства, который овевал обычно военную тему, трактованную Куприным; тут все снижено — и до «Юнкеров» еще дело не дошло.

Муштра и пошлость; все смелое и буйное в повести связано именно с интеллигентным образом мира; провинциальность худшего рода: замшелая, косная, кривая...

Пыльный, дикий городок Проскуров. Вечно завязанный узел конфликта: таких и в наши дни сколько угодно.

Вневременное значение повести, плотно привязанной к определенному временному отрезку.
 

7

Магическая красота Соломона, мудрость, поднимающая выше зримых слоев небес, любвеобильность...

Жизнь как медовые соты, жизнь как сплошная, тотальная радость, избыточный виноградник. Кстати, именно в винограднике Соломон видит Суламифь, рыжеволосую красавицу, работающую, напевающую.

Соломон, знающий язык зверей и птиц, способный зачаровывать джиннов, понимает, что не понимает многого, — так пышно раскрывается новая старая бездна любви.

Ослепление, сверкающее языками огня. И не надо ясности зрения, нужна одна волшебная песнь любви.

Сердце Астис, наливающееся невыносимой, бременящей злобой; начальник стражи Элиав, давно влюбленный в нее, готовый выполнить самое черное приказание...

Суламифь, вся поющая туго натянутой струной любви, чувствует свою смерть — и она приходит...

Другими словами — мы, смертные, какими бы яркими ни были, не можем выиграть, это прерогатива богов, распоряжающихся нашими судьбами.

Но они даруют нам иллюзию победы — иногда и ненадолго; а о чем, уединившись в судилище, думает Соломон, едва ли возможно узнать...