Загадка «Медного всадника»

350-летию со дня рождения Петра I, 240-летию создания памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге, 185-летию первой публикации поэмы А.С. Пушкина «Медный всадник» посвящается

«Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни», — писал Александр Блок.

И действительно, в числе первых детских книг — сказки и стихотворения Пушкина, поэма «Руслан и Людмила». Школьные годы овеяны чтением «Евгения Онегина», «Дубровского», «Капитанской дочки», гражданской и любовной лирики Пушкина. Позднее, с возрастом становятся понятнее и ближе «Пиковая дама», «Маленькие трагедии», «Повести Белкина», «Борис Годунов».

Но есть одно произведение, которое известно с детских лет, но интерес к которому с возрастом не исчезает. Речь идет о поэме Пушкина «Медный всадник». О ней написаны многочисленные научные работы. Она дала повод к разного рода предположениям и гипотезам. Трудности в интерпретации поэмы отчасти были связаны и с тем, что существовало несколько вариантов черновиков, а само произведение полностью не было опубликовано при жизни автора. Более того, в XIX веке читатели знакомились с поэмой в частично измененном первым редактором издания В.А. Жуковским виде, что, естественно, отражалось на ее восприятии. На протяжении XX века пушкинистами была проделана большая работа по изучению сохранившихся рукописей поэта, восстановлению и изучению текста поэмы и ее черновиков. И все же до сих пор пушкинский «Медный всадник» остается во многом загадочным. В этом смысле к поэме вполне применимы слова Ф.М. Достоевского из речи о Пушкине: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».

Неудивительно, что в Петербурге — городе, основанном Петром I, знакомство с историческим прошлым России происходит через призму Петровской эпохи. И хотя в городе до сих пор нет единого музея, посвященного Петру I и его времени, а артефакты его эпохи затерялись в различных музеях и архивах, домик Петра I, его Летний дворец и воссозданная часть Зимнего дворца, загородные резиденции и усадьба его фаворита и первого губернатора Петербурга Александра Меншикова хранят память об их владельцах и воссоздают атмосферу того времени.

До революции в память о державном основателе Петербурга в городе было установлено более десяти памятников Петру I. Часть из них была уничтожена в советское время. В последние годы в связи с возрождением интереса к личности первого российского императора стали восстанавливаться или появляться новые памятники Петру I. Неизменными достопримечательностями города с XVIII века остаются два конных памятника.

Величественная скульптура, созданная итальянцем Бартоломео Карло Растрелли, стала первым конным монументом в России, и работа над ней была начата еще при жизни Петра I, но она была установлена на постамент перед Михайловским дворцом только спустя 75 лет после смерти императора и уже после открытия «Медного всадника» на Сенатской площади.

В детстве мне казалось, что на этих памятниках изображены два разных человека. Один — спокойный, величественный наездник в античных доспехах, с лавровым венком, которого мерной поступью несет богатырский конь. И другой, получивший название «Медный всадник», в стремительном властном порыве вместе с поднявшим передние копыта конем возвышается на волнообразной гранитной скале. В этом памятнике французского скульптора Этьена Фальконе воплотилась идея Екатерины II о величии царя-реформатора, державная воля которого побеждает природную стихию и враждебные силы и утверждает цивилизационный путь России.

Почему же Пушкин выбрал название для поэмы «Медный всадник»? И что хотел он сказать своим произведением? Эти вопросы неизбежно возникали при знакомстве с поэмой в школьные годы, но ответы на них, как оказалось, выходили за рамки школьной программы.

Действие поэмы разворачивается у памятника Петру I на той самой площади, где в 1825 году произошло восстание декабристов. И хотя сюжет связан не с восстанием, а с петербургским наводнением 1824 года и в тексте нет ни одного упоминания о декабристах, в советское время в качестве основы сюжета исследователи пытались найти «декабристский след», поскольку изучению связи Пушкина с декабристским движением отводилось центральное место в пушкиноведении.

Соответственно, «Медный всадник» — это государство, империя, царизм, а неудачный бунт главного героя — это символическое изображение обреченности на неудачу неорганизованного восстания представителей дворянства против существовавшего режима. Практически так упрощенно объясняли на уроках литературы это многоплановое произведение в рамках школьной программы.

Было бы неправильным утверждать, что восстание декабристов не оказало влияния на творчество Пушкина. Хотя фактически он не был членом декабристских обществ, он был знаком и общался с руководителями и многими активными деятелями декабристского движения. Не говоря уже о том, что его близкие лицейские друзья, Пущин и Кюхельбекер, были декабристами. Декабристы хорошо знали и цитировали юношеские вольнолюбивые стихи Пушкина. В черновиках поэта сохранились изображения казненных декабристов.

Будучи противником цареубийства, Пушкин с юности был и оставался сторонником демократических реформ. Его имя неоднократно упоминалось в ходе следствия по делу декабристов. От участия в восстании и строгого наказания его спасло только то, что в это время он оказался в ссылке в Михайловском.

И все же представления о сюжете «Медного всадника» как аллегории декабристского восстания весьма натянуты. В таком объяснении много нестыковок. Пожалуй, самая главная — зачем понадобилось Пушкину, чьим личным цензором в этот период был сам Николай I, казнивший участников восстания, создать поэму о декабристах, где главный герой в порыве гнева бросает «прообразу царизма» вызов «Ужо тебе!», чтобы потом получить одобрение для публикации у царя?

К тому же изучение Пушкиным истории Пугачевского восстания одновременно с созданием «Медного всадника» сформировало у него неприятие революций и бунтов. «Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка» — такие слова вложил он в уста героя «Капитанской дочки».

«Медный всадник» был написан в самом расцвете творческого гения А.С. Пушкина — во вторую Болдинскую осень 1833 года. В этот год из-под пера Пушкина выходят «Анджело», «История Пугачевского бунта», «Пиковая дама», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». В этот период поэт постепенно освобождается от влияния на свое творчество байроновского романтизма и переходит к осмыслению роли личности в истории и закономерностей исторического процесса. Существенную роль в этом сыграли произведения выдающегося русского историка Николая Карамзина и гения мировой литературы Уильяма Шекспира. В этот же период Пушкин более глубоко по сравнению с юношеским возрастом изучает Священное Писание. «Читаю Вальтер Скотта и Библию, а все об вас думаю», — с иронией писал он жене из Болдина. Впрочем, и ранее он вдохновлялся Библией. «Библия для христианина то же, что История для Народа», — писал он в 1824 году.

Сама эпоха, в которую жил Пушкин, подталкивала его к изучению и осмыслению исторического пути России, в том числе через размышления о собственной родословной и роли своих предков в исторических событиях. Еще недалеки были события XVIII века — реформы и победы Петра I, яркие правления императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II, дворцовые перевороты и крестьянские бунты, эпоха французского Просвещения и Великая французская революция, а уже начало XIX века было ознаменовано судьбоносными событиями. Пушкин был младшим современником Отечественной войны 1812 года и победы над Наполеоном. Исторический водораздел России, ставший важным и в жизни поэта, — уже упоминавшееся восстание декабристов в 1825 году. И наконец, в годы жизни Пушкина случились эпидемия холеры 1830–1831 годов, холерные бунты, Русско-персидская война 1826–1828 годов, Русско-турецкая война 1828–1829 годов, Кавказские войны, бунты в военных поселениях, Польское восстание 1830–1831 годов. К этому можно добавить то, что личная жизнь Пушкина также была насыщена событиями: тревоги и радости семейной жизни, покровительство императора, полицейские и цензурные ограничения, необходимость участия в жизни аристократического общества в Петербурге и хозяйственной помещичьей жизни своих усадеб в Михайловском и Болдине.

Все это дает Пушкину обильную почву для создания глубоких по смыслу, многоплановых, пророческих произведений, к которым по праву можно отнести и «Медного всадника».

Непосредственным поводом к написанию поэмы стало знакомство Пушкина с произведениями польского поэта Адама Мицкевича, изданными в Париже в 1832 году и посвященными Петербургу и Петру I. Летом 1833 года книги Мицкевича передал Пушкину его друг С.А. Соболевский, приехавший в Россию из путешествия по Европе.

В стихотворениях «Олешкевич» и «Памятник Петра Великого» Мицкевич, испытывающий горечь поражения национального восстания в Польше, пытается принизить историческую роль Петра I и оскорбить его память в лице его творения — столицы Российской империи Санкт-Петербурга.

Помимо этого, в стихотворении «Памятник Петра Великого» в качестве персонажа, с которым беседует автор, Мицкевич описывает некоего поэта, образ которого мог быть навеян Пушкиным, который грозит памятнику Петра I и произносит слова, смысл которых не соответствовал тому, что в реальности Пушкин мог ранее говорить Мицкевичу.

В довершение всего Мицкевич, прочитавший переведенные на французский язык стихотворения Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», пишет о том, что русские поэты куплены царем. Он обращается «К русским друзьям», кто

Службою, орденом обесчещен,
Душу свободную навеки продал
                                        на милость царю
И сегодня на порогах его бьет
                                                       поклоны.
Может, платным языком триумф
                                                     его славит
И радуется страданиям своих друзей,
Может, в отечестве моем истекает
                                               моею кровью
И перед царем, как заслугами,
                             хвалится проклятьем¹.

В октябре 1833 года в Болдине Пушкин начинает стихотворение «Он между нами жил...», посвященное Мицкевичу, которое осталось незавершенным. В нем Пушкин возносит поэтическую молитву о возвращении сердцу Мицкевича «божественной правды и мира»:

Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад — и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал
                                        врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. Боже! освяти
В нем сердце правдою Твоей и миром
И возврати ему...

По-видимому, гневные стихи Мицкевича стали важным стимулом и к созданию Пушкиным поэмы «Медный всадник», ставшей, по сути, заочным литературным ответом Мицкевичу². Пушкин внимательно знакомится со стихотворениями «Олешкевич», «К русским друзьям» и началом стихотворения «Памятник Петра Великого» и переписывает их в одну из своих рабочих тетрадей. Сюжет о петербургском наводнении из «Олешкевича», который под пером Мицкевича стал обвинением Петру I в основании российской столицы в неподходящей для строительства болотистой местности с плохим климатом в угоду личным интересам, Пушкин использует для размышлений об исторической роли Петра I, о России и Петербурге.

Интересно, что в поэме «Медный всадник» мы не найдем прямого обращения к Мицкевичу. Но подтверждением того, что поэма Пушкина — это ответ польскому поэту, служат как структура поэмы, так и прямые отсылки к Мицкевичу. В поэме мы можем встретить ироничное сравнение стихов Мицкевича со стихами Хвостова и Рубана — второстепенных поэтов, стиль произведений которых уже во времена Пушкина выглядел устаревшим.

Приверженность Мицкевича романтическому стилю проявилась включением им в свои произведения эсхатологического подхода — библейских сюжетов о потопе применительно к Петербургу как Божьем наказании в виде наводнений за создание города на Неве против Божьей воли. Ответ Пушкина в «Медном всаднике» известен: «Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно, ногою твердой стать при море». Впрочем, и наводнение, описанное в поэме, при том что способствовало серьезному ущербу для населения, в том числе гибели людей, не смогло, как мы видим из вступления, свернуть Россию с исторического пути, намеченного державным основателем города, — Петербург продолжает жить и развиваться.

Мрачному и угрюмому описанию Петербурга и его жителей в стихах Мицкевича Пушкин противопоставляет яркие и живые образы. «Разных форм, разных обличий дома, // Как звери с разных концов земли, // За оградами стоят железными, // В отдельных клетках»³ — у Мицкевича. «Люблю твой строгий, стройный вид», «Твоих оград узор чугунный» — у Пушкина.

Как писал С.М. Бонди, «в художественном отношении “Медный всадник” представляет собой чудо искусства. В предельно ограниченном объеме (в поэме всего 481 стих) заключено множество ярких, живых и высокопоэтических картин. <...> Отличают “Медного всадника” от других пушкинских поэм необычайная гибкость и разнообразие его стиха, то торжественного и слегка архаизированного, то предельно простого, разговорного, но всегда поэтического»⁴. Пушкин активно использует созданную его предшественниками поэтическую традицию XVIII века от Ломоносова до Державина и Батюшкова⁵. Также в «литературный фон» поэмы⁶ можно включить целый ряд современных Пушкину произведений, что свидетельствует о широкой эрудиции поэта. Поражает и его стихотворная техника, по меткому выражению Валерия Брюсова — «искусство живописать звуками», позволяющее читателям «услышать» действие, разворачивающееся в этой петербургской повести, как, например, «грома грохотанье» или «тяжело-звонкое скаканье»⁷.

При этом Пушкин создал свое оригинальное произведение, в котором не только опроверг несправедливые характеристики, данные Мицкевичем Петру I и Петербургу, но и представил свой взгляд на прошлое и окружавшую его действительность города на Неве. Вступление к поэме стало гимном Петербургу и его создателю Петру I. Пушкин эмоционально признается в любви к Петербургу — 5 раз (!) в поэме употребляет слово «люблю» по отношению к городу. Согласитесь, что так Пушкин в своих произведениях не признавался в любви ни к одной женщине. С.М. Некрасов говорит, что «так писать о Петербурге, понять, прочувствовать этот город мог только настоящий петербуржец, человек, живший в столице Российской империи и в молодом, и в зрелом возрасте, перед которым прошла вся панорама жизни Петербурга — его будни и праздники, прекрасные архитектурные творения великих зодчих и картины повседневного быта горожан»⁸.

Мы можем вполне доверять искренности Пушкина, поскольку его восторженное отношение к исторической роли Петра I, нашедшее отражение во вступлении к поэме, неоднократно подтверждается в других литературных источниках. Так, В.И. Даль, описывая встречу с Пушкиным в Оренбургском крае в 1833 году, накануне создания «Медного всадника», вспоминал слова Пушкина о Петре I: «Я еще не мог доселе постичь и обнять вдруг умом этого исполина: он слишком огромен для нас, близоруких, и мы стоим еще к нему близко, — надо отодвинуться на два века, — но постигаю его чувством; чем более его изучаю, тем более изумление и подобострастие лишают меня средств мыслить и судить свободно»⁹.

И хотя работа над «Историей Петра I» позволила Пушкину более объективно взглянуть на личность Петра I, общая оценка государственной деятельности императора и его роли в развитии России осталась для Пушкина неизменной. Так, спустя год после создания «Медного всадника» в своей статье «О ничтожестве литературы русской» Пушкин пишет: «Россия вошла в Европу как спущенный корабль, при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы». В письме Чаадаеву от 19 октября 1836 года Пушкин, размышляя об исторических судьбах России, восхищается Петром I: «А Петр Великий, который один есть целая история!»

Даже характеристику Петра из поэмы «Медный всадник» — «Россию поднял на дыбы» — можно понимать не только как жесткое обращение с конем — аллегорией России, но и как удержание коня (России) перед пропастью, куда могла попасть страна, если бы не были проведены реформы, или перед могучим прыжком, который произошел опять-таки благодаря революционным преобразованиям Петра I. Справедливо замечание Петра Струве о том, что «Пушкин не отрицался национальной силы и государственной мощи. Он ее, наоборот, любил и воспевал. Недаром он был певцом Петра Великого».

И все же если введение «Медного всадника» — это торжественная ода императору-реформатору (апофеоз Петра, по выражению Виссариона Белинского), не оставляющая у нас сомнений в симпатиях Пушкина к государственной деятельности Петра I, то вторая часть — это трагедия маленького человека в основанной Петром столице государства и его личный бунт против памятника самодержцу, заканчивающийся смертью главного героя, что вступает в противоречие с началом поэмы.

«Медный всадник», с одной стороны, не подтверждает обвинения со стороны Мицкевича и либерально настроенной публики в предании Пушкиным идеалов юности, а скорее объясняет авторскую историческую позицию. С другой стороны, судьба России и опасность мятежей тревожили Пушкина, что нашло отражение в глубоком изучении Пугачевского бунта. Поэтому в «Медном всаднике» тема бунта, показанная на примере одного человека, представлена неоднозначно.

В отличие от неоконченной поэмы «Езерский», рассматриваемой в качестве предшественницы и источника идей некоторых фрагментов «Медного всадника», в которой подробно дана характеристика главного героя дворянина Езерского, главный герой «Медного всадника» Евгений описан достаточно кратко, Пушкин даже не упоминает его фамилии.

Однако сказанного Пушкиным о главном герое нам достаточно для того, чтобы составить некоторое представление о нем. Во-первых, нам известно его имя, Евгений, которое имеет древнегреческое происхождение и означает «благородный», или происходящий из «хорошего» рода. В комментарии к роману «Евгений Онегин» Ю.М. Лотман указывал, что в русской литературе XVIII века имя Евгений использовалось для «отрицательного, сатирически изображенного персонажа, молодого дворянина, пользующегося привилегиями предков, но не имеющего их заслуг»¹⁰. По мнению Ю.М. Лотмана, развивая традиции отечественной литературы, Пушкин использует имя Евгения в «Медном всаднике» не столько как «утратившего душевное благородство», сколько в качестве «обедневшего потомка родовитых предков»¹¹.

Евгений — мелкий чиновник, служащий, подобострастно глядящий на изваяние великого основателя города, но не помнящий своей родословной, то есть лишенный исторической памяти. В то же время скудность информации о герое делает его типичным представителем среднего класса, столичным обывателем, мечтающим о тихом семейном благополучии. Тем самым, с одной стороны, автор вводит в литературу новый тип персонажа, а вместе с тем указывает на то, что события петербургской повести могли произойти с другим жителем города, то есть указывает нам на авторское обобщение явлений. Соответственно, бунт маленького человека может быть распространен и на других таких же жителей города. В этой связи конфликт, положенный автором в основу произведения, становится более значимым. Евгений потерял рассудок, он «безумен», и все, что случилось с Медным всадником, было его галлюцинациями. Как гласит известное выражение, «сон разума рождает чудовищ». Потерявший рассудок Евгений винит во всех своих бедах образ Петра I — «Медный всадник». И в его помутненном сознании кумир превращается в карающего деспота, то есть бунтовщик и безумец фактически сам наказывает себя. К тому же это значит, что к поступкам сумасшедшего героя нельзя относиться рационально. Такой сюжетный ход позволял Пушкину защититься как от подозрений со стороны цензуры в популяризации бунта, так и от упреков либеральных читателей в том, что любой бунтовщик с позиции автора обречен на гибель.

Но если причиной бунта главного героя стала потеря рассудка, что в таком случае привело к его безумству? Разумеется, это прежде всего личное горе на фоне страшного эпизода стихийного бедствия. Однако есть еще одна важная причина — это разочарование Евгения в своем кумире.

Мы не можем уверенно сказать, к кому обращены слова взбунтовавшегося героя — к обвиняемому в его бедах историческому основателю города и «мощному властелину судьбы» или к его памятнику — символу деяний и славы Петра?

Еще в опубликованном в 1980 году комментарии к поэме было отмечено, что «в основных частях поэмы Петр I — только памятник, который имеет целый ряд наименований. Так, слово “кумир” употреблено трижды <...> Показательно, что кумир не имеет замен и вариантов в черновиках. И в рукописях мы находим тот же “кумир на бронзовом коне”»¹². Тем самым автор дает понять, что Евгений видит только кумира, или воображаемый образ императора, который побеждает стихии, но при этом не предотвращает личную трагедию Евгения и Параши. Итак, бунт главного героя есть следствие как личной трагедии, так и разочарования его в своем кумире.

Интересно, что и в рукописях поэмы, возвращенных Пушкину после ее прочтения Николаем I, большинство замечаний касалось именно авторских характеристик монумента — «кумир» и «истукан». Вероятно, это послужило одной из причин, заставивших Пушкина отказаться от правки, поскольку замена этих слов радикально меняла смысл произведения.

В чем же возможный смысл использования автором слов «кумир» и «истукан»?

Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка», слово «кумир» означает не только предмет бестолковой любви, слепой привязанности, но и изображение, изваяние языческого божества, синонимом которого являются также слова «идол» и «истукан». Соответственно, в Российской империи в XIX веке, когда православие было государственной религией, эти слова по отношению к памятнику вызывали ассоциации с язычеством.

Вторая заповедь Божья в христианстве гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Втор. 5, 8–9).

Заповедь закрепилась в русском языке в виде крылатой фразы «Не сотвори себе кумира», означающей совет не превращать кого-либо или что-либо в объект слепого поклонения.

Эта мораль применительно к «Медному всаднику» может означать то, что за почитанием Петра I как кумира (ложного божества) можно забыть об истинных добродетелях. И, кроме того, объект поклонения на самом деле может быть не таким, каким представляется. Так, Пушкин в архивных документах встретился с фактами неоправданной жестокости и властолюбия Петра I.

Интересно, что в один и тот же период Болдинской осени 1833 года Пушкин наряду с «Медным всадником» создает произведения с явным поучительным контекстом — поэму «Анджело» и «Сказку о рыбаке и рыбке». Как написал Пушкин в «Сказке о золотом петушке», «Сказка — ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок».

Кому же могла быть адресована мораль поэмы — «Не сотвори себе кумира»? Очевидно, что не Адаму Мицкевичу, которого нельзя напрямую ассоциировать с образом петербургского жителя Евгения.

Можно предположить, что в образе Евгения автор зашифровал себя, и мораль произведения является способом объяснить свои взгляды и поступки. В пользу этого можно привести такие аргументы, как дворянство Пушкина, при этом называвшего себя в стихотворении «Моя родословная» мещанином, его жизнь в Петербурге, юношеское восторженное отношение к Петру I и, наконец, наступивший по мере изучения архивных материалов более объективный взгляд поэта на личность императора. В реконструированных И.Л. Фейнбергом черновиках к «Истории Петра I» содержатся указания на «жестокие» и «своенравные» временные петровские указы, в противоположность его «государственным учреждениям»¹³.

Однако сумасшествие главного героя поэмы не дает достаточных оснований считать Евгения авторским альтер эго. Пушкин боялся и не хотел быть сумасшедшим, возможно помня о печальной судьбе поэта Батюшкова, лишившегося рассудка. В стихотворении, написанном в том же году, что и «Медный всадник», он рассуждал:

Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад...
.........................................................
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.

Другим адресатом морали «Медного всадника» мог быть человек, который в это время был первым официальным читателем произведений Пушкина и его цензором, то есть сам император Николай I.

«Поэт и царь» — это отдельная тема, рассмотренная с разных позиций в большом количестве работ, имеющая как сторонников того, что покровительство Николая I благотворно влияло на творчество Пушкина¹⁴, так и сторонников того, что действия Николая I и его окружения способствовали трагической гибели поэта¹⁵.

Оставив за скобками эту дискуссию, продолжающуюся и по сей день, можно уверенно констатировать, что общение царя и поэта для самого Пушкина принесло определенные творческие плоды. В частности, Л.М. Аринштейном предложено тематически объединить девять стихотворений Пушкина, связанных с императором Николаем I (обращенных к нему или содержащих оценку его деятельности) и написанных в период с 1826 по 1834 год, в «Николаевский цикл» стихотворений¹⁶. К ним можно отнести «Пророк», «Стансы», «Друзьям», «Герой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина». В этот же период произошла эволюция философских взглядов Пушкина, и он закрепил за собой негласное звание первого поэта России.

Если же обратиться к началу общения поэта и царя, то каждый из них видел в этом определенные перспективы. Николай I, оценив растущую славу поэта и его талант, хотел использовать его творческие возможности для укрепления государственной власти.

Для Пушкина покровительство императора было связано не только с долгожданным освобождением из ссылки, получением статуса поэта, лично курируемого императором, но и с возможностью служения своим идеалам. Пушкин, как выпускник учреждения для подготовки государственных служащих — Императорского Лицея, как представитель древнего дворянского рода и, наконец, как литератор, чьим старшим товарищем и образцом в творчестве был автор многотомной «Истории государства Российского» писатель и историк Н.М. Карамзин, мечтал о создании произведений для пользы Отечеству. Перспектива прямого общения с императором вселяла в Пушкина надежду оказывать на него влияние через свои произведения, то есть вести просветительскую деятельность.

В «Стансах», обращенных к Николаю I, поэт писал:

Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.

В произведениях этого периода Пушкин не только воздавал должное тем действиям царя, которые он оценивал положительно, но и пытался художественными способами донести до него идеи о необходимости реформ государственного управления и проявления милости к осужденным декабристам. К сожалению, надежды Пушкина о влиянии на императора не оправдались: Николай I, как самодержец, не готов был обсуждать советы Пушкина-мыслителя, в частности, отрицательно отнесся к его «Записке о народном воспитании». К тому же личной свободы и цензуры для Пушкина после возвращения из ссылки не стало меньше.

Главным же положительным моментом покровительства Николая I для Пушкина стал доступ к государственным архивам, благодаря которому он смог работать над «Историей Пугачевского бунта» и «Историей Петра I». Эта скрупулезная работа Пушкина-историка позволила ему пересмотреть взгляды не только на личность Петра I, но и на историю в целом.

Пушкин пытается понять скрытые механизмы исторических процессов. «Медный всадник» становится художественным продолжением его исторических тру