Воскрес[енье]. 28 июня.
Остался в Полтавском корпусе на лишний день, уступив просьбам директора. Был торжественный акт, а вечером бал. Разболелась голова. Завтракал с детьми у директора. Долго разбирал накопившуюся за 4 дня почту. Вскоре по начале бала уехал на поезд. Меня провожали Иоанчик, командир 1-й бригады 1-й гв[ардейской] дивизии Зайончковский и состоящий при нем семеновец, мой питомец Романовский. Иоанчик с эскадроном покидает Полтаву 1 июля, а Олег и Игорь с приехавшим за ними Бальи-Контом в ту же ночь уезжали в Осташево. Ермолинский собрался на несколько дней к своей семье. С моим поездом ехало в Елизаветград несколько тамошних юнкеров. Пятерых из них — Псиола, Булецеля, Товарова, Натензона и Коха — я позвал к себе в вагон чай пить.
Понедельн[ик]. 29 [июня].
Утром в Елизаветграде ко мне в вагон пришли начальники: гарнизона г[енерал]-м[айор] Жданко и училища г[енерал]-м[айор] Новиков. С последним и спутниками поехал в ландо в лагерь училища. По дороге выстроились роты Таганрогского полка. Я был в конно-гвардейской форме. По случаю Петрова дня занятий не было. Оба эскадрона выстроились на передней линейке. Велел юнкерам стать в своих бараках по кроватям и начал каждого опрашивать. Эти беседы с молодежью самое большое для меня удовольствие. Заранее предвкушал радости встречи со знакомыми питомцами. Нашлись среди них и любимцы, которых мне так хотелось повидать после долгой разлуки, — напр[имер] Сумского корпуса Галецкого, Киевского — Сокологорского (Пегашку). Обрадовался Безобразову 2-го Московского, Кушелеву (родному брату импер[аторского] стрелка). Юнкерский обед прервал мой опрос, и я возобновил его, когда встали из-за стола, уже под столовым навесом. Галецкого я так бы и не увидал — он был где-то в наряде, — но сам о нем спросил и велел привести. Он 2 года пробыл в младш[ем] классе и теперь перешел в старший.
Завтракал с офицерами перед их собранием, под знакомым большим кленом. За 3 года, что я тут не был, деревья сильно разрослись, под ними развели бездну цветов, и вид лагеря много выиграл. Время пошло так быстро, что я и не заметил, когда подоспел срок расставанья. В 5 ч[асов] выехал по дороге за границу. Сильная жара; голова была не в порядке. — Оказался попутчиком директор Одесского корпуса Родкевич; он у меня ужинал и провел весь вечер.
Вторник. 30 июня.
Весь день ехали по Юго-Западной ж[елезной] д[ороге].
Встретил на одной станции трех кадет Аракчеевского корпуса — братьев Зметковых. Они ехали с отцом, получившим назначение начальником дивизии в Остроленке, матерью и сестрами. Со всеми перезнакомился.
Возобновил перевод и много сделал.
(Либенштейн, Villa Georg, 2/15 июля.) Кадет Зметковых звали: старшего, вице-унт[ер]-офицера Ростиславом, 2-го Ярополком и 3-го Николаем. — Много и, кажется, удачно перевел из «Ифигении».
1 июля.
Утром, до приезда в Варшаву, довел перевод до последнего явления предпоследнего акта. Оделся в штатское. В Варшаве вышел из своего вагона; Миша Репин возвращается в нем домой, а далее со мною едет Андрей Иваныч.
Меня встретили помощн[ик] команд[ующего] войсками Гершельман, губернатор бар[он] Сем[ен] Корф, инспектор классов Суворовского корпуса Мартос и ротный командир Соловьевич. Я просил их не нарушать моего инкогнито и отправился с Драшковским и Шаховским завтракать в гостиницу «Бристоль». — Сперва пешком, а потом в трамвае направились к лазенкам. У входа в Бельведер вспомнил, что там в тот самый день 47 л[ет] назад родился покойный Вячеслав. — В 5 ч[асов] поехали далее, за границу. Вечером на границе, в Александрове, встретил VI кл[асса] полочанина Семенова и суворовцев I и III класса Мронговиуса и Вейсбаха. Из разговора с маленьким Жоржиком Семеновым узнал, что его брат умер от чахотки в Абас-Тумане в марше; это его сестра писала оттуда кн[ягине] М.В. Барятинской, прося помощи на возвращение домой, а та переслала мне это письмо в Полтаву, откуда я и распорядился, чтобы Семеновой дано из моего содержания пособие в размере, необходимом для пути из Абас-Тумана в Александрово. Странное совпадение!
(Вильдунген, Fürstenhof, 4/17 июля.) В Александрове пересели из салон-вагона в спальный международный.
Четверг. 2/15 июля.
В Берлин прибыли в 7-м часу утра. Простился с Шаховским; он хотя тоже едет в Вильдунген, к жене и дочери, но сам по себе, а не со мною. С Драшковским и Андр[ем] Ив[ановичем]1 захватил 11 мест ручного багажа, переправились в моторе на Anhaltes-Bahnhof. Попили кофе с вкусными немецкими булочками. Вскоре прошел поезд, в котором прибыла жена с Софихен Корф, Робертом, камер-фрау Шадовиц и выездным Селезневым. Софихен только довезла жену до Берлина, и мы распростились. Драшковский остался в Берлине, чтобы на другой день ехать в Вильдунген с Шаховским. — Поехал в женином вагоне. — В Эйзенахе завтракали в герцогских комнатах станции, отделанной в стиле замка Вартбурга, которым мы любовались из окна вагона. На ст. Immelborn, в Мейнингенском герцогстве, нас встретила моя теща и в своем ландо повезла нас к себе в Либенштейн, в Villa Georg. Роберт ехал в другом экипаже с ее дамой Frau v[on] Plenkner. Приветливая местность, несколько пересеченная, много зелени; везде благоустройство. На вилле очень мило и уютно. Кругом прелестный сад. — Пошел погулять. Здесь я был впервые, тогда как жена с детства нежно любит эти места, где до замужества живала каждое лето. — Обошел все местечко. Отыскал гостиницу «Bellevue», где поместили Роберта.
Приезжал 83-летний дядя Жорж2, герцог Саксен-Мейнингенский, из Altenstein’a; это его местопребывание, минутах в 20 езды от Liebenstein’a. В Altenstein’е я был у него 9 лет назад, и с тех пор мы не видались. Он все еще довольно бодр, только несколько согнулся и заметно оглох. Попив с нами чаю, он уехал к себе.
Мы в 7 ч. обедали, а потом беседовали с женой.
Пятница. 3/16.
Утро пасмурное, но теплое. Мне подали кофе внизу, на балконе. Гоф-фурьер Taubert счел своим долгом меня занимать, и я не знал, как от него отделаться. Миленький серый мопсик моей тещи, Gualterio, ласкался ко мне и ждал подачки. Пошел гулять по горе, заросшей буковым лесом и увенчанной развалинами старинного замка — alte Burg. На деревьях на каждом перекрестке доски с указанием, куда ведет та или другая дорожка: Ida Denkmal, Felsenthenter, Bernhardssplatz и т.д. Следуя этим указаниям, добрался до Felsenthenter, дикое, красивое скалистое местечко, и до Benonibuehe — это огромное старое дерево. Солнце прорезало туман, местность оживилась. Взлез на вершину до развалин. Над одной дверью высечено в камне: 1554. — Видел много листьев ландыша; цветов, конечно, уже не было. Это дало мне мысль для стихотворения, которое и было готово к отъезду. Вот оно.
Ландыши
Если ландыша листья средь жаркого лета
Мне в тени попадутся лесной,
Я не вижу на них благовонного цвета,
Облетевшего ранней весной.
Затаенною грустью и радостью ясной
Сердце сладко заноет в груди:
Много счастья изведано в жизни прекрасной,
Мне не знать уж весны впереди.
Пусть земле возвращает она ежегодно
Белоснежного ландыша цвет —
Призрак старости манит рукою холодной,
Юным дням повторения нет.
Но покинуть мне наше не жаль пепелище:
Там, в неведомой сердцу дали,
Расцветают красы и светлее, и чище
Милых ландышей этой земли.
С женой и тещей поехали в Altenstein, к дяде Жоржу, завтракать. Стол был завален чудными водяными лилиями (кувшинками, nénuphar). Простился с дядей и тетей. Жена отвезла меня Immelborn, где я с Робертом и Андр[еем] Ив[ановичем] сел в поезд. По пути пересаживались 4 раза и в 6½ прибыли в Вильдунген. На станции встречал Няня Миша (Драшковский). В Fürstenhof отвели мне те же комнаты, что и в прошлом году. Обедали. Разложил. Опять приступил к переводу. Идет заключительный монолог IV акта.
Суббота. 4/17 июля.
Начал леченье. В 7½ утра пошли с Робертом и Няней Мишей к источнику. Выпил 2 стакана Helentnquelle; каждый надо пить в течение 5-ти минут, а между стаканами проходить ¼ часа. Потом прогулка до 9 ч. После кофе приходил милый старичок д[окто]р Марк и указал в подробностях леченья держаться такого же порядка, как и в прошлом году. — Русских здесь много. Встретил у источника бывшего рязанского губернатора Брянчанинова3. Сам подошел ко мне незнакомый мне член Госуд[арственного] совета от Псковск[ой] губ[ернии] Неклюдов. Познакомился с его женой и дочерью Шаховского. Видел в Trinkhale свиты генерала кн[язя] Багратиона-Мухранского4 с женой, рожд[енной] Головачевой, и незамужней дочерью, а также Lise Лазареву, рожд[енную] Сумарокову-Эльстон, с дочерью. — В ½ 12-го третий стакан и прогулка. Завтракали в 1 ч. Увидали прошлогоднего здешнего знакомца, члена Госуд[арственного] совета Влад[имира] Петр[овича] Глебова; он к нам подсел. Отдых, чтение. Взялся за сборник «Вехи», о котором слышал от А.Ф. Кони. Около 5-ти последний стакан и прогулка. После ужина в 7 поработал над переводом, а около 9-ти пошел вниз, к «Badenhоtel», где в саду Шаховские велели приготовить особый чайный стол. Был Gartenfest[1]. Много народу. Иллюминация, фейерверк.
Воскресенье. 5/18.
(Утром 6/19 июля.) Книга «Вехи» — недавно изданный в Москве сборник статей «левых» — значительное явление: оно показывает эволюцию мысли среди людей, которых нельзя заподозрить реакционерами. Они свидетельствуют о несостоятельности нашей интеллигенции, которая не сумела воспользоваться «освободительным движением» 1905/06 года. — Погода хорошая. Нанял себе велосипед и катался на нем за городом. Вечером очень смеялся в театре. Потом много перевел. — Встретил еще русского — нашего академика Ф.Н. Чернышева5.
Понедельн[ик]. 6/19.
(Вильдунген. 7/20.) Теплый, прекрасный день. После первых двух стаканов прогулка с Шаховскими, княгиней и князем, Няней Мишей и Робертом. Княгиню я вел под руку. Она особа весьма крупных размеров, как в вышину, так в ширину, добродушная, простая, чуждая чего-либо напускного. — Судя по письмам жены, пребывание ее в Либенштейне не отдых, а непрерывная тревога. Ее мать делом заняться не умеет, а только отыскивает чьи-либо недостатки, возводя их чуть не в преступления. Она всегда с кем-нибудь ссорилась: прежде с покойным герцогом, с тетей Тези, а теперь с сыном и невесткой. Жене приходится выслушивать бесконечные жалобы и мирить. — Днем ездил на велосипеде по дороге unterer Hombergsweg, огибающей всю лесистую гору Homberg, у подножия которой лежит источник Viktorquelle. Виды очаровательные. К ужину на веранде пригласил академика Чернышева.
Кончил IV акт «Ифигении».
Вторник. 7/20 июля.
(8/21 июля.) Похолодание. Те же три прогулки в день. Опять не в ладу с совестью. — Приехала Нина Келлер и остановилась в «Badenhоtel». Позвал к ужину Шаховских с дочерью. — В V акте «Ифигении» перевожу уже 2-е явление.
(9/22. Вильдунген.) Здесь хорошо, погода благоприятная, местность живописная, прогулки — большое удовольствие, никто не мешает, нет никакой суеты — а все же отрадно подумать, что здесь я буду сравнительно недолго. Самое большое и хорошее здесь дело — перевод «Ифигении».
Среда. 8/21.
У источника некоторые начинают мне кланяться, хотя мы незнакомы; должно быть, русские.
Встречаю Лизу Лазареву (жену Пети) с хорошенькой дочкой Ириной, ровесницей нашей Татианы. — Нравится мне прошлогодний знакомец Глебов; он вчера ждал приезда своей дочери гр[афини] Олсуфьевой с мужем. — Стараемся с Робертом ускользать от знакомых и гуляем вдвоем. — Добрались до деревушки Reizenhagen, там в простом трактирчике подали нам за баснословно дешевую цену кофе и вафли.
Четверг. 9/22.
(Вильдунген. 10/23 июля.) Дочитал «Вехи» и передал книгу для прочтения В.П. Глебову. Положительно у наших «левых» заметно поправение и пробуждение самосознания; но все пока им спать не дают такие в их глазах жупелы, как абсолютизм и реакция. Нельзя ли думать, что и с нами они когда-нибудь помирятся?
Здесь однодневная народная ярмарка. Сейчас же за городом, по дороге в Helentnquelle, у Schützenhaus’a, появились карусели, атлеты, странствующий цирк, таинственная behaarte Meerfrau[2], оказавшаяся просто тюленем, всякие лотереи и, конечно, — пиво в большом количестве. — В Kushaus’e вечером босоножка Дева поражала неприличием откровенности наряда или, вернее, его отсутствия в танцах. Смеялись, глядя на пьесу «Niobe».
Пятница. 10/23 июля.
(Ольгин день.) Познакомился с приехавшей сюда дочерью Глебова гр[афиней] Олсуфьевой и ее мужем. — Получил письмо из Вильдбада от В.А. Пушкаревой-Котляревской; она расхваливает мои «Ландыши», недавно посланные ей в письме. — Питье вод и ходьба отнимают так много времени, что его недостаточно для занятий. Вчера, напр[имер], успел только разобрать почту, написать письма и с час заняться переводом, а читать не удалось. У источника встретил Лизу Лазареву и по ее просьбе проводил ее до ювелирного магазина против почты. Видел в театре Curhaus’a знакомую с прошлого года хорошо разыгранную пьесу «Daszweite Gesicht».
Суббота. 11/24.
(Вильдунген. 12/25 июля.) Ходили поменьше, но все же более 4 часов. Погода не теплая, и неоднократно принимался идти дождь. Читать удалось. — Митя едет 14 в Châtel Guyon, во Францию, на 4 недели леченья и на 2 отдыха. С ним едут Саса и Костя, кот[орый] с Bailli-Comte’ом отправится в Италию ко времени прибытия туда Татианы, чтобы с нею попутешествовать. Прогулялись с княгиней Багратион, рожд[енной] Головачевой. — Вечером, хотя времени было довольно, перевел мало.
Воскресенье. 12/25.
(Вильдунген. 13/26 июля.) Орлов и Лиза Лазарева с дочерью уехали. Здесь они были представителями самого щегольского, высшего света и выделялись и нарядом, и образом жизни. Меня не тянет в эту среду; гораздо лучше чувствую я себя в обществе Багратионов и Шаховских, которые принадлежат к тому же числу светских людей, но без исключительной утонченности. — Ходили к обедне в католическую церковь. Утром и днем все бродил с Шаховскими и Багратионами. Познакомился с сестрой Багратиона, пожилой, но сохраняющей следы прежней красоты вдовой кн. Амилахвари, умной, бойкой грузинкой. Всем обществом снимались группой.
Понедельн[ик]. 13/26.
(16/29.) Получил письмо[3] от Фердинанда Болгарского в ответ на мое письмо с препровождением раскрашенной фотографии (в натур[альную] величину) с павловского портрета Константина Павловича, писанного Боровиковским в 1795.
Приехала Бэби Лейхтенбергская. Условившись заблаговременно с нею, я задержал для нее в своем коридоре одну комнату, а другую поблизости, для горничной. В гостинице спрашивали, не я ли буду платить за комнаты, и мы с Бэби много этому смеялись. — Садимся за стол вместе, но за себя платит она. — Вечером пришли письма. Буксгевден присылает конфиденциальное письмо сербского министра к нашему м[инист]ру иностр[анных] дел Извольскому6, в котором осторожно испрашивается, может ли новый сербский наследник (паж) Александр7 надеяться на успех, если бы просил руки Татианы. Кроме того, Извольский слышал от Государя о предположениях баварского принца Франца Иосифа8 просить руки Татианы и, как бывший посланник в Мюнхене, знающий тамошние порядки, предупреждает, что брак католического принца с православной княжной представляет крупные затруднения и грозит осложнениями. — Полагаю, что Т[атиана], знакомая с Александром Сербским, не пожелает за него выйти, а если б и пожелала, то следовало бы встретить препятствие в еще не утвердившемся положении на сербском престоле династии Карагеоргиевичей. — Относительно баварца мне кажется, что следовало бы отклонить его предположительный приезд в Liebenstein, куда дней через 10 съедемся и Т[атиана], и я. Послал эти письма жене.
Вторник. 14/27 июля.
Ездил с Робертом в моторе (выписанном из Касселя) в Пирмонт, к Фрицу Вальдекскому9. Думали, что езды часа 3½, но оказалось, около 5-ти. День был чудесный, местность очень живописная, и ехать было чрезвычайно приятно. Шофер не твердо знал дорогу и спрашивал у прохожих, куда ехать. Предупреждал Фрица, что буду у него около 1 ч. Но время шло, а нам до места еще оставался порядочный путь. По телефону из какого-то местечка известили в Пирмонт, что опаздываем. Проезжали столицу княжества Вальдек Арользен с красивым дворцом, а также городок Варбург с остатками городских стен и башен и старинной церковью. — Прибыли в 3½. Жена Фрица Тилли и ее незамужняя сестра Аликс встретили меня очень ласково; мы не видались лет 11. Замок XVII в., окруженный рвами с водой, красив. Посылали необыкновенно старую, огромную липу, которой будто бы 1000 лет, и оно вероятно. Пробыв там часа 2–3, пустился в обратный путь, другой дорогой, через Кассель. Дома были около 10-ти вечера. Бэби и Драшковский ждали нас с ужином.
Среда. 15/28.
Дождливо. Все же ходили гулять. Русское общество обедало в «Badenhоtel», у семьи племянника Шаховского.
(17/30 июля.) Собравшееся здесь небольшое русское общество живет дружно и весело. Встречаются у источника в часы питья воды, часто вместе гуляют, обедают, заглядывают в магазины, прицениваясь к дешево продаваемым аметистам, топазам, аквамаринам, кварцу и пр. Шаховские праздновали 15-летие свадьбы. Русские наперерыв подносили доброй княгине цветы, я розы, Бэби Лейхтенбергская гвоздику. Нина Келлер больше держится старушки г[оспо]жи Козен, рожд[енной] гр[афини] Клейнмихель, в стороне от прочей компании. Ее составляют Шаховские, Багратионы и Н.С. Брянчанинов; к ней примыкаем и мы — Бэби, Драшковский и Роберт.
Четверг. 16/29 июля.
Жена возвратила мне из Либенштейна письма, касающиеся Татианы. Жена опасается, что она приняла бы предложение Сандро Сербского. Относительно баварца жена, посоветовавшись с матерью, телеграфировала мне, чтобы я удержал Татиану от приезда в Либенштейн, но несколько позже пришла другая телеграмма от жены: ее сестра, через которую переговаривались с баварцем[4], известила, что там передумали и баварец Франц Иосиф не приедет в Либенштейн; след[овательно], к приезду туда Татианы препятствий уже нет. — Сопровождающий Гаврилушку д[окто]р Соколов на мой вопрос, можно ли Гаврилушке приехать на несколько дней в Либенштейн, когда там съедемся Татиана и я, ответил из Бюргенштока утвердительно. След[овательно], мне с женой уже не надо будет ехать в Бюргеншток навещать сына.
Пятница. 17/30 [июля].
(Вильдунген. 18/31 июля.) Весь день дождь, не помешавший, однако, быть три раза у источника. Познакомился там с баронессой Мальцан, женой бреславского коменданта, прежде командовавшего моим прусским полком. Она родилась в Москве и говорит немного по-русски. По-видимому, очень приятная, культурно-образованная; говорят, прекрасно поет.
Суббота. 18/31 [июля].
(19 июля/1 августа.) Днем на музыке играли новый марш, посвященный памяти гр[афа] Келлера, годовщина падения которого приходилась на вчерашний день. Марш сочинен неким Чернявским; ноты прислала сюда сестре Нине графиня Клейнмихель, а здешний капельмейстер Мейстер со своим оркестром разучил марш в 4 дня. Это музыкальный винегрет: выдержки из различных маршей полков, в которых служил Келлер; входят туда тоже и болгарский, и японский, и турецкий марши, [л. 80 об] и музыкальное изображение боя, и «Коль славен», и похоронный марш Шопена, и, наконец, гимн. Когда раздался последний, мы, русские, встали и сняли шляпы.
Вторник. 19 июля/1 августа.
(Вильдунген. 20 июля/2 августа.) Были с герцогиней и Робертом в лютеранской церкви. Там есть любопытная алтарная икона, написанная немецким художником начала XV в. Есть также большие надгробные памятники прежних вальдекских графов — владетелей этой страны. Слышали прекрасную проповедь. — Герцогиня такой милый, простой, искренний человек; так приятно быть много с нею, вместе гулять три раза в день и садиться за стол.
К обеду пригласил часть русского общества, тех, которые наиболее держатся вместе, Шаховских, Багратионов, Брянчанинова, а также баронессу Мальцан. Нам отвели внизу хорошенькую читальню, с черной деревянной панелью и красным ковром. Стол украсили бледно-розовой гвоздикой. После обеда баронесса пела.
Предполагается, что Гаврилушка к 26 августа приедет в Либенштейн, где у жены будем я и Татиана. Жена противилась было приезду Гаврилушки, опасаясь для него дурной погоды и сырости. Но д[окто]р Соколов препятствий не встречает.
(21/3, Вильдунген.) Довел перевод до 2000 стиха; остался только 174. Здесь не кончу.
Понедельн[ик]. 20 июля/2 августа.
Утро было теплое. После 2-го стакана полезли с герцогиней и Робертом на Нomberg и добрались до Bismarckshöhe. Условились пить утренний кофе у Шаховских, под липами перед их «Badenhоtel». Спускаясь с горы, не нашли более короткой дорожки и запоздали больше чем на полчаса. Но нас ждали.
Нестор Котляревский, одобривший в письме мои «Ландыши», в ответ на что я писал ему, прося не отказать в советах моему переводу «Ифигении», в новом письме охотно соглашается быть моим критиком. Его жена прислала мне № «Артиста» за 1892 год, для прочтения «Северных богатырей» Ибсена. Она полагает, что эта мрачная драма годилась бы для сцены «Измайловского досуга». Начал читать. Хорошо, сильно.
Днем снимались с Бэби Лейхтенбергской и Робертом.
После 4-го стакана пошел с ними, баронессой Мальцан и княгиней Шаховской по большой дороге от «Parkhotel» в гору, заросшую буковым лесом. — Ужинали у меня в номере Нина Келлер, Бэби и Роберт. Перед дамами лежали по пучку голубой гвоздики. В переводе дошел до начала заключительного (шестого) явления. Кончу, вероятно, в Либенштейне или в Осташеве.
Вторник. 21 июля/3 августа.
(Вильдунген. 23/5.) Жена ездила в Hummelshain и написала оттуда, что ей не удалось вызвать брата на большее сближение с матерью. При ее нраве и малой податливости сына трудно рассчитывать на искренность и близость. Жена этим мучается и хотела бы помочь; но нельзя поправить то, что не подлежит изменению. — Погода не теплая, сырая. Были в театре.
Среда. 22/4.
Прелестная поездка в Cassel в моторе с Марьей Николаевной10, Робертом и Драшковским. С утра шел дождь, но перестал к нашему выезду, и погода была пасмурная, но не худая. Дорогой любовались прекрасным состоянием путей сообщения, благоустройством, чистотой и наклонностью к изящному в деревнях. А Cassel, незначительный, сравнительно, в Германии город, может похвастаться перед нашими столицами и чистотой, и мостовыми, и тротуарами, и красотою зданий. — Видели Marmorbad при оранжерейном дворце[5]. Осмотрели картинную галерею, где есть несколько весьма ценных картин Снайдерса, Рембрандта, Ван Дика[6], Рубенса. — Завтракали в гостинице в Wilhelmshöhe, поднялись в моторе к Геркулесу, поражались огромностью затеи, любовались каскадами. Зашли в Löwekburg — прелестный готический замок.
Заходили в Кассель в магазины. На обратном пути осмотрели собор в Fritzlag’е.
Четверг. 23/5.
(Вильдунген. 24 июля/6 августа.) Приехали на 2–3 дня Котляревские — Нестор Александр[ович], недавно избранный в действит[ельные] члены Академии наук, и его жена Вера Васильевна, моя Гертруда и Изабелла11. Она ко мне относится весьма сочувственно и гораздо снисходительнее, чем я заслуживаю. Слышу от нее похвалы и телесным, и духовным качествам, которыми я, по ее словам, наделен. Не скажу, чтобы такое лестное для меня ее обо мне мнение льстило мне: прекрасно сознаю, что оно подсказано ей повышенной восторженностью, выражающейся в частых письмах и нескрываемом влечении гораздо более, чем действительной моей ценою. Эту цену я себе знаю и прекрасно чувствую, что не стою щедрой[7] оценки Веры Васильевны. Примирившись с совестью, укорявшей меня за падение 17 января этого года, когда в бане я опять уступил несчастной противуестественной страсти, отговев два раза в великом посту, я довольно долго совсем освободился от дурных помыслов, этих предвестников греха. Так шло до июня, когда, вернувшись из Сибири в Павловск, я опять не сумел отгонять грешных мыслей. Перед отъездом в Полтаву поговел, чтобы опять найти равновесие. Но вот, прибыв сюда, в одну из первых ночей, в бессонницу, когда смущали меня соблазнительные видения, предался я тайному греху, и с тех пор и пошло, и пошло. Уже не борюсь с помыслами, а малодушно мечтаю по приезде в Петербург быть в бане и удовлетворить постыдную страсть... Все эти дни не читаю по утрам и вечерам ни молитв, ни евангелия. Сознаю, что качусь по наклонной плоскости... Котляревские у меня обедали и ужинали, а также и Марья Николаевна. Вечером они, а также Роберт и няня Миша собрались в моей гостиной. Читал им первые два действия моей «Ифигении». Котляревский очень похвалил заключительный монолог 1-го действия.
(Вильдунген. 25 июля/7 августа, в день отъезда.) Я писал, что женины старания примирить брата с матерью не увенчались успехом. Однако потом она с радостью известила меня, что ее брат приезжал в Либенштейн, к бывшему вчера дню рожденья моей тещи. — Наконец сырую и холодную погоду сменила сухая и теплая.
Пятн[ица]. 24 июля/6 августа.
Поутру, сойдясь у источника, отправились гулять вместе с Марьей Николаевной, Котляревскими и Робертом. Нестор Александр[ович] страстный любитель искать грибы. Должен признаться, что предпочитаю его Вере Васильевне: в нем нет восторженного поклонения ко мне, которым она во мне возбуждает невольную сдержанность. — Вклеиваю сюда карточку нашего тройственного союза. М.Н. Драшковский не был нам товарищем в частных и продолжительных прогулках, а потому не снимался с нами. Он легко запыхивается и ходит медленно.
По обыкновению, втроем ходили на Helenenquelle и дальше по над[8] водопадом, в котором почти не было воды. Тем не менее местность очень живописная. — Обедали на балконе в «Badenhоtel», куда нас пригласили Багратионы и сенатор Брянчанинов. Были там и Шаховские. Все это общество очень дружно сошлось; даже жаль расставаться. Жена извещает, что к ней приехала Татиана. Гаврилушка приедет туда с д[окто]ром Соколовым.
Суббота. 25 июля/7 августа.
(Любенштейн, hotel «Bellevue», того же 25-го.) Около 8 утра последний стакан Helenenquelle у источника Georg-Victorquelle. Простился с Котляревскими: они уезжали обратно в Вильдбад. Наконец совершенно ясный, жаркий день. — Собою я глубоко недоволен, но не чувствую ни сил, ни желания победить соблазнительные помыслы и только и думаю, как сразу по приезде в Питер дам волю своей противуестественной страсти[9], моясь в бане.
Все утро писал дневник, разбирал почту, писал Варваре Ильиничне и читал «Нов[ое] время» и роман Зудермана. — Ходил прощаться к д[окто]ру Марку и графине Келлер. Последнюю видеть не удалось. — В последний раз позавтракали с герцогиней и няней Мишей; на прощанье нам накрыли на веранде. Нина Келлер и Шаховские пришли прощаться; Веруша дала мне большой букет роз. Герцогиня и няня Миша поехали провожать меня с Робертом на вокзал. Там были тоже Багратионы, Брянчанинов и Шаховской. Так закончилось вильдунгенское пребывание. — В Ваберне надо было пересесть в другой поезд, но он сильно запоздал, так что мы не попали на поезд, который из Эйзенаха должен был доставить нас в 8-м часу в Либенштейн, а следующий шел только в 10 ч. Чтобы не терять времени, мы наняли мотор и покатили в Liebenstein. Прелестная, живописная дорога. В пути надо было бы быть только час, но на одном подъеме мотор застрял и не мог двигаться далее. Мы вышли и продолжали путь пешком. До Либенштейна оставалось около часу ходьбы. В hotel «Bellevue» пришли к 9-ти, когда уже стемнело, и были рады прекрасной прогулке. Жена, Татиана и Татьяна Васильевна сидели за ужином. Жена перебралась в гостиницу из Villa Georg два дня назад, к приезду Татианы. Комнаты у нас уютные. Поужинав, пошел с женой и Татианой по темным дорожкам в Villa Georg, к теще. Мы с ней в отличных отношениях, но все же я чувствую себя при ней не по себе.
Пора спать.
Воскресенье. 26 июля/8 августа.
(Liebenstein. 27/9.) Жара. Гостиница не то, что «Fürstenhof» в Вильдунгене, где заботятся о малейших нуждах постояльцев и все заведено, как в лучших домах; а здесь даже нет ванны. — Утренний кофе пили на открытой террасе с Татианой, Т.В. Олсуфьевой и Робертом уже в 8 ч. Жена встает позже. — Ходили в церковь. Здешний пастор Nonne женат на русской, православной Митрофановой, с которой встретился в Швейцарии. Ходили здороваться с тещей. До завтрака у нее оставалось около 2-х часов, которыми я с Татианой воспользовался, чтобы пешком прогуляться в Альтенштейн и обратно и навестить старого дядю. Дорогой я подробно рассказал ей о притязаниях сербского двора и о причинах, побуждающих нас советовать ей отказаться от этого предложения. Хотя Сандро Сербский ей скорее нравится, она не колеблясь от него отказалась. Я рассказал ей и о предложениях с баварской стороны, теперь уже оставленных. В Altenstein’e старый дядя принял нас необыкновенно вежливо, даже слишком, если принять во внимание его большой возраст. Угостили нас шоколадом. Пришла и его жена, баронесса Heldburg, и его второй сын Эрнст, художник, наш шафер, которого я не видел 25 лет. — К завтраку у тещи поспели вовремя. — Потом писал Мите, телеграфировал Павлу Егоровичу, прося передать Буксгевдену об отказе Татианы, и читал. Теща заехала за мной в коляске и часа полтора катала меня по горам, в лесу, в чрезвычайно живописной местности. — Много работал над переводом; надеюсь его окончить до отъезда из Либенштейна, предположенного 31/13. О приезде Гаврилушки еще ничего не знаем.
С женой и Татианой пили чай у тещи.
Хотя и поздним вечером на воздухе было теплее, чем в комнатах, и не
- Комментарии