Иван Бунин: «Как знаменита была эта вотчина!»

К 400-летию царской династии Романовых

В тяжелом, кроваво-красном 1918 году, еще находясь в Москве, Иван Бунин записал: «В жаркий день, в конце апреля, ходил в село Измайлово, вотчину царя Алексея Михайловича. Выйдя за город, не знал, какой дорогой идти. Встречный мужик сказал: “Это, должно быть, туда, где церьква с синим кумполом”. Шел еще долго, очень устал. Но весна, тепло, радость, — было удивительно хорошо. Увидал наконец древний собор с зелеными главами, которые мужик назвал синими, — как часто называют мужики зеленое синим, — увидал весенний сквозной лес, а в лесу стены, древнюю башню, ворота и храм Иоасафа, нежно сиявший в небе среди голых деревьев позолотой, узорами, зеленью глав, — в небе, которое было особенно прекрасно от кое-где стоявших в нем синих и лазурных облаков...

Теперь тут казармы имени Баумана. Идут какие-то перестройки, что-то ломают внутри теремов, из которых вырываются порой клубы известковой пыли. В храме тоже ломают. Окна пусты, рамы в них выдраны, пол завален и мусором, и этими рамами, и битым стеклом. Золотой иконостас кое-где зияет дырами — вынуты некоторые иконы. Когда я вошел, воробьи ливнем взвились с полу, с мусора, и усыпали иконостас по дырам и по выступам риз над ликами святых... А как знаменита была когда-то эта вотчина!»

Последнюю фразу Бунина мы вынесли в название и вот почему: сегодня, спустя четыре века с того исторического дня, когда первый самодержец из династии Романовых вступил на царский престол, нам остается лишь по крупицам воссоздавать образ Измайлова, ставшего колыбелью последней монархии России. Здесь возмужали Михаил Федорович и Алексей Михайлович, а Петр, совсем еще юный и невеликий, учился управлять найденным в местном амбаре ботиком. Анна Иоанновна собирала в Измайлове своих министров, а Елизавета Петровна охотилась в близлежащих лесных кущах. А внук Екатерины II — Николай I основал здесь военную богадельню для ветеранов Отечественной войны 1812 года...

* * *

Любим мы сравнивать себя с заграницей, причем не в свою пользу. И это мы у них переняли, и то. За что ни возьмись — везде сплошное преклонение перед Западом. Вот и с московскими усадьбами похожая ситуация. Про какое бы загородное имение русской знати ни шла речь, часто говорится, что это, мол, русский Версаль или русское Фонтенбло. И таких вот «Версалей» в Москве и ее окрестностях просто гроздь. Начиная с Архангельского, продолжая Малыми Вяземами, да еще и многими другими, и заканчивая Вороновым, которое его владелец — граф Федор Ростопчин самолично в 1812 году поджег. Называя ту или иную усадьбу «русским Версалем», подразумевают, как правило, что хозяин ее стремился все сделать на западный манер, подражая загородной резиденции французского короля Людовика XIV, того, что прозвали «король-солнце». И совсем забывают про то, что и у нас когда-то был прекрасный образец для подражания, которому Версаль и Фонтенбло в подметки не годились, — да, это и есть то самое Измайлово, изумлявшее приезжавших в Россию иностранцев своим великолепием.

Было это в 1705 году, при Петре I. В Россию из-за границы вернулись московские послы во главе с Андреем Матвеевым. Своеобразным отчетом о поездке послужил «Архив, или статейный список московского посольства, бывшего во Франции...». Во многих городах и весях побывали московские послы. Видели Париж, Версаль, Фонтенбло.

И вот что находим мы в этом отчете: «Описание королевскому селу Фонтенбло. Сие село Фонтенбло и его место зело подобно есть селу Измайлову его царского величества, что близ Москвы, кроме гор каменных. Дом королевской в овраге некоем имеет свое положение, состоящ во многих малых дворцах и неправильною архитектурою построенных, понеже в притычку делан один после другаго... Ловитва (имеется в виду охота. — А.В.) есть лутчая красота сего села в лесу, так стройном, бутто б нарочно насажденном, и столько дорог просечено, что не мочно верить, чтоб руки человеческие могли то зделать и выровнять. Соединение тех ловли дорог называют звезды, понеже таким видом учинены. В горах оных каменных множество кабанов, оленей и волков, что забавляет короля зело».

Московский посол, впервые увидев одну из резиденций французского короля, не стушевался, а нашел с чем сравнить, причем сравнение это оказалось для Отечества нашего более чем лестным. Мол, и у нас есть не хуже...

И ведь что интересно: к созданию Версаля и Измайлова, и Людовик XIV, и наш Алексей Михайлович приступили в одно время, в начале 60-х годов XVII столетия. Но это лишь первое совпадение, которых в истории обеих резиденций немало. Вот еще одно: до того как стать монаршими вотчинами, и Измайлово, и Версаль использовались исключительно для охоты. А из небольших охотничьих замков и выросли царские поместья, поражавшие современников своими размахом и роскошью.

Во время своего царствования оба государя огромное значение уделяют превращению окружающей их дворцы природы в райские места, для чего разбиваются невиданные доселе по разнообразию сады, устраиваются новые пруды и водоемы. Для обеспечения достойной жизни монархов и в Измайлове, и в Версале внедряются современные технические новшества, используются лучшие методы организации и ведения хозяйства. Постепенно резиденции приобретают смысловое значение центра единоличной власти, где рождаются и объявляются важнейшие государственные решения и появляются на свет наследники престола...

Сам факт существования Измайлова, то, что слово это не сгинуло во тьме веков, а сохранилось поныне и обозначает один из старых московских районов, имеет огромное значение. Ведь до сих пор живет немало версий происхождения названия Измайлова — то ли от имени, то ли от фамилии владевшего в давние времена этими землями боярина, а быть может, и от пришлых людей, переселившихся сюда когда-то.

Для нас же в связи с отмечаемым юбилеем значение Измайлова заключается в том, что оно символизирует преемственность перехода власти от Рюриковичей к Романовым. Ведь еще до воцарения Романовых, в 1571 году, Измайлово было подарено самим Иваном Грозным своему «сродственнику» — боярину Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву. Но как они породнились?

Московские бояре Романовы вели свою родословную от Андрея Ивановича Кобылы, приближенного Ивана Калиты. Но еще более древним предком считался у них знатный владетель прусский Гланд Камбил. До начала XVI века Романовы именовались Кошкиными (от прозвища пятого сына Андрея Кобылы — Федора Кошки), затем Захарьиными и Юрьевыми. Род Романовых-Юрьевых слыл среди княжеской знати «худородным».

Романовы всегда находились рядом с властью, но это не значит, что царствовать в России им было предназначено судьбой. Подносить блюда на стол государю — это одно, а вершить судьбы государства за спиной царя — совсем другое. Да к тому же вокруг царского трона подобных охотников всегда толпилось во множестве.

Например, один из представителей рода, Михаил Захарьин, входил в опекунский совет при малолетнем Иване IV, пытаясь оказывать на него влияние. Но помимо Захарьина были и другие амбициозные опекуны: Воронцов, Шуйский, Глинский...

Счастливый случай наступил, когда молодой Иван IV решил жениться, для чего на устроенный конкурс свезли невест со всей страны. В итоге, к удивлению многих, царь выбрал Анастасию Захарьину, племянницу того самого Михаила Захарьина и дочь окольничего Романа Захарьина. Венчание состоялось в феврале 1547 года.

«Не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, соединенные с умом основательным; не говорят о красоте: ибо она считалась уже необходимою принадлежностию счастливой царской невесты», — писал Николай Карамзин.

Родовитые бояре в штыки встретили выбор царя, расценив это как оскорбление: дескать, «их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых людей, а нас ими теснит, да и тем нас истеснил, что женился у боярина у своего дочер взял, понял рабу свою и нам как служити своей сестре?».

Подковерная борьба между возвысившимися Романовыми и прежним окружением Ивана Грозного не прекращалась. И неудивительно, что одной из причин ранней смерти царицы Анастасии в 1560 году называется отравление, так полагал и сам царь: «А и с женою меня вы про что разлучили? Только бы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было», — писал он Курбскому.

К тому времени Романовы уже успели укрепиться у кормила власти, искусно направив гнев скорбящего Ивана Васильевича против своих политических соперников, когда вновь полилась кровь на Лобном месте. А второй и скорый брак Грозного еще больше укрепил положение Романовых, братьев покойной царицы — Данилы и Никиты, набравших силу в Ближней думе. К Никите государь был особо расположен, оказывая боярину свою высочайшую милость — брал его с собою в «мыльню», то есть в баню.

В тот год, когда Никита Захарьин-Юрьев стал владельцем Измайлова, Москва пережила опустошительное по своим последствиям нападение татар и нагайцев под предводительством хана Девлет-Гирея. Это был печально известный Крымский поход на Москву 1571 года, после которого Иван Грозный и озаботился необходимостью строительства стены, опоясывающей Белый город.

Именно потомки Никиты Романовича Захарьина-Юрьева и стали писаться как Романовы. И уже после его смерти, в 1586 году, Измайлово перешло к сыну — Ивану Никитовичу Романову, тому самому, которому Лжедмитрий I дал прозвище Каша. Племянником Каши и был первый русский царь из династии Романовых Михаил Федорович.

Иван Каша поставил в Измайлове деревянную трехшатровую церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, при нем владение приросло и близлежащими землями. К 1623 году в Измайлове стояли боярский двор, охотный двор, пять дворов нищих и десять крестьянских дворов. А к 1646 году в селе насчитывалось уже 32 крестьянских двора.

Умер Иван Каша в 1640 году, после чего Измайлово отошло к его третьему сыну — Никите Ивановичу Романову, которого принято считать последним представителем нецарственной линии Романовых. Своими пристрастиями в жизни Никита Иванович Романов чем-то был похож на Василия Васильевича Голицына, фаворита царевны Софьи и приверженца всего иноземного. Дом Никиты был наполнен диковинками — огромными глобусами, часами с несколькими циферблатами, редкими фолиантами.

Адам Олеарий писал: «В Москве живет некий князь по имени Никита Иванович Романов. После царя это знатнейший и богатейший человек, к тому же он близкий родственник царя. Это веселый господин и любитель немецкой музыки. Он не только любит очень иностранцев, особенно немцев, но и чувствует большую склонность к их костюмам. Поэтому он велел не раз шить для них польское и немецкое платье, а иногда и сам ради удовольствия надевал его и в нем выезжал на охоту, несмотря на то что патриарх возражал против подобного одеяния. Боярин этот, впрочем, иногда и в религиозных вопросах, как кажется, сердил патриарха тем, что отвечал ему коротко, но упрямо. Впрочем, патриарх в конце концов все-таки хитростью выманил у него костюмы и добился отказа от них».

Поясним рассказ голштинского посла: Никита Иванович Романов не только сам носил иноземные наряды, но и своих слуг одевал в оные. Однажды патриарх испросил у него один из нарядов, якобы для того, чтобы обрядить в него своего слугу. Получив костюм, патриарх приказал изрезать его на куски, добиваясь тем самым от Романова отказа от ношения подобной одежды.

При Никите Ивановиче Измайлово расцвело. С удивлением смотрели не только свои, но и иностранцы на устроенное Романовым охотничье хозяйство в Измайлове, говоря, что и в Версале такого не видывали. Специальные люди и собак на зверей мастерски натаскивали (бульдогов, гончих и прочих пород), и «Волчий двор» содержали — с лисами, медведями и кабанами. Часто бывал в охотничьих угодьях своего дяди и молодой царь Алексей Михайлович, страстный охотник.

Для плавания по здешним рекам Никита Иванович заказал у аглицких купцов ботик — тот самый, что впоследствии обнаружит здесь, в льняном амбаре, юный Петр I: «Случилось нам быть в Измайлове, на льняном дворе и гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил Франца Тимермана, что то за судно? Он сказал, что то — бот английский. Я спросил: где его употребляют? Он сказал, что при кораблях, для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет перед нашими судами (понеже видел его образом и крепостию лучше наших)? Он мне и сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно».

Назывался ботик «Святой Николай». Чтобы привести его в плавучее состояние, нашли старика голландца Карштен-Бранта, поставившего на ботике мачту и парус. И Петр стал плавать по Яузе. Однако вскоре эта река для него стала мала. И ботик вновь вернули в Измайлово, на Просяной пруд. «Но и там немного авантажу сыскал, — напишет Петр позднее, — а охота стала от часу быть более». Этот ботик, по праву названный «дедушкой русского флота», выставлен сегодня в залах Центрального военно-морского музея в Санкт-Петербурге.

Во время Соляного бунта 1648 года Никита Романов выступил своего рода посредником между собравшейся в Кремле разъяренной толпой и царем Алексеем Михайловичем. Народ требовал выдать на расправу виновников-корыстолюбцев, стяжателей, набивших себе карманы за счет непомерного роста налогов на соль.

Адам Олеарий вспоминал: «Его царское величество выслал своего двоюродного брата — великого и достохвального вельможу Никиту Ивановича Романова, которого народ, ради доброй его славы, очень любил; он должен был попытаться смягчить обозленные умы и восстановить спокойствие. С обнаженной головою он вышел к народу (который отнесся к нему весьма почтительно и называл его отцом своим) и трогательно изложил, как его царское величество горестно ощущает все эти бедствия, тем более что он ведь в предыдущий день обещал народу прилежно рассмотреть все эти дела и дать им милостивейшее удовлетворение». В итоге авторитет Никиты Ивановича еще более укрепился в глазах и народа, и его царя.

Никита Иванович Романов по своей смерти от чумы в 1654 году детей не оставил, а посему за отсутствием прямых наследников Измайлово перешло в Приказ Большого дворца как выморочное имение, иными словами, в казну. И царь Алексей Михайлович, с юности прикипевший к Измайлову, задумал превратить его в райский сад.

Михаил Пыляев пишет: «В родовой вотчине Романовых, селе Измайлове, сад был известен своими лекарственными и хозяйственными растениями. Вдоль по берегу речки Серебровки, против деревянного дворца на тридцать три сажени простирался “регулярный сад”, от которого лишь следы — кустарники шиповника, барбариса, крыжовника и сирени. Позади дворца также был насажен царем Алексеем Михайловичем “виноградный сад” на пространстве целой версты, где разводились лозы виноградные, также росли разных сортов яблони, груши, дули, сливы, вишни и другие заморские деревья. Измайловские сады служили рассадниками для других садов в России; из них плоды доставляемы были для государева обихода, а целебные травы и коренья посылались в Аптекарский приказ, остальные поступали в продажу. В садоводство Измайлова входило и хмелеводство; там разводился лучший хмель на косогорах и близ протоков».

А еще Алексей Михайлович надеялся акклиматизировать на московских землях исключительно теплолюбивые культуры — в оранжереях и парниках произрастали тутовое дерево, грецкий орех, арбузы, финиковое дерево, миндаль, астраханский перец и кавказский кизил, и даже хлопок, называемый бумажным деревом. Свои селекционные опыты государь проводил в разбитых в Измайлове садах, каковых насчитывалось не менее дюжины!

Грушевый, сливовый, вишневый сады... Что только в Измайлове не росло — лучше спросить чего не было. В увеселительном саду «Вавилон» немудрено было и заблудиться — его разделял лабиринт дорожек, в котором чуть было не заплутал курляндский дипломат Рейтенфельс. А просовый и виноградный сады украшали, помимо самих зеленых насаждений, еще и художественные росписи. Развлекали царя потешный и островной сады. Диковинным был еще один сад — тутовый. Правда, из идеи выведения тутового шелкопряда так ничего и не вышло, за что некоторые историки до сих пор ругают Алексея Михайловича: «Царь, имея склонность к экспериментаторству и по-детски любя все “диковинное”, пытается завести в подмосковном хозяйстве многие южные растения. Все это весьма похоже на затеи избалованного барчука-“недоросля”, которому ни в чем не отказывают. Мысль завести шелководство под Москвой не дает царю покоя... Садовнику-немцу Индрику царь предлагает совершить “дело наитайнейшее” — привить на яблоне “все плоды, какие у Бога есть”. Озадаченный садовник врать не стал: “Все плоды, государь, невозможно привить”. Но царь был, как известно, упрям и приказал приступить к тайному эксперименту» (Кожурин К. Протопоп Аввакум. М., 2011).

Дело было, конечно, не в эксперименте и не в «детскости» царя. Судя по всему, Алексей Михайлович надеялся превратить производство шелка в одну из доходных статей государственной казны, как и выведение других, мало популярных до той поры сельскохозяйственных культур. Ведь экономическое положение в стране оставляло желать лучшего — Медный бунт да война с Польшей обескровили Россию.

Что же касается прививки яблонь, то тут сказалась редкая набожность царя, для которого яблоня была особым деревом, библейским символом древа познания добра и зла. А Яблочный спас всегда являлся для Алексея Михайловича особо почитаемым праздником. Поэтому яблоневые сады сажали по всей Москве, начиная с Кремля, и, конечно, в Измайлове. Большое внимание уделяли и выведению новых сортов.

А в искусстве поститься и молиться царь мог потягаться с любым иноком: в постные недели он ел один раз в день, и притом капусту, грузди да ягоды. А в иные дни и вовсе и не пил, и не ел. По шесть часов кряду отстаивал он в церкви, отмеривая по полторы тысячи земных поклонов. «Это был истовый древнерусский богомолец, стройно и цельно соединявший в подвиге душевного спасения труд телесный с напряжением религиозного чувства», — оценивал Тишайшего В.Ключевский.

Еще одним «священным» плодом был для Алексея Михайловича виноград, который в его монаршем сознании был связан с образом Иисуса Христа. Интересный факт: в 1665 году в Измайлове посадили виноградные кусты, привезенные в Москву садовником из Астрахани Василием Никитиным. Прошло несколько трудных лет, а точнее, суровых зим, и вот, на радость царю, цепкие лозы благословенного и укоренившегося винограда обвили беседки в одном из измайловских садов.

Несмотря на очевидные трудности, Алексей Михайлович не оставлял затеи с повсеместным разведением винограда. По задумке думного дьяка Аверкия Кириллова, заменой теплолюбивому фрукту должен был послужить крыжовник, прозванный северным виноградом. И все-таки в иные года урожай винограда в Измайлове был неплохим, из него даже делали местное вино.

А какие были в Измайлове цветники! Никак не хуже, чем в Версале и Фонтенбло. Помимо тех цветов, что росли в нашей среднерусской полосе, разводили и тюльпаны, и лилии, и гвоздики. Для этой цели опять же пригласили голландских цветоводов. Получился прямо-таки ботанический сад. Обширные и густо засаженные, яркие цветники обрамляли фонтаны с фигурами причудливых зверей, из пасти которых била вода.

Измайлово превратилось в любимую летнюю резиденцию Алексея Михайловича, куда царь привозил иностранцев продемонстрировать успехи отечественного сельского хозяйства. «При Алексее Михайловиче Измайлово славилось как обширная и благоустроенная сельскохозяйственная ферма. Для расширения пашни и сенокосов было расчищено много леса. На полях были устроены “смотрильни” — деревянные башни для наблюдения за работавшими на полях крестьянами», — пишет П.Сытин.

Осуществление перечисленных масштабных нововведений требовало привлечения немалого числа рабочих рук, для чего по повелению Алексея Михайловича началось переселение в Измайлово крестьян из разных уголков страны. Скотников привезли с Малороссии, садоводов с Нижнего Поволжья, льняников с Псковщины, а бахчеводов, выращивающих арбузы, из Астрахани.

Архивная справка трехсотлетней давности гласит: «Крестьяне свезены изо многих дворцовых сел и волостей и из купленных вотчин, а иные браны у всяких чинов людей... а иные призваны были литовские выходцы, а иные браны для того, что служили во дворах у всяких чинов людей посадские тяглые люди и дворцовых сел крестьяне и крестьянские дети, а иные куплены».

Где же селили такое число вновь прибывших? Для этого к Измайлову приписали близлежащие земли, в результате чего границы Измайловской вотчины в 60-х годах XVII века простирались от современного Черкизова на севере до Кускова на юге. Вотчину предполагалось заселить 548 дворами пашенных крестьян и 216 дворами «торговых и ремесленных людей». Были даже составлены чертежи расположения дорог, о чем рассказывают сохранившиеся рукописные планы измайловских владений, датированные второй половиной XVII столетия.

Но крестьяне не всегда оправдывали возлагаемые на них надежды. Немало переселенцев, толком не обосновавшись, навострило лыжи обратно — слишком тяжелым оказалось бремя освоения новых земель, не отличающихся особым плодородием. Почва здесь, на краю Мещерской низменности, была глинистой, с повышенной влажностью. Вот и уходили из измайлова крестьяне целыми семьями. Статистики того времени подсчитали, что из 664 переселенных семей сбежало три четверти.

А ведь для таких разнообразных работ, намеченных Алексеем Михайловичем, требовались люди опытные — животинники, зверовщики, кожевники, сыромятники, виноградари, огородники, пасечники. По отзывам управляющих, «крестьяне... на работе чинятся непослушны». Вот и приходилось специально нанимать людей со стороны, причем за дорого. Исследователи называют и имена иноземцев, живших в Измайлове: мельничный мастер Яков Янов, садовник Валентин Давид, художник Петер Энглис.

Вообще же Измайлово стало своеобразной выставкой достижений «народного хозяйства» России второй половины XVII века. На его территории демонстрировались не только результаты внедрения передовой аграрной науки, но и современные промышленные предприятия. Стекольный завод, производивший стекло высочайшего качества, соответствующее лучшим европейским образцам, не хуже венецианского, кирпичный завод, винокурня...

Здесь были диковинки не только фруктовые и ягодные, но и механические — «часового строения станок», машина для обмолота зерна водой, изобретенная мастером Андреем Криком, молотильные образцы которой делал часовщик Моисей Терентьев. В общем, было на что посмотреть и царю, и его гостям.

Бурный подъем сельского хозяйства в пределах отдельно взятой царской вотчины не затмил для Алексея Михайловича одной из самых главных забав в его жизни — охоты. По-прежнему богат на развлечения был Звериный двор Измайлова. Один из иноземцев изумлялся увиденным им «невероятной величины белым медведем, леопардами, рысями и многими другими животными, находящимися только для того, чтобы на них смотрели». А еще были здесь лоси, олени, туры. Алексей Михайлович любил приезжать в свой зверинец, чтобы посмотреть на борьбу медведя с собаками или даже с охотником с одной лишь рогатиной. Сегодня от Звериного двора остались лишь названия двух улиц и переулков Измайловского зверинца.

А еще «на протекавших по Измайлову речках — Измайловке (Серебрянке) и Пехорке было выкопано около 20 прудов и поставлены водяные мельницы. Во всех прудах разводилась рыба (стерлядь, осетр, белуга и др.). Были и специальные пруды, например Пиявочный, в котором разводились пиявки для лечебных целей; Стеклянный, обслуживавший стеклянный завод; Зверинецкий, обслуживавший зверинец. На Круглом пруду был остров, на котором Алексей Михайлович построил себе деревянный дворец, окруженный вдоль берегов пруда каменными стенами с башней-воротами» (П.Сытин). А еще были Лебедянский, Олений и Собачий пруды.

Деревянный дворец да каменные палаты — это слишком скромное обозначение созданного в Измайлове архитектурного ансамбля, поражавшего современников своей красотой, ставшего воплощением честолюбивых замыслов переполняемого кипучей энергией царя Алексея Михайловича. Местом для строительства своей резиденции он избрал Измайловский остров, для чего была запружена местная речка Измайловка и создан большой Серебряно-Виноградный пруд вокруг острова.

Измайловский остров соединялся с остальной землей большим белокаменным мостом в четырнадцать пролетов, выстроенным в 1671–1674 годах. Мост был связан двумя башнями — на въезде и на выезде. Башня, находившаяся на острове, выполняла еще и функции колокольни Покровского собора. Башня-колокольня имела три этажа, внизу, в караульне, обитали стрельцы, а над ними была палата для заседаний Боярской думы, по этой причине башню называли не только Мостовой, но и Думской.

Крестьян с острова выселили, дворы убрали, очистив таким образом землю под масштабное строительство. На острове был распланирован Государев двор, поделенный на две части — официальную и хозяйственную. Олицетворением первой стал деревянный царский дворец в три этажа, строительство которого началось в 1676 году и продолжалось в течение двух лет. Дворец состоял из семи отдельных срубов, объединенных между собой сенями и переходами. Как водилось на Руси, первый этаж был занят кухнями да кладовыми. Монаршие покои устроили на втором этаже — здесь обосновались сам Алексей Михайлович, царица Наталья Кирилловна (вторая жена, с 1671 года), царские дети.

Царь был не чужд и искусству живописи, а потому интерьер хором украшали полотна на библейские темы, из жизни древних царей Артаксеркса и Константина.

В хозяйственной части Государева двора находились службы, занимавшиеся бесперебойным обеспечением жизни царя и его семьи. Для этого встроили палаты Сытного, Хлебного и Кормового дворов, угольную палату, вырыли погреба и обустроили ледники. Покой и безопасность царской семьи охраняли стрельцы, обосновавшиеся в палатах, стоявших вплотную к Передним и Задним воротам Государева двора.

Измайлово украсилось и каменными храмами. Уже при царе Федоре Алексеевиче (правил в 1676–1682 годах) закончилось возведение величественного Покровского собора Пресвятой Богородицы. Сохранившийся до нашего времени собор был выстроен известным русским зодчим Иваном Кузнечиком и костромскими каменщиками Григорием и Федором Медведевыми.

Перед строителями была поставлена следующая задача: «Сделать в старом селе Измайлове церковь каменную против образца соборной церкви, что в Александровской слободе, без подклетов длиною меж стен девять сажень, поперечнику тож, а вышина церкви и алтаря как понадобится, да кругом той церкви сделать три ступени».

Собор Александровской слободы — загородной резиденции Рюриковичей — не случайно был образцом для зодчих. Но получился совсем иной собор, более похожий на Успенский, что в московском Кремле.

По оценкам искусствоведов, Покровский собор стал одним из самых грандиозных для своего времени. Уже одна его высота говорила о масштабе — почти 60 метров! А пять его огромных глав-луковиц издалека указывали путь к царской вотчине. К созданию пятиярусного иконостаса собора привлекли мастеров из Оружейной палаты Кремля — Федора Зубова, Семена Рожкова, Василия Познанского и Карпа Золотарева. Автор изразцов — Степан Полубес.

При царе Федоре Алексеевиче в стиле русского узорочья к 1676 году был выстроен в слободе крестьян-переселенцев и каменный храм Рождества Христова с приделами Казанской иконы Божией Матери и святителя Николая Чудотворца. Вообще же при Федоре Алексеевиче Измайлово теряет значение экспериментальной площадки по внедрению лучших достижений аграрной науки, все больше превращаясь в исключительно загородную, летнюю резиденцию. Но все же наследство, оставленное Алексеем Михайловичем, было огромно, о чем свидетельствует перепись того времени: «Рощи 115 десятин. Рощи, числом 5, заповедные. Роща цапельная, где жили цапли. Зверинец. Плодовые сады, числом 32, аптекарские огороды. Регулярный сад. Виноградный сад. Волчий двор. Житный двор в 20 житниц. Льняной двор для мятия льну. Скотный двор, в нем 903 быка, 128 коров, 190 телиц и 82 тельца, 82 барана, 284 свиньи. Конюший двор, в нем 701 иноходец, кони, кобылы и мерины. Воловий двор. Виноградная мельница. Пивоварня, медоварня, солодовня, маслобойня. Птичий двор, в нем лебеди, павлины, утки и охотничьи куры многих родов. На мукомольне 7 мельниц. Стеклянный завод... Церквей каменных 3, деревянных 2, дворов поповых 5 и 11 причетников. Воксал для блистательных представлений. Мост, мощенный дубовыми брусьями... 27 прудов, в одном щуки, в другом стерляди, каковым щукам царевны вешали золотые сережки и кликали в серебряные колокольчики...»

Не ослабло внимание царской власти к Измайлову и с началом периода регентства царевны Софьи, длившегося с 1782 по 1789 год, что выразилось в перестройке домовой церкви Иоасафа, царевича Индийского. Эта церковь была известна тем, что под ее сводами в 1680 году сам Симеон Полоцкий читал свои вирши царю Федору Алексеевичу. При Софье церковь получила законченный облик в стиле нарышкинского барокко, став одним из первых образцов этого чисто московского стиля. Перестройкой двухъярусного храма руководил Василий Голицын, фаворит царевны, повелевшей соединить храм со своими хоромами специальным переходом. Была здесь и колокольня. Интересно, что, согласно легенде, после подавления Стрелецкого бунта Петр I поначалу приказал держать Софью именно в так любимом ею Измайлове, а уже потом ее перевели в Новодевичий монастырь. Храм Иоасафа снесли в 1936–1937 годах.

Любопытные заметки о жизни Измайлова при Софье оставил парусный мастер голландец Ян Стрейс: «19 января 1669 года мы поехали в деревню на расстоянии полумили от Москвы. Там жила сестра его царского величества в огромном дворце, выстроенном из одного только дерева, однако весьма красиво и на чужеземный лад. При дворце было обширное место для боя зверей, и нам посчастливилось увидеть травлю медведей и волков, на которую приехали в санях его величество и высшее дворянство. Место это было огорожено большими бревнами, так что зрителям, которых было несчетное множество, удобнее было наблюдать стоя. Перед травлей мы увидели около двухсот волков и медведей рядом с огромной сворой собак. Диких зверей привозили в прочных клетках на санях. Его величество и знать стояли на галерее дворца, чтобы