Святой князь Владимир

Инна Анатольевна Цветкова окончила МОПИ. 20 лет занимается написанием икон.
Автор книг «Житие преподобного Сергия Радонежского» и «Житие равноапостольного князя Владимира».
Награждена памятной юбилейной медалью преп. Сергия Радонеж­ского.
Член международного Союза ху­дожников.

Святой князь Владимир был сыном киевского князя Святослава Игоревича (ок. 942–972). Год его рождения неизвестен¹. Матерью Владимира была Малуша, дочь некоего Малка Любечанина². Повесть временных лет называет ее служанкой при Ольгином дворе — «милостницей»³. Конечно, Ольге не могла понравиться связь ее сына с «рабыней»⁴, которая к тому же была намного старше его⁵. Ольга прогневалась на Малушу и отослала ее, уже носящую под сердцем того, кому предстояло стать крестителем Руси и Красным Солнышком, со «двора теремного» в одно из своих сел. Согласно позднему преданию, Владимир родился в селе Будутине, под Псковом.

Несмотря на то что мать его была наложницей, Владимир считался полноправным членом великокняжеского рода, поэтому получил при рождении «княжеское» имя⁶.

Сразу после рождения Владимир был взят к Ольгиному двору и воспитывался вместе с двумя своими сводными братьями — Ярополком и Олегом, которые были рождены Святославом в «законных» браках⁷.

У Святослава не было возможности заниматься воспитанием малолетних сыновей, так как почти вся его жизнь прошла в походах. Влияние равноапостольной княгини Ольги — первой христианки на киевском престоле — на духовное развитие внуков было очень сильным. Но после ее смерти в 969 году христианское воспитание Ярополка, Олега и Владимира резко оборвалось. Ненависть к христианству Святослава, воинствующего язычника, была так сильна, что он не остановился даже перед казнью своего брата-христианина Глеба⁸ и намеревался по возвращении из Балканского похода разрушить все церкви в Киеве. Конечно, он не стал церемониться и с сыновьями, заставив их вернуться к языческому культу.

В 970 году, незадолго до своей смерти, Святослав разделил Русскую землю между наследниками: Ярополк получил Киев, Олег — Древлянскую землю, а Владимир — Новгород, куда он отправился вместе со своим дядей (по матери) Добрыней.

Спустя два года Святослав погиб, и сыновья его стали княжить в своих землях самостоятельно. Ярополк был женат на гречанке — бывшей монахине, которую Святослав захватил во время похода на Византию и привез в жены сыну. Под влиянием жены Ярополк, не совсем забывший и Ольгины уроки, начал опять склоняться к христианству. Крещения он не принял, но, по свидетельству летописи, «дал великую волю христианам», то есть позволил свободно строить храмы и совершать богослужения.

Вскоре между Ярополком и его братом Олегом возникла вражда. Однажды (летопись помещает эти события под 975–977 годами) Олег убил сына Ярополкова воеводы Свенельда за то, что тот осмелился охотиться в его владениях. Отец убитого настаивал на мести, как то предполагал языческий «закон русский»⁹. Не желая обидеть заслуженного воеводу, Ярополк пошел против Олега дружиной. В битве под стенами древлянского города Овруча Олег потерпел поражение и, отступая, упал с моста в глубокий крепостной ров и погиб.

Когда известие о смерти Олега достигло Новгорода, Владимир бежал за море, к варягам¹⁰. Ярополк послал в Новгород своих посадников и стал править на Руси единолично. Но через три года Владимир вернулся в Новгород с дружиной варягов, изгнал киевских посадников и двинулся против Ярополка. По пути он напал на соседний Полоцк, где княжил князь Рогволод, который не захотел выдать свою красавицу дочь Рогнеду за новгородского князя, предпочтя ему сватов Ярополка. Город был взят¹¹, а Рогволод вместе со всей своей семьей попал в руки Владимира.

Из Полоцка новгородское войско направилось прямо на Киев. Успех и здесь сопутствовал Владимиру: высланная Ярополком рать была разбита. К тому же в окружении киевского князя нашелся предатель — воевода Блуд, который уговорил Ярополка прекратить сопротивление и сдаться на милость брата.

Поход Владимира на Киев победоносно завершился 11 июня 978 года. В этот день Ярополк, вызванный на мирные переговоры, вошел в шатер Владимира и был предательски убит двумя варягами, стоявшими при входе.

Во всей древнерусской литературе мы не найдем ни одного упрека Владимиру за убийство брата. И это неудивительно. Тот или иной исход вооруженной борьбы в представлении людей того времени, как христиан, так и язычников, являлся непререкаемым свидетельством свершения небесного правосудия, Божьего суда. Поражение доказывало неугодность побежденного Богу (или богам), победа была видимым знаком торжества справедливости и позволяла победителю законным образом присвоить власть и имущество поверженного врага. «И Бог помог ему (Владимиру), и сел в Киеве на месте отца своего Святослава и деда своего Игоря», — пишет древнерусский книжник начала XI века Иаков Мних, предваряя этой фразой свое известие об убийстве Ярополка «мужами Володимеровыми». Поэтому, лишившись Ярополка, киевляне безропотно признали право Владимира на «отчий стол». Далеки тогда еще были от сердец русских людей слова: «Не в силе Бог, а в правде».

Варяги предались в захваченном городе грабежам и неистовствам. Среди того «зла», которое они, согласно летописи, сотворили тогда киевлянам, было и требование почтить богов христианской кровью, как это было в обычае в славянском Поморье¹². По всей видимости, киевские христиане до конца оставались верны своему князю, который дал им «великую волю», и этим вызывали ненависть победителей.

Киевляне-язычники бросили жребий, чтобы решить, кого принести в жертву идолам. В то время в Киеве жил один варяг-христианин, пришедший из Царьграда; двор его стоял на том месте, где позднее была построена церковь Святой Богородицы (Десятинная). У него был юный сын, прекрасный лицом и душою, на которого и пал роковой жребий. Посланники от киевлян пришли на двор к варягу и сказали:

— Жребий пал на твоего сына, выдай его, и мы принесем его в жертву богам.

Варяг отвечал:

— Ваши боги — идолы, вырезанные из дерева человеческими руками, нынче они есть, а завтра сгниют. А истинный Бог — Один, Который сотворил небо и землю, звезды, луну, солнце и человека. Не дам сына своего бесам.

Послы поведали обо всем киевлянам. Тогда горожане вооружились и силой вломились на двор к варягу, который вышел им навстречу в сени вместе со своим сыном. Толпа потребовала выдать сына.

— Если ваши идолы действительно боги, то пусть пошлют одного и возьмут моего сына, — насмешливо ответил варяг. — А вы зачем хлопочете за них?

Обозленные киевляне подрубили сени, на которых стояли отец с сыном, и тяжелые бревна, обрушившись, придавили обоих. Эти варяги-христиане стали первыми в Русской земле мучениками за веру, «приняв венец победный наравне со святыми мучениками и исповедниками», по слову летописца¹³.

Став «самовластным» правителем Русской земли, Владимир постарался единство политическое подкрепить единством веры. С этой целью он приказал вынести языческих идолов¹⁴, которым поклонялась его варяго-русская дружина, со «двора теремного» и поставить их в городе, на холме, для всеобщего поклонения. Тем самым Владимир старался стереть все видимые различия между завоевателями и завоеванными, превратив их в соотечественников, спаянных общими интересами и нуждами. Культовые действа сопровождались человеческими жертвоприношениями, и не раз, сетует летописец, обагрялась Русская земля невинной кровью¹⁵.

Не довольствуясь этим, Владимир обрушил гонения на киевских христиан, которые пока что олицетворяли в его глазах угрозу для власти. Как свидетельствует одно из его житий, в то время христиане, просвещенные святой Ольгой, боясь преследований, втайне хранили святую веру, иные же бежали, третьи обратились «на прежнее нечес­тие» (вернулись к исполнению языческих обрядов); языческие жрецы, с ведома или по прямому приказу князя, разоряли христианские церкви¹⁶.

В своей личной жизни Владимир тоже соблюдал языческий обычай, предписывавший князю иметь много жен¹⁷. Первой его супругой стала полоцкая княжна Рогнеда. Но, отличаясь неуемным сладострастием, позднее он значительно расширил свой гарем. Среди его «законных» жен летописи называют «грекиню» (вдову Ярополка), двух «чехинь»¹⁸ и «болгарыню». Число же наложниц Владимира и вовсе будто бы исчислялось сотнями: «300 в Вышгороде, да 300 в Белгороде, да 200 в сельце Берестовом»¹⁹.

Вместе с тем Владимир был храбрым и удачливым полководцем. Предводительствуемые им русские дружины не раз отличались на поле брани во славу Русской земли. Он предпринял несколько победоносных военных походов: отвоевал захваченную Польшей Галицию (Червонную Русь), смирил отколовшихся во время княжеской междоусобицы вятичей и радимичей, победил волжских булгар, нанес смертельный удар Хазарскому каганату, чье могущество было сломлено еще во времена княжения Святослава. Восстановленное единство Руси обеспечило успех военным предприятиям Владимира. «И побеждал всех врагов своих, и боялись его все соседи. Против кого он выступал войной, всех одолевал», — пишет Иаков Мних.

Победив Хазарию, Владимир взял себе титул кагана («великим каганом земли нашей» величает его митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати»). То был обдуманный политический шаг. Русские князья издавна стремились повысить международный престиж своего титула «великий князь русский». Однако в Византии русских князей называли всего лишь «архонтами» (термин, означающий просто независимого правителя), наравне с вождями диких кочевых племен — венгров и печенегов. Поэтому, как свидетельствует император Конс­тантин Багрянородный («Об управлении империей»), киевские князья, начиная с Игоря, желали получить «царские венцы» от византийских императоров. Византия со своей стороны проявляла крайнюю неуступчивость в этом вопросе.

Принимая почетный титул кагана, которого в официальных документах константинопольского двора именовали «наиблагороднейшим и наиславнейшим», Владимир заявлял о себе как о могущественнейшем правителе Восточной Европы — от Дона и Волги до Карпат и от Балтийского до Черного моря. Это был вызов, обращенный ко всем окрестным государям, но прежде всего — к императору Византии.

«И единодержец был земли своей, покорив под себя окружные страны, одних миром, а непокорных мечем» — такими словами подводит итог дохристианского правления Владимира митрополит Иларион. Государственное величие Русской земли, опиравшееся на материально-духовные возможности языческого общества, достигло своего предела. Дальнейшее развитие ее государственного суверенитета было невозможно без коренного преобразования религиозно-политических основ княжеской власти.

* * *

С годами Владимир все отчетливее сознавал историческую обреченность язычества. С ним случилось то, о чем писал апостол Павел: «А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим. 5, 20). На вершине могущества и славы князя постиг духовный кризис, вызванный внезапным осознанием греховности всей прежней жизни и неудовлетворенностью старыми языческими верованиями. Позолоченные и посеребренные идолы, воздвигнутые на берегах Днепра, и приносимые им тучные жертвы — все это, как чувствовал Владимир, не доставляло покоя душе, отягченной братоубийством и обильным пролитием крови.

В поисках света и истины князь Владимир все чаще припоминал свое детство и благочестивые наставления своей бабки — святой княгини Ольги. В беседах со сведущими людьми он разузнавал подробности того, как уверовала она и крестилась, и, слыша все это, «разгорался Духом Святым в сердце, желая святого крещения», по словам Иакова Мниха. На примере святой Ольги он видел, как языческая необузданность страстей может быть умиротворена душевной глубиной, мудростью, сердечной добротой, дающими способность воспринять Божие посещение. Постепенно эти размышления и сопоставления преобразились в сердце князя Владимира в твердое намерение креститься.

И Господь открыл Себя тому, кто так жадно искал Его. По свидетельству преподобного Нестора²⁰ («Чтение о житии... Бориса и Глеба»), князю Владимиру было «видение Божие», непосредственно побудившее его к обращению.

Как только о намерении Владимира отказаться от языческого многобожия стало известно за пределами Руси, княжеский двор оказался навод­нен посольствами из разных стран, преследующими одну цель — убедить русского князя в истинности своего вероисповедания. Волжские болгары (булгары), исповедавшие мусульманство, «немцы» (латиняне) и «жидове козарстии» (хазарские иудеи) поочередно изложили перед Владимиром сущность своих религий. Но Владимир отверг их одну за другой.

Ислам поначалу приглянулся сластолюбивому князю своим обещанием загробного блаженства в обществе семидесяти прекрасных гурий. Однако обрезание, а также запреты на вкушение свинины и особенно на вино показались ему неприемлемыми, и он отпустил мусульман с миром, сказав знаменитое: «Питие (вино) есть веселие Руси, не можем без того быти».

«Немцы» учли это обстоятельство и заявили об умеренных требованиях католичества: «пощение по силе; все, что ни естся и ни пьется, — все во славу Божию, как сказал учитель наш Павел»²¹. Они также рассказали князю о величии незримого Бога Вседержителя и ничтожестве языческих идолов. Тем не менее Владимир выпроводил и их со словами: «Возвращайтесь назад, ибо отцы наши не прияли вашей веры».

Неосторожное признание иудейскими проповедниками того, что за многие грехи еврейского народа Бог «расточил» его по чужим землям, вызвало у Владимира законное опасение насчет исторических перспектив для Русской земли в случае принятия ею «жидовства»: «Если бы Бог любил вас, то не рассеял по чужим землям. Разве вы хотите, чтобы это зло случилось и с нами?»

Последним приехал в Киев греческий «философ», который разоблачил перед Владимиром пагубные заблуждения и скверные обычаи болгар, иудеев и «немцев», а затем подробно изложил ему священную историю, «чего ради сошел Бог на землю». Свой рассказ о воскресении мертвых и последнем суде, когда каждому воздастся по делам его — «праведным Царство Небесное, и красота неизреченная, и веселие, и жизнь вечная, грешникам же мука огненная, и тьма кромешная, которым не будет конца», — греческий «философ» подкрепил показом «запоны» — холста с вышитым или нарисованным изображением Страшного суда Господня. Услышанное и увиденное поразило Владимира²², однако он решил «подождать еще мало», желая «испытать о всех верах».

И вот уже из Киева во все стороны разъехались княжеские послы, чтобы своими глазами увидеть, «кто и как служит Богу». Побывав в мусульманской мечети, католическом костеле и в цареградской Святой Софии, Владимировы «мужи» возвратились в Киев, где убедили князя, что православная церковная служба по красоте своей не сравнится ни с какой другой на свете: «И не знаем мы — на небе мы были или на земле, ибо на земле нельзя видеть такой красоты». К этому эстетическому аргументу в пользу греческого исповедания они добавили исторический довод, сославшись на то, что «если был бы плох закон греческий (православная вера), то твоя бабка Ольга его бы не приняла, а она была мудрейшая из людей». После этого Владимир окончательно склонился на сторону греческого Православия²³.

Однако крещение главы государства в те времена было еще и важным политическим актом, поэтому Владимир сделал все для того, чтобы его личный выбор возвысил Русскую землю и великокняжескую власть.

* * *

На исходе X века Византийская империя была охвачена пожаром смут и государственных неурядиц. В 986 году болгары нанесли жестокое поражение грекам и захватили несколько византийских городов. Воспользовавшись этим, имперский полководец Варда Склир поднял мятеж и осадил Константинополь (987 год). Все малоазийские провинции империи признали его василевсом.

Владимир не остался в стороне от этих событий и выступил на стороне болгар против греков²⁴. Очевидно, болгарский царь Самуил пригласил его выбить византийцев из болгарских земель в районе Нижнего Дуная.

В этих условиях законные импера­торы-соправители Василий II и Константин VIII решили разъединить силы неприятелей и обратились за помощью к «архонту росов», уже прославившему свое имя рядом выдающихся побед. Союз с Владимиром хорошо смотрелся как с военной, так и с политической стороны. Русский князь располагал сильным войском, пригодным для сухопутных и для морских операций (в то время русы совершали дальние походы в ладьях); кроме того, даже находясь в стане врагов Византии, он не был кровно заинтересован ни в гибели законной власти, ни в ослаблении империи.

Возглавил императорское посольство Севастийский митрополит Феофилакт, незадолго перед тем изгнанный мятежниками из своей епархии. К назначению духовного лица главой дипломатической миссии предрасполагали сами условия русско-визан­тийского соглашения. Василевсы попросили русского князя прислать некоторое количество «воев», необходимых для подавления мятежа Фоки. Но Владимир, воспользовавшись безвыходным положением императоров, взамен потребовал себе руку их сестры — царевны Анны и знаков царского достоинства. Императорам не оставалось ничего другого, как уступить, оговорив, впрочем, принятие Владимиром крещения в качестве необходимого условия женитьбы.

Отныне военно-политический союз Руси и Византии, предусмотренный и предыдущими русско-византий­скими договорами, должен был получить совершенно другую основу. Больше не могло быть речи об опасливых отношениях соседей поневоле, различающихся между собой во всем, и прежде всего в вопросах веры. Новому соглашению предстояло скрепить навечно дружественные узы между двумя христианскими государями и двумя христианскими народами. С этой целью Владимиру предлагалось принять личное крещение по греческому обряду и содействовать быстрейшему обращению в христианство «бояр», «руси» и «всех людей Русской земли».

В случае выполнения этого условия международный ранг крещеной «Росии» подлежал коренному пересмотру. Ей предстояло войти в византийское содружество народов на правах ближайшего союзника василевсов и защитника христианства в «скифских» землях. Императоры обещали закрепить почетное место Русской земли в системе внешнеполитических приоритетов империи на уровне как государственных, так и церковных отношений. Вслед за духовным усыновлением Владимира императоры обязывались даровать ему цесарское достоинство²⁵. В этом качестве Владимир мог рассчитывать и на вполне земное родство с императорами через вступление в брак с их сестрой — багрянородной царевной Анной. Светское величие царственной четы следовало подкрепить основанием в Киеве митрополичьей кафедры.

Взамен от Владимира ожидали скорейшей отправки в Константинополь большого русского отряда.

Однако Анна не хотела выходить замуж за северного «варвара». «Как в полон иду, — говорила она, — лучше бы мне здесь умереть». Ее не смягчило даже согласие Владимира принять крещение. Василий II с братом чуть ли не силой спровадили ее под венец. «И едва ее принудиша», — по словам одного из древних житий князя Владимира.

Предложение породниться с византийским императорским домом было чрезвычайно выгодно и почетно для русского князя, прекрасно сознававшего необходимость приобщения созданного им обширного государства к христианскому миру. Благодаря браку с багрянородной царевной Владимир входил в семью европейских правителей, становясь на равную ногу с могущественнейшими государями, многие из которых не могли даже мечтать о столь тесном родстве с византийскими василевсами.

Но решение князя Владимира креститься нельзя сводить к одним политическим резонам. Обращение его было непритворным, он не лицемерил и не вел беспринципную политическую игру ради того, чтобы любой ценой заполучить в жены царевну Анну. Политика и религия сплелись здесь настолько тесно, что их просто невозможно было отделить друг от друга.

Духовные беседы с Севастийским митрополитом произвели на князя Владимира глубокое впечатление, ибо тотчас по их завершении он объявил о своей незамедлительной готовности креститься. В «Памяти и похвале Владимиру» Иакова Мниха сказано: «И сел в Киеве князь Владимир... месяца июня в 11, в лето 6486 (978 год). Крестился же князь Владимир в десятое лето по убиении брата своего Ярополка», то есть в 987 году, когда его войско стояло на Дунае²⁶.

Соображения престижа, в равной степени важные для обеих сторон, требовали придать крещению русского князя и его предстоящему бракосочетанию с Анной торжественный характер. Достичь этого можно было, только перенеся соответствующие церемонии в столицу Византии. Отсюда с необходимостью следует, что Владимир должен был креститься в Константинополе, в присутствии василевсов, их сестры, представителей знати и высшего церковного клира. Некогда так поступила княгиня Ольга. почему же ее внук, преследовавший почти те же самые цели, должен был действовать иначе? Ведь именно он был господином положения и диктовал императорам условия соглашения.

В связи с этим большой интерес представляет один отрывок из «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона. Уподобляя в этом месте Владимира императору Константину Великому, Иларион пишет: «Он (Константин) с матерью своей Еленою крест из Иерусалима принес, по всем владениям своим части его разослал, веру укрепил. Ты же с бабкою твоею Ольгою принес крест из нового Иерусалима, града Константина, — по всей земле своей поставил и утвердил веру». Воздвижение в Русской земле духовного «креста», то есть утверждение и распространение христианской веры, уподобляется здесь рассылке частичек настоящего креста, на котором был распят Спаситель, по землям Византийской империи, но этот «духовный крест», по убеждению Илариона, доставлен был Владимиром, как и Ольгой, из Царьграда (нового Иерусалима), а не из Корсуни. Да и христианское имя Василий, принятое Владимиром при крещении, в честь Василия Великого, наводит на мысль, что император Василий II, нареченный в память того же святого, выступил в роли его крестного отца.

За крещением Владимира должна была последовать его помолвка с Анной. Принародное совершение этого обряда отвечало интересам обеих сторон: Владимир законным образом закреплял свои права на царственную невесту, а у императоров прибавлялось уверенности, что их русский зять не замедлит с отправкой в Константинополь вспомогательного войска. Поездка Анны в Киев для официального бракосочетания, естественно, откладывалась до выполнения Владимиром этого важнейшего условия договора. Кроме того, Владимиру предварительно надлежало еще объявить христианство государственной религией Русской земли, ибо багрянородная сестра василевсов не могла быть послана в языческую страну, чтобы царствовать над идолопоклонниками.

* * *

Возвратившись в Киев, Владимир не замедлил исполнить обещания, данные им василевсам. По известию Иакова Мниха, первым его делом было приобщить к новой вере свою семью — многочисленных жен и детей, а также всех ближних и дальних родственников: «Крестился же сам князь Владимир, и детей своих, и весь дом свой святым крещением просветил и освободил всякую душу, мужской пол и женский, святого ради крещения». Тогда же крестилась и княжеская дружина (хотя ближние, «старейшие» дружинники могли принять крещение вместе с Владимиром в Царьграде).

Одновременно на помощь византийским василевсам было отправлено несколько тысяч русских воинов.

Теперь, когда главное условие договора было выполнено, Владимиру оставалось сделать последнее — крестить киевлян и стать государем христианского народа. Князю было на кого опереться. Христиане еще со времен Ярополка составляли немалую часть населения Киева. Но Владимиру предстояло убедить в своей правоте городское вече, для которого княжеское слово отнюдь не являлось непреложным законом.

В первую очередь Владимир постарался заручиться поддержкой городской знати — старцев градских. Им принадлежало право предварительного совещания, без чего ни один вопрос вообще не мог быть вынесен на обсуждение веча. Старейшины вняли уговорам князя и изъявили готовность креститься. После этого исход дела был предрешен: организованного отпора религиозному нововведению быть уже не могло²⁷.

По замыслу Владимира, язычники должны были своими глазами убедиться в ничтожности старой религии и неотвратимости предстоящей перемены веры. Для этого Владимир повелел разрушить святилище Перуна — то самое, которое несколькими годами раньше сам же распорядился устроить «на холме вне двора теремного». Княжеским слугам было приказано сбросить статую Перуна на землю, привязать ее к хвосту коня и волочить с «горы» до берега Днепра, колотя поверженного идола жезлами — «не потому, что дерево чувствует, но для поругания беса, который прельщал нас в этом образе». Сбросив истукана в воду, слуги сопроводили его до днепровских порогов, а там — пустили его по течению²⁸. Так Русь распрощалась с языческими идолами, требовавшими кровавых жертвоприношений.

Вслед за тем Владимир разослал по городу христианских священников, которые «ходили по граду, уча людей вере Христовой». Роль проповедников, по-видимому, взяло на себя духовенство киевских храмов, имевшихся на то время, — Святого Илии и других. Однако Иоакимовская летопись сообщает также об участии в крещении киевлян нескольких болгарских священников, привезенных Владимиром в Киев с согласия Константинопольского патриарха.

Свержение языческих святынь и увещевания христианских проповедников вызвали разлад среди киевских идолопоклонников: кто-то склонялся к тому, чтобы переменить веру, кто-то упорно держался старины, большинство же колебалось. Видя это, Владимир собрал городское вече и объявил свою волю:

— Наутро пускай каждый придет к реке креститься. Если же кто из некрещеных завтра не явится, будь то богатый или нищий, вельможа или раб, тот будет считаться ослушником моего повеления.

Вече рассудило: «Если бы новая вера не была лучше старой, то князь и бояре ее бы не приняли» — и одобрило призыв князя всем миром поменять веру.

На следующий день²⁹ поутру на берегу реки Днепра (по другим сведениям — Почайны) сошлось множество людей обоего пола и всех возрастов. Священники разделили их на группы и велели по очереди заходить в реку, которая заменила собою купель. Чтобы вся толпа могла разместиться на мелководье, первым рядам приходилось заходить в воду по шею, следующие за ними стояли в воде по грудь, а тем, кто оказывался ближе всего к берегу, вода доходила до колена. Священники читали положенные молитвы, а потом давали каждой купе крестившихся христианские имена: одно мужское — общее для всех мужчин, другое женское — всем женщинам (никакого бытового неудобства от этого не возникало, так как и после крещения в повседневном обиходе все равно использовались только мирские имена). Пробовали сосчитать новообращенных, да сбились со счету.

По окончании великого таинства князь Владимир, устремив взор на небо, возблагодарил Бога и вознес молитву: «Боже великий, сотворивый небо и землю! Призри на новыя люди сия, и даждь им, Господи, уведети Тебе, истиннаго Бога, якоже уведеша страны Христианския. Утверди в них веру праву и несовратну, и мне помози, Господи, на супротивнаго врага спасения человеческаго, да, надеяся на Тя и на Твою державу, побеждаю козни его!»

Нашлись, однако, и такие, которые не захотели принять легкое бремя Христово (Мф. 11, 30), — и тогда вече постановило изгнать их из города в «пустыни и леса»³⁰.

* * *

Выполнив все свои обязательства перед василевсами, Владимир с дружиной отправился встречать невесту. Сам князь с большей частью своих людей встал в порогах, выслав вперед, к днепровскому устью, несколько ладей, на борту которых могли разместиться Анна и вся ее свита. Посыльные, однако, вернулись ни с чем. Византийский корабль, который должен был доставить Анну в Херсонес, так и не появился. Неожиданное препятствие преградило «царице росов» дорогу в ее новую столицу.

Херсонес, целиком зависящий от поставок хлеба из Малой Азии³¹, к тому времени должен был волей-неволей подчиниться мятежному Варде Фоке, державшему в своих руках все мало­азийские провинции империи. Переход Херсона на сторону Фоки затруднил сообщение между Константинополем и Киевом. Поэтому вполне естественно, что василевсы поостереглись посылать Анну к ее русскому жениху, так как херсонесцы легко могли перехватить корабль принцессы возле крымского побережья или в устье Днепра. Женитьба Владимира на Анне вдруг была поставлена в теснейшую зависимость от необходимости овладеть мятежным городом. Договоры Игоря и Святослава с греками предоставляли русскому князю законный предлог для военного вмешательства в случае отпадения «страны Корсунской» от империи³².

Собрав войско, Владимир осадил Херсонес. Горожане стойко отражали все попытки русов овладеть городом, однако среди них было немало тех, кто желал возвращения под власть законных василевсов. Некий корсунский «муж», по имени Анастас, выдал Владимиру секрет местонахождения городского водопровода, послав в сторону русского лагеря стрелу с запиской: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока». Князь тотчас распорядился перекрыть поступление воды в город. Вскоре после этого херсонесцы изнемогли от жажды и сдались.

Владимир приказал своим воинам воздержаться от грабежа. Вся «добыча», которую победитель вывез из Херсонеса, состояла из некоторого количества церковной утвари («взял сосуды церковные и иконы на благословение себе»), мощей святого Климента и его ученика — святого Фива, помещенных впоследствии в церкви Успения Пресвятой Богородицы, и небольшой группы местных священнослужителей — «корсунских попов». Предметы церковного искусства и священники были необходимы Владимиру для собственного храмоздательства в Киеве, и можно с уверенностью предполагать, что херсонесские священники поехали в Киев с ведома василевсов и Константинопольского патриарха³³.

Тем временем изменилась обстановка и в самой империи. Василевсы одержали победу над Вардой Фокой, решающую роль в которой сыграли присланные Владимиром русские воины.

После подавления восстания Фоки и капитуляции Херсонеса все помехи к браку Владимира и Анны были устранены. Греческая царевна в сопровождении большой свиты, состоявшей из светских и духовных лиц, прибыла в Херсонес, где и состоялось ее бракосочетание с Владимиром. Усмиренный Херсонес, согласно летописи, был преподнесен счастливым женихом Василию II и Константину VIII в качестве свадебного вена — платы за невесту.

* * *

После крещения киевлян Владимир совершил миссионерские поездки в Суздальскую и Смоленскую земли, где положил начало обращению населявших эти края славянских и финских племен. С его именем было связано предание о построении в Ростове великолепной дубовой церкви Успения Богородицы, простоявшей будто бы больше ста шестидесяти лет и уничтоженной пожаром около 1160 года. Но затем нашествия печенегов и другие внешние угрозы надолго отвлекли Владимира от непосредственного участия в деле христианского просвещения Русской земли.

Сохранив за собой общее руководство миссионерской деятельностью, Владимир перепоручил ее осуществление высшему духовенству образованных епархий и ближайшему дружинному окружению — воеводам и посадникам. «Сии [епископы], — говорит Иоакимовская летопись, — ходили по земле с вельможами и воинами Владимировыми, учили людей и крестили всюду стами и тысячами...»³⁴

Поставление новгородского епископа состоялось в 991 или 992 году — им стал простой корсунский священник Иоаким. Но еще в 990 году из Киева в Новгород были отправлены священники под охраной воеводы Добрыни, Владимирова дяди. Миссия имела целью подготовить почву для массового крещения новгородцев, поэтому проповедники ограничи