Богословие действия

Открытие имени
       
        Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 2. Письма ко всем:Обращения к народу 1905–1908 / Сост., послесл., коммент. С.В. Черткова. М.: Даръ, 2011.
        
        Три года назад вышел первый том Собрания сочинений выдающегося православного мыслителя начала XX века. В нынешнем томе Свенцицкий раскрывается уже не как прозаик и драматург, а как философ, публицист и полемист.
        Автору «не повезло» в перестроечный период: если других мыслителей серебряного века успели напечатать еще огромными «советскими» тиражами, то Свенцицкого выпускали уже позже церковные издательства, да и то лишь избранные произведения. И вот теперь С.В. Чертков — глубокий и талантливый православный исследователь, самородок, не обремененный учеными степенями, — представляет современному читателю литературное наследие Свенцицкого в полном объеме.
        Вошедшая во второй том ранняя публицистика (61 произведение) создает образ оригинального мыслителя, убедительно и самобытно высказывавшегося о Церкви, общественном устройстве, о христианском вероучении, причем большинство мыслей сохраняют актуальность и теперь, спустя век после написания.
        Первые работы отражают деятельность Христианского братства борьбы, одним из создателей которого был автор. В них говорится об идеальном государстве как становящейся Церкви и критикуется тогдашний социальный строй. Красной нитью проходит мысль о необходимости такого общественного устройства, которое содействовало бы спасению души.
        Весьма убедительны попытки сформулировать подлинно христианский ответ на вопрос о насилии. Тогда это было особенно злободневно в связи с учением Л.Н. Толстого о непротивлении злу. Критически разобрав, Свенцицкий показал несостоятельность «религии здравого смысла» с точки зрения христианства, но настаивал на несовместимости государственного насилия с Божьими законами, обращая пристальное внимание на традицию присяги. Христианин, по заповеди Спасителя, вообще не имеет права клясться (Мф. 5, 33–37), а потому не должен, по убеждению Свенцицкого, и приносить присягу. Тем более она не может быть выше нравственного закона. Автор приводит свой разговор с офицерами после событий 9 января 1905 года, которые на вопрос: «А если бы государь приказал стрелять в Христа и вы бы знали, что это Он?» — смутившись, ответили: «Да, стреляли бы: мы обещали государю, мы уж несвободны».
        Этот диалог приводится в статье «К епископам Русской Церкви», которая является замечательным подтверждением того, что лучшие умы России еще в годы первой революции вскрыли все пороки существовавшего общественного и государственного порядка не с позиций революционных и атеистических, а с точки зрения чистого евангельского учения. Нам, знающим все дальнейшие события, постигшие Россию, эта статья позволяет понять, что в итоге самодержавие подверглось справедливому воздаянию, так как было системой, посягающей на Божественную власть, то есть восстающей на Создателя.
        Читая Свенцицкого, отчетливо понимаешь, на какой почве возникло отречение народа и духовенства от царского строя в 1917 году. А ведь этого осознания явно недостает некоторым исследователям. Вспомним недавнюю дискуссию о трудах М.А. Бабкина, в том числе «Российское духовенство и свержение монархии» (М., 2008), стремившегося подчеркнуть якобы предательский характер произошедшего «отречения». Многое проясняется, если знать идейную предысторию свержения монархии, особенно позицию свободно, но по-христиански мыслящих людей, к каковым, безусловно, принадлежал Свенцицкий. Не на пустом месте возникло неприятие самодержавно-полицейского строя: необоснованными убийствами и циничным презрением к нуждам и упованиям народа Божьего он сам настроил всех против себя. И чуткий церковный человек не мог не чувствовать, чем закончится правление, в которое «человеческая личность перестала считаться чем-то святым, неприкосновенным».
        Весьма интересна и экклесиология Свенцицкого. В целом том можно назвать мини-школой подлинной церковно-христианской жизни. Автор формулирует очень важные и актуальные мысли о Церкви. например, о послушании в ней: «Было послушание и у Антониев (преп. Антония Великого и его учеников. — А.М.), но там оно было школой. В православии оно становится сущностью. Эта маленькая “подделка”... при более глубоком рассмотрении оказывается мертвой петлей, накинутой на Церковь».
        Не менее откровенно Свенцицким сказано о роли священноначалия в Церкви: «Иерархия не власть в смысле организованной принудительной силы, этоособый вид служения, столь же ответственный, сколь ответственно всякое служение членов Церкви». Как насущно звучат эти строки в наши дни, когда точно так же послушание подменяет Божью правду, заповеди Спасителя, скрывает всякую ложь и грех, а иерархи по-прежнему в большинстве своем не способны воспринимать себя прежде всего служащими, а не правящими!
        Затрагивает Свенцицкий и конкретные проблемы церковных реформ, бурно обсуждавшиеся в начале XX века. Порядок этих обсуждений публициста далеко не всегда устраивает. Для него неприемлемо, что церковными вопросами занялось светское общество: «Какое право имеют все эти нарядные дамы в бриллиантах и кружевах или почтенные господа, которых — покуда идет обсуждение церковной реформы — на морозе дожидаются кучера (братья их во Христе), — какое все они имеют право “подымать” параличную Церковь и говорить об ее реформе? Какое, спрашивается, они имеют отношение к Церкви?»
        Главный призыв Свенцицкого в том, чтобы «начать читать Евангелие не как книгу несбыточных идеалов, а как книгу непреложных требований, обращенных к каждому из нас». Все эти идеи впрямую относятся и к нашему времени, когда проблемами церковной жизни могут заниматься люди отнюдь не церковные и даже вовсе неверующие. Да и в самой Церкви, к сожалению, ныне возможно служить и высказываться людям (в том числе в священном сане), не признающим на деле безусловным и подлежащим исполнению евангельский закон.
        Наша эпоха политкорректности и услужливой дипломатичности своей сущностью и впрямь противоречит духу истинной церковности. В этом смысле прав был Свенцицкий, в полемике восклицавший: «Еще неизвестно, кто любит больше Церковь: тот ли, кто защищает ее, затушевывая ее болячки, или тот, кто вскрывает их». Эти примеры показывают, что взгляды Свенцицкого на Церковь, ее устройство, права и обязанности ее членов предельно актуальны.
        Вызывают интерес и социально-богословские воззрения мыслителя. Явная симпатия к освободительному движению отличает Свенцицкого от большинства церковных и близких к Церкви публицистов и философов: «Церковника и революционера стало возможным уподобить двум рабам, из которых один сказал, что он пойдет к господину, и не пошел, а другой сказал, что не пойдет, и пошел». Это нечто совершенно оригинальное: в борцах-революционерах Свенцицкий видел хотя и искаженную, но все же борьбу за правду! Такой подход сразу отмести не получится даже у убежденного контрреволюционера: что-то правильное в нем чувствуется. На этом фоне ясны призывы автора к тому, чтобы Церковь не молчала. Не может же она быть «хуже» революционеров, отставать от них в формулировании истины?.. Остро и к месту звучат эти фразы и в наши дни, которые по-прежнему требуют, чтобы создавалась «не только христианская философия, но и христианская общественность».
        Впрочем, далеко не все места книги сохраняют актуальность в начале XXI века. Так, литературно-критические пассажи из сборника статей «Взыскующим Града» далеки от наших реалий и вряд ли тронут современного читателя.
        В подзаголовок тома вынесено название памфлета «Письма ко всем» — этот цикл, помещенный составителем ближе к концу книги, очень важен. Здесь Свенцицкий раскрывается более всего как чуткий психолог, исследователь порывов человеческой души и борьбы со страстями. Но и тут возникают сквозные для тома вопросы веры и тема социального устройства. С какой силой вскрываются подлость и лживость наивного материализма в письме «К рабочим»! Какую грустную картину представляет собой описание «гламурной» женщины — «полуоголенного урода, с проколотыми ушами», заменившего собой образ «вечной божественной красоты»!
        Треть тома составляет справочный аппарат. Чертков пишет иногда вполне академично, иногда полемично. Изредка исследователя «прорывает», и наступает своего рода эмоциональное переполнение. Но сдержаться и впрямь очень трудно; пламенности прибавляет яркий и острый публицистический стиль Свенцицкого.
        Комментарии вводят читателя в исторический, богословский, философский контекст сочинений. Чертков прекрасно владеет широким кругом литературы, в том числе святоотеческой, которую обильно привлекает для пояснения текста. Проделанный труд позволяет почувствовать высокий уровень рефлексии, его чуткости и обостренной церковности. Исследователь фактически открыл в сочинениях Свенцицкого историко-богословское обоснование «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», принятых Архиерейским собором в 2000 году. Показал, что Свенцицкий впервые сформулировал идеи, позднее высказанные Бердяевым, Ильиным и другими русскими философами. Что касается первого, то указывается даже несколько случаев прямого заимствования.
        Образ Свенцицкого в описаниях и комментариях Черткова выходит не лишенным святости: почти везде мыслитель получается прав. Может быть, стоило оттенить резкость и его неправоту? Порой в редакционной части не хватает источниковедческих сведений. Например, не раскрыт вопрос об авторстве. Читатель просто узнает, что некоторые статьи были подписаны псевдонимом или оставлялись без подписи.
        Но в целом составителем проделана работа титаническая и очень нужная. Она, несмотря на отдельные недостатки и неоправданно резкие высказывания, нуждается в самой высокой церковной и научной оценке. Думается, что вышедшие тома могли быть номинированы на серьезную научную или литературную премию.
        Целиком присоединяемся к упованиям составителя: труды и, что еще важнее, идеи Свенцицкого получат второе рождение и найдут заинтересованного читателя, готового заветы Христа считать не недостижимым идеалом, а руководством к действию.
        И дай Бог, чтобы издание продолжилось...