Дневник К.Р. 1909 года

^[1] ГА РФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 3а–65.

^[2] Бумаги великого князя Константина Константиновича и членов его семьи: Семейная и литературная переписка, отрывки из дневника, завещания. 1874–1918 годы / Сост., автор предисл., коммент., биографич. справ. Т.А. Лобашкова. М.: ООО «Буки веди», 2013. 956 с.

^[3] Гавриил Константинович, великий князь. В Мраморном дворце: Из хроники нашей семьи. СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993. С. 10.

^[4] Бумаги великого князя Константина Константиновича и членов его семьи: Семейная и литературная переписка, отрывки из дневника, завещания. 1874–1918 годы / Сост. Т.А. Лобашкова. М.: ООО «Буки Веди», 2013. С. 832–833.

^[5] Дневник великого князя Константина Константиновича. 1906–1907 годы: К 100-летию кончины великого князя Конс­тантина Константиновича / Сост., авт. пре­дисл., коммент., биографич. справ. Т.А. Ло­башкова. М.: ООО «Буки Веди», 2015. 560 с.; Дневник великого князя Констан­тина Константиновича. 1907–1909 го­ды: К 100-летию кончины великого князя Конс­тантина Константиновича / Сост., авт. предисл., коммент., биографич. справ. Т.А. Ло­башкова. М.: ООО «Буки Веди», 2015. 560 с.; Дневник великого князя Конс­тантина Константиновича (К.Р.): 1911–1915 годы / Сост. В.М. Хрусталев. М.: ПРОЗАиК, 2013. 624 с.

^[6] Великий князь Константин Конс­тантинович Романов. (К.Р.). Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма / Вступ. ст., коммент. Э.Матониной. М.: Искусство, 1998. 492 с.

Дневник великого князя Константина Константиновича

5 марта — 31 декабря 1909 г.

Четверг. 5 марта 1909.

(7 марта 1909. В Воронежском в[еликого] к[нязя] Михаила Павловича кадетском корпусе.) В эту поездку обыкновенный мой спутник и высоко ценимый советчик А.Д. Бутовский¹ не мог, к обоюдному нашему сожалению, меня сопровождать. Его преклонный возраст и подверженность простуде принудили его отказаться от зимней поездки. Но мы оба надеемся, что в конце апреля, когда я мечтаю ехать в дальний Хабаровск, более благоприятное время года позволит А[лексе]ю Д[митриеви]чу ехать со мною. Бутовского на этот раз заменил Ст[епан] Нил[ович] Лавров². Это тоже очень ценный для меня спутник. Его чудесные качества, доброта, благородство, правдивость и справедливость, а также долголетний опыт мне очень дороги. В главнейших воспитательных вопросах и во взглядах на людей я с ним схожусь.

Пятница. 6 марта.

День прошел в дороге. Утром прибыли в Москву. Градоначальник пред­ложил свой мотор для переезда на Рязанский вокзал, где я с Шаховским долго прогуливался по платформе, пока мой вагон передавали по объездным путям с Николаевского вокзала на Рязанский.

За день езды время провел довольно толково: читал рукопись хрестоматии для кадет, составленной в ГУВУЗ ст[аршим] советн[иком] Петровым. Сличал с подлинником перевод Жуковского Lestrophies Эредиа. Перевел 13 строк из 3-го действия «Ифигении» Гёте.

Суббота. 7 марта.

Поутру были в Воронеже. Одевались, принял в своем вагоне губернатора, бывшего преображенца М.М. Бибикова³ и директора корпуса М.И. Бородина⁴. После кофе Бородин повел меня в корпус. 3-я рота только что причастилась, обошел ее и поздравил в коридоре. Затем к малышам в 4-ю роту, которая причащалась накануне; у нее был свободный день. Был на уроке в VII классе. В[ице]-фельдфебель — здоровенный малый Чулков. Почти без промаха угадывал по лицам, какой у кого балл за поведение. Видел кадет за завтраком в столовой, гимнастику в выпускном классе, фронт в VI-м. Ходил на уроки во 2-ю роту — пятые и четвертые классы. В лучшем из двух отделений VII класса был на уроке Бородина по русскому языку. Отвечали толково. За обедом кадет опять обходил столы. — Ездил к губернатору, в собор — на поклонение мощам святителя Митрофания и к архиепископу Анастасию.

Поместили меня в корпусе в удобной комнате внизу, налево от парадного подъезда. Отдохнув ¼ часа, отстоял всенощную. Поют стройно, но спешат, кадеты-чтецы торопятся. Священник Зверев не допускает сокращений, и, чтобы не затягивать богослужения, приходится спешить. — Обедал у Бородиных. Обошел все спальни кадет.

(В вагоне; Воронеж–Вольск. 10 марта.) Думаю, что не ошибся, называя Бородина хорошим директором. Корпус достался ему трудный и довольно расшатанный двумя его предшественниками. Соймонов, не лишенный положительных достоинств, проявленных им в Тифлисском корпусе, принял Воронежский в прекрасном состоянии от Григорьева. К сожалению, Соймонов допустил кумовство и бражничанье и опомнился, когда уже было поздно. Его преемник Агапов, человек заносчивый и бестактный, которого не следовало назначать директором. Я долго противился его назначению и, лично убедясь в его бестактности на должности^[1] инспектора Одесского корпуса, даже вычеркнул его из кандидатского списка, но уступил настойчивым представлениям Попруженка, к которому перевели Агапова в Киев. В руках сильного директора, каким был Попруженко, Агапов оказался на месте. Назначенный в Воронеж, он не справился с положением и сильно возбудил против себя и служащих, и кадет, и даже городских жителей. Год назад 1-я рота учинила крупный беспорядок. Мне пришлось убрать Агапова, не побоявшись даже того, что кадетам может быть вселено мнение, будто в их власти свалить директора. Бородин принялся за дело осторожно, обдуманно, дальновидно и вместе с тем уверенно, со спокойной твердостью. Инспектором я назначил к нему Скалона, не ладившего с директором в Омске, а здесь, по-видимому, пришедшегося ко двору. Бородин доволен своими ротными командирами Черниковым, Лютером, Анохиным и, особенно, Трубчаниновым. Из воспитателей лучшим считался здесь капитан Потапов. Нашел я здесь и своего, посаженного сына Костю Цезарского Беломорского полка, с которым изредка переписываюсь.

Воскрес[енье]. 8 марта.

По телеграммам из Павловска знал, что в 7 утра тело нашей дорогой Вавы со станции Павловск II везли через Гатчину к Сергию для погребения на монастырском кладбище, рядом с ее сестрами. На всех панихидах пели Митя, мои дети и псаломщик. Одну панихиду соборне служил архим[андрит] Михаил с о. Сергием и сергиевскими монахами. Жена была на выносе, а Митя с детьми ездил на похороны. — Стоял обедню в корпусе. Помянули и новопреставленную Варвару. Об этом по моей просьбе распорядился Драшковский. О. Зверев, которого я не переношу, произнес слово, призывая кадет помолиться об отроке Борисе, прекрасном, недавно умершем кадете, и о рабе Божией Варваре, не чуждой корпусу, о которой, собрав справки, он, священник, сообщит подробнее. О. Зверев неисправимо бестактен. Конечно, никаких справок он не получит. — Днем гулял с Бородиным по Больш[ой] Дворянской улице, лучшей в городе. Таяло; снег с тротуаров не сгребают и не скалывают, чтобы не попортить асфальта, а потому и грязно, и мокро. Встречал немало кадет, которые не умеют громко отвечать на приветствие. В противоположность им, очень громко гаркнул вольноопределяющийся кубанский казак Бибиков, окончивший Харьковский университет, сын губернатора, поразительно похожий на родного дядю по матери, Котю Оболенского, когда при встрече я поздоровался. — Заходил в 1-ю роту побеседовать с кадетами. По обыкновению, у меня уже завелись знакомые и такие, братьев которых я знаю. Были тоже и понравившиеся мне, но состоящие на плохом счету, напр[имер] терец Келеушов, лентяй Лутовинов, дальний родственник Тургенева. — Обедал у губернатора; жену его, Варвару Дмитриевну (Авочку Оболенскую), знаю давно. Как-то, еще командуя полком, я был у нее, когда она определяла в полк вольноопределяющимся старшего сына Михаила. — Обед был замечательно вкусный. Среди присутствующих был красивый вице-губернатор гр[аф] Апраксин⁵, из пажей и Имп[ераторских] стрелков. Он скоро женится на княжне Барятинской.

После обеда у радушных хозяев в корпусе был кадетский концерт. Учитель музыки, дирижируя струнным оркестром, немилосердно стучал палочкой по пюпитру. Этой дурной привычке не подражал кадет Пагосов, армянин, управлявший духовым оркестром. Стихи говорили слишком торопясь, без надлежащих передышек. После концерта обходил все спальни, говорил с кадетами, еще не успевшими заснуть.

Понедельн[ик]. 9 марта.

Обходил классы, начиная с 1-го урока: от 8–9. В 7-м классе попросил кадета Лисивицкого показать мне его стихи; они оказались ниже всякой критики. А мысли у этого юноши вдумчивые. За завтраком сел за первый стол 1-й роты, где сидел каждый из четырех раз, когда посещал корпус. — В IV классе при товарищах говорил неуспешному кадету Забиякину, что если он не приложит старания исправить свои 8 дурных отметок, то исключу его; уверял, что стоит ему выказать усердие и его можно будет оставить в классе, а товарищей убеждал помочь ему.

Отдохнув, был у губернаторши. Она позвала меня на чай. Там был директор музыкальных классов Миньяр; несколько учеников и учениц играли на фортепьяно, скрипке и виолончели. Пианистки слабы; 11-летний виолончелист Зубов, начавший учиться только в сентябре, играл препорядочно, а взрослый скрипач, Богачев, учащийся только 3 года, — превосходно, с огнем.

Обедал со спутниками, губернатором и губернаторшей у Бородиных. — Потом 3½ часа просидел в педагогическом комитете корпуса. Впечатление отрадное: трудных кадет много, а выдающихся проступков мало. Есть целые малоспособные классные отделения, а работают довольно успешно. — В 12 ч. ночи вернулся в вагон.

Вторник. 10 марта.

(Воронеж — Вольск. 11 марта.) Опять целый день в вагоне, где я окружен всеми удобствами и нужными вещами, так что не только не могу жаловаться на утомительность путешествия, а, напротив, наслаждаюсь полным отдыхом; никто не тревожил. Довольно много оставался один в своем отделении и занимался всласть. В Козлове целый час гулял пешком по станции. Там встретился мне елизаветградский юнкер Бек-Мармарчев, которого смутно помню плохим кадетом корпусов Воронежского, 1-го и Николаевского. Ходил с ним по платформе, расспрашивал, поверял его знание наименований кавалерийских полков; на мой вопрос, кто шеф Глуховского, он верно назвал в[еликую] к[нягиню] Александру Иосифовну, но не мог ответить, как она приходится мне.

Продолжал сличать подлинные сонеты Эредиа с переводами Жуковского, в которых нашел много оплошностей и несообразностей. Перевел из «Ифигении» стихи 941–957.

Среда. 11 [марта].

(11 марта. Вольский кад[етский] корпус.) Писал сегодня утром в вагоне Оле и привез в письме стихи мои Поликсене Соловьевой, а также изменения 6 последних строк сонета «Кадету»: переставил две заключительные строки на одну выше, а 12-ю поставил в самом конце, как 14-ю. Потом вместо обращения к кадетам переделал множественное число в единственное, и получилось обращение к кадету, что ближе подходит и к заглавию, и к первой строфе. — В Вольск прибыли днем, после нашего завтрака. На станции встретил директор корпуса генер[ал] Моралевский⁶. Его я пригласил в вагон. Принял две депутации с хлебом-солью от города и Союза русского народа. Поехали в город, отстоящий от станции на 5 верст, прямо в корпус. От прежней Вольской школы осталось только помещение и очень немногие служащие. Все прежние воспитанники или приняты в другие корпуса, или возвращены за неспособностью родителям. Кадеты приняты все вновь, в два младших класса; их всего 38. Что за прелестные дети! Веселые мальчики, краснощекие, гладко остриженные, приветливые; ну просто прелесть. Меня очень расположил в их пользу С.Н. Лавров, приезжавший сюда в декабре. Он вынес из Вольского корпуса самые светлые впечатления. Дети все хорошие, испорченных нет, учатся очень сносно, ведут себя хорошо. Конечно, я с каждым говорил отдельно. Слышал, как они играют на балалайках и поют церковные песни; прекрасно. Обедал и пил вечерний чай у директора, а в промежутке присутствовал при вечерней молитве, раздеваньи^[2] и укладке спать.

Четверг. 12 марта.

(Вольск — Москва. 12 марта.) Встали перед первым уроком, в 8-м часу. Пили кофе со спутниками и директором в столовой лазарета. Поместили меня в одном из лазаретных покоев очень удобно.

Прослушал уроки в обоих классах; в I-м человек 25, во II-м только 12. Учитель арифметики Болтунов делает очень хорошее впечатление. Нельзя сказать того же о французском учителе, русском: произносит далеко не безукоризненно, вял, теряется, не умеет занять всего класса; успехи у него весьма ничтожны. Учитель русск[ого] языка из духовной академии; методика есть, но при разборе литературных образцов впадает в распространенный недостаток: слишком въедливо требует объяснений самых ясных выражений. — Четырех мальчиков священник привел мне в пустой класс и дал мне прослушать, как они читают в церкви молитвы, шестопсалмие, 1-й час. Читка превосходная. — Вольские кадеты — прелестные дети. — Завтракал у директора. У него пятеро детей, три девочки от 12-ти до 3-х лет и два мальчика; старший, 14-летний Игорь, так же как и средняя девочка, недоразвитой, полуидиотик, хотя оба хорошенькие, добрые. Младший мальчик, Вадим, кадет Вольского корпуса. — Жалко было прощаться с кадетами. Уехали среди дня.

Пятница. 13 [марта].

(Вольск — Москва. 13-го.) В поездках по корпусам очень я люблю долгие перегоны, когда более суток находишь отдых и свободное время в вагоне; так успокоительно. Сегодня утром гулял целый час на станции Козлов, а в 7-м часу в Ряжске по длинной платформе. Кормит нас Рощупкин превкусно. Шаховской болтает без умолку и порою так смешит, что Миша Репин, подавая блюдо, еле может его удержать. «Ифигения» подвинулась. Сличение перевода Жуковского с Эредиа то же.

(Москва — Нижний. 15-го). За день три раза получали почту. Поздно вечером в Рязани узнал из «Нов[ого] времени», что Редигер уволен от должности военного министра и заменен Сухомлиновым⁷. Это меня взволновало. Я привык к Редигеру. Как-то пойдет у меня дело с новым министром? До 4-го часа утра не мог заснуть.

Пытался изобразить стихами Благовещение. Очень давно эту мысль подал мне И.А. Гончаров. Придумал несколько отдельных стихов.

Суббота. 5-й недели.

Весь день 14 марта провел в Москве, объехав все пять военно-учебных заведений. Оттепель, мокрый снег. Объезд заведений начал с Алексеевского училища. Младший класс только что причащался. В­ старшем слушал лекцию русск[ой] словесности (Анна Каренина и семейное счастье) и репетицию по военной истории. Юнкер с знакомым лицом, черноглазый Кожевников, переведенный из Казанского у[чили]ща, где я видел его прошлым летом, довольно нескладно докладывал о действиях Шиль­дер-Шульднера под Плевной. Видел нескольких знакомых юнкеров; один — Забуга или Заруба — памятен мне еще с Чугуевского у[чили]ща. Заметил Конст[антина] Аносова, бывшего юнкером Киевского училища под судом по обвинению в заочном оскорблении меня на словах, оправданного, прослужившего год в строю и принятого в Алексеевское у[чили]ще. Им довольны. Встретил Киленина; хорошо помню его в Полоцке, во 2-м корпусе и в Павловском у[чили]ще, и не подозревал, что он опять принят юнкером. — Какую радость доставляют мне довольные, веселые лица юнкеров при моем появлении! В 3-м Московском к[орпу]се обошел все роты, начиная с младшей, где во 2-м классе слушал хороший немецкий урок у преподавателя Пиллау. Заходил в 3-й роте к отличному учителю математики Левкову, окончившему Сорбонну и много времени добровольно посвящающему корпусу. Во 2-й роте обидел усатого кадета — фамилии не помню, предположив, что у него 5 баллов за поведение, а у него 8. — 1-ю роту видел в классах. Завтракал у Лобачевских⁸. — Во 2-м Московском отдохнул с полчаса на квартире директора Данкварта⁹, в той самой комнате, где год назад неведомо для себя заболел дифтеритом. Видел кадет всех 3-х рот; болтал с ними. Перейдя в 1-й Московский к[орпу]с, отстоял всенощную. Поют замечательно хорошо. Кадет видел за чаем в столовой и в лазарете. Обедал у Римских-Корсаковых. Около 10-ти вечера попал в Александровское у[чили]ще, где новый начальник — Геништа¹⁰, переведенный из Казанского. Большинство юнкеров спало. Однако все же кое с кем поговорил. Трогательно видеть, как С.Н. Лавров и в корпусах, и в училищах, встречаясь с кадетами — бывшими суворовцами, целует их и называет по уменьшительному имени.

Воскрес[енье]. 15 марта.

(17 марта. Нижний — Ярославль.) В поезде с нами ехали в Нижний на 75-летие своего корпуса три киевских юнкера. Конечно, я позвал их к себе в вагон. Лица двоих были мне хорошо знакомы, но фамилий не вспомнил; один — фельдфебель Садовников, другой — Петровский. Третий был Яцевич, которого не помню, но не забыл, что нескольких Яцевичей, его родных и двоюр[одных] братьев, я знал и по фамилиям, и по проступкам. Прибыли в Нижний в 4-м часу, на вокзал на левом берегу Оки. С директором Жилинским поехал в санях в корпус. Оттепель, распутица, дорога дурная. Оку переезжали еще по льду. Поднялись в город по Похвалинскому съезду, где дороги кружнее, но лучше. На Мал[ой] и Больш[ой] Покровке много богатых, хорошеньких домов — особняков. — Подъехали к директорскому подъезду. Поместился, как всегда, в квартире директора, в угловой светлой комнате. В ожидании приезда Миши с вещами и мундиром, в который надо было одеться ко всенощной и панихиде, пошел знакомым путем, по чугунной винтовой лестнице, в спальню, а он туда в залу 1-й роты. Люблю эти знакомые, уютные помещения. В 1-й роте три класса — VII-й, состоящий из одного отделения (24 кадета), VI-й и весь V-й, так что тут вместе живут зрелые, усатые юноши и совсем еще юные мальчики. Разрешил дать вольно; кадеты, видимо, стеснялись сразу меня окружить, и я сам подходил то к одной, то к другой кучке. Сейчас же образовался кружок, и я стал болтать с кадетами, знакомиться, угадывать — и большей частью верно — успехи и поведение по лицу, узнавать, вспоминать перезабытых старых знакомых, переведенных за проступки из других корпусов. Очень мне понравился знаменщик, вице-унт[ер]-офицер Надежный, видимо, добрый и скромный юноша, собирающийся в Елизаветградское училище. — 15 марта Аракчеевскому, бывшему (с 1834–1866 г.) Новгородскому, корпусу исполнилось 75 лет. В виду 40-го дня по кончине Владимира¹¹ празднование перенесли на 16-е.

(Ярославль — П[е]т[ер]б[ург]. 20-го.) Поют очень хорошо. Были у всенощ­ной и панихиды многие бывшие служащие и питомцы корпуса, напр[имер] генералы И.И. Ордынский, Н.А. Якубович. После церкви видел кадет в столовой и обходил роты. Младшая — третья — при мне молились Богу и укладывались. То же во 2-й. Старшая уже улеглась. Поместился у директора.

Понедельн[ик]. 16 марта.

В корпусной церкви архиерейская обедня. Служил викарный епископ Балахнинский Евфимий, грузин с огромным носом. Пели прекрасно; среди певчих есть хороший тенор Михайлов и бас — Близнюк. После недолгого перерыва поехал в манеж на церковный парад. Хорошо прошли церемониальным маршем. В 3-й роте свои барабанщики, среди которых самый крохотный кадетик всего корпуса. Они отлично барабанили. Большой обед для гостей и выпускного класса в зале и для кадет в столовой, служащей ее продолжением. Были депутации от некоторых полков, войск местного гарнизона и местных гражданск[их] учебн[ых] заведений.

Днем вскрыл почту, отдохнул, ходил к кадетам. Вечером был концерт — музыка и декламация. Близнюк пел прекрасным, от природы правильно поставленным голосом; он нигде не учился и даже не знает нот. Жаль было уезжать. Кадеты стояли шпалерами от выхода вдоль стены; по общественному лифту спустились до электр[ического] трамвая, в вагоне которого доехали до берега Оки. Ее переехали по льду в санях. Перевел несколько строк из «Ифигении» и поздно лег спать в вагоне.

Вторн[ик]. 17 марта.

Прибыли в Ярославль во 2-м часу дня. Встречал губернатор А.А. Рим­ский-Корсаков¹² и пригласил к себе обедать на другой день. В корпусе застал годичное испытание по музыке и пению. В зале 1-й роты были собраны все кадеты, кое-кто из их родителей, а также служащие с семьями. Была и старая ярославская знакомая, жена начальника гарнизона Эвелина Иван[овна] Дебагорий-Мокриевич. В перерыве, когда все выходили в приемную, меня окружили кадеты. Скоро многим определил по лицу, каковы их успехи и поведение. Сырцову VI класса сказал, что по глазам он должен быть из породы «артистов», т.е. часто нарушающих порядки и правила заведения, — и не ошибся.

В лазарете несколько человек не на шутку больных. Самый жалкий — маленький Ермолов I класса, с туберкулезными явлениями в четырех местах зараз. Он 9-й в семье из 14-ти детей. На обратном пути, когда я шел через спальню и залу 1-й роты, кадеты схватили меня на руки и пронесли в мое помещение — учительскую и кабинет инспектора. Обедал у директора Латура¹³. Жена его — австрийская полька — не делает впечатления дамы.

Латур с основания корпуса был в нем ротным командиром и самым видным из служащих. Калишевский¹⁴, в первый же год моего управления назначенный сюда директором, нашел в Латуре твердого и надежного помощника. В 1906 году Латур назначен прямо из ротных командиров директором Неплюевского корпуса, а Ярославский принял от Калишевского Бордель фон Борделиус. При нем все пошло вверх дном; своею бестолковостью и беспримерной слабостью он в два года довел корпус до совершенной распущенности. Летом 1908-го я устранил Борделиуса и на его место перевел из Оренбурга Латура. Новый директор, явившийся в корпус своим, хорошо известным человеком, сразу привел его в порядок. Опять здесь все пошло по-старому, по-хорошему, и одни и те же служащие, никуда не годные при распустившем их Борделиусе, принялись за дело, подтянулись и подтянули кадет. Мне отрадно, что я не ошибся в Латуре. — Здесь увидал я в числе воспитателей двух питомцев: Алешу Турчанинова, которого помню еще кадетом VI-го класса, и Федорова, кот[орый] в Павловском у[чили]ще отлично играл Фамусова. Много здесь переведенных кадет других корпусов ради исправления.

Среда. 18 марта.

Прекрасное впечатление делает немецкий учитель Вальтер во II классе и русские — штабс-капитаны Миляшкевич в I-м и VII-м и Молчанов в средних. Эти два офицера из одногодичников Киевского у[чили]ща и с наших учительских курсов; я говорю им «ты». При Борделиусе у них с некоторыми служащими выходили крупные столкновения, все из-за неумения директора держать подчиненных в руках и руководить суждениями в Педагогическом комитете. Теперь и отношения уладились, и ученье сразу пошло на лад. Эти офицеры, которым Борделиус, как и двум ротным командирам и некоторым воспитателям, дал дурную аттестацию, высоко ценятся новым директором. — Законоучитель — совершенно^[3] бесцветная личность. Нельзя сказать, чтобы Латур был счастлив в ротных командирах. Лучший из них, как убежденный, вдумчивый педагог Михайловский, вследствие неловкого положения, созданного ему бывшим директором, и некоторых личных промахов в корпусе одинок; он возбудил против себя и сослуживцев, и кадет. Бришков во 2-й роте и Беляев в 3-й терпимы только под начальством такого сильного человека, как Латур. Инспектор классов Бабченко, генерал смирный, слабый, но добросовестный, не честолюбивый и не метящий в директора. — Кадетами директор доволен. Они очень отзывчивы. — Обедал у губернатора. Вечером в корпусе продолжительный педагогический комитет. Впечатление отрадное.

Четверг. 19 марта.

Предполагал ехать домой 19-го, но вечером этого дня была генеральная репетиция «Ревизора» и кадеты упросили меня остаться. Опять ходил по классам. В корпусе два французских учителя: Шансаль, порядочный, и Пикильу, плохой.

(В Павловске, Страстной понедельник, 23-го.) Ярославские кадеты приветливы и податливы. 1-я рота, так же как и обе младшие, при первой возможности окружали меня тесным кольцом, часто подхватывали меня на руки и носили, крича «ура!».

Сыну Алеши Турчанинова, моему крестнику, трехлетнему Владимиру, я подарил серебряный стаканчик. Мальчика два раза ко мне приводили.

Много слушали рассказы директора о положении дел в корпусе. Подобно Ст[епану] Нил[овичу] Лаврову, я вынес впечатление, что Латур человек твердый, сильный и умелый; под его крепкою рукой корпус, несомненно, направится в желательную сторону.

Обедали у директора с инспектором классов генералом Бабченко, доб­росовестным, но довольно бесцветным человеком, и Римскими-Корсако­выми. На пути из квартиры директора в мое помещение кадеты 1-й роты ждали меня у дверей