Дневник К.Р. 1909 года

Продолжение. Начало — № 6.

Понедельн[ик]. 6.

(Павловск. 7 апр[еля].) Очень обрадовался на приеме в ГУВУЗ г[енерал]-л[ейтенанту] Покотило¹, бывшему директору 1-го кад[етского] корпуса, позднее воен[ному] губернатору Ферганы, еще позднее атаману Семиреченского войска, а теперь атаману Уральского войска. Он сообщил мне, что вскоре будет назначен помощником к коман­д[ующему] войсками Туркестанского воен[ного] округа Самсонову², тоже моему бывшему подчиненному, как начальнику Елизаветград­ск[ого] кавал[ерийского] училища. Назначение Самсонова на место ге­н[ерал]-адъют[анта] Мищенки³ ме­ня очень радует: наконец будет в Ташкенте человек твердый, дельный и надежный. Узнал от Покотило, что он товарищ Самсонова по академии, что они жили вдвоем на одной квартире и знают и любят друг друга, как родные братья. Покотило сам назвался Самсонову в помощники, в ответ на что тот от радости прослезился. Самсонов имеет в виду устранить трех злых гениев Туркестана: Кондратовича, Мустафина и Рихтера. Теперь, можно надеяться, и дело ограждения Николы от грозящих ему и им же создаваемых опасностей пойдет лучше. — В Разряде изящн[ой] словесности нас было вчера пятеро почетн[ых] академиков: К.К. Ар­сень­ев, А.Ф. Кони, Ал[екс]ей Н. Веселовский⁴, Н.А. Котляревский и я. Присутствовал и А.А. Шахматов⁵. Собрались, чтобы выслушать, не представят ли почетн[ые] академики кого-либо из писателей к награждению почетным отзывом. Один Арсеньев представил две книжки рассказов (1908 и 09 г.) начинающего писателя Зайцева. Рассказы будут нам доставлены на прочтение. Снова возбудили давно уже предлагавшийся мною вопрос о том, чтобы каждый вновь избираемый почетн[ый] академик был встречаем в публичном заседании приветственным словом одного из сочленов и сам произносил свою вступительную речь. Говорили и об избрании новых поч[етных] академиков; Арсеньев предложил Ив. Бунина, а Котляревский — старика Златовратского⁶. Решили отметить юбилеи покойных писателей Гончарова, Потехина, Вейнберга, Кукольника и Каролину Павлову публичными собраниями. Говорили о желательности устраивать такие собрания не только ради поминок или юбилеев, а для речей на произвольные темы.

П[авел] Е[горович]⁷ прислал мне замечания на 2-е действие «Ифигении». Согласно с ними я в тот же вечер в Павловске сделал представления. — Исполнилось 25 лет со дня вступления Э.К. Шадевиц камер-юнгферой к моей жене. Ходил к ней в подкупольную комнату с поздравлением.

Вторн[ик]. 7 апреля.

(Павловск. 9 апр[еля].) 7 и 8 апреля провел здесь, за городом. Идут хлопоты перед празднованием нашей серебр[яной] свадьбы. 14-го приедет к нам, впервые владетельным герцогом, мой шурин Эрнст Саксен-Альтенбургский (Нини)⁸. Об этом уведомили м[инистерст]во Двора, м[инистерст]во иностр[анных] дел и импер[аторскую] Гл[авную] Квартиру. По бывшим примерам предполагается послать за Нини на границу флигель-адъютанта и вагон. Еще неизвестно, будет ли в Царском встреча с почетным караулом. — Приготовляемся, где и как кого принимать с поздравлениями.

(Павловск. 11 апр[еля. Костя заменил заболевшего Руммеля в бессловесных ролях в 1-м действии старейшины, а в 4-м отрока с брачными дарами].) Все еще холодно и снег. В Китайском театре вечером была последняя репетиция, без Арбатова, без публики, не в костюмах, но с переменой декораций. Шло не дурно, и даже с некоторым подъемом.

8 [апреля].

Еще спокойный день за городом. Завтракали в большой гостиной Мама, где теперь повешены все картины русских художников, прежде разбросанные по разным комнатам большого и Константиновского дворцов. Стол накрыли там, а не в зале Войны, которая на пути в большую залу, куда проходили съезжавшиеся на репетиции детского спектакля дети. Я встречал их на верху лестницы. Что за прелесть это многолюдное собрание юного народа. — После некоторого перерыва снова вернулся к переводу «Ифигении».

Четверг. 9 апреля.

В первый раз был с докладом у нового воен[ного] министра Сухомлинова в здании Гл. Штаба. Кажется, с ним не трудно иметь дело. Уже в 4-м часу вернулся в Павловск, чтобы перед представлением в Китайском театре (увы — последним!) побыть спокойно. По новому стилю было 25-летие со дня прибытия жены в Россию невестой и навечерие этой годовщины по нашему стилю. Привез жене в подарок купленный у Фаберже серебряный браслет с двумя сапфирами.

Поужинали пораньше, а в 8-м часу поехал в Китайский театр с Кос­тей, Олегом и Игорем. Поехал заблаговременно, чтобы успеть не спеша одеться и загримироваться. Костюмер был какой-то другой, и дело у него не очень ладилось. Публику на этот раз составляли лица, приглашенные мною. К общей радости, прибыл и Государь, опять в Измайловском сюртуке с жетоном Досуга на верхней пуговице. — Начали в 9 ч. с несколькими минутами. После второго моего появления на сцене, когда Мануил и Цезарь входят вместе с Изабеллой, там, где начинается мое примирение с братом, я вдруг почувствовал неисправность в своем костюме: стальной ошейник расстегнулся и с шумом полетел на пол, а плащ сорвался с левого плеча и стеснял мои движения; его^[1] прикрепляли за спиной, и я не мог от него освободиться; пришлось волочить его за собою по полу, держа в правой руке. Со 2-го действия все уже пошло гладко. Государь приходил за кулисы говорить с исполнителями после 3-го действия. Как и в прежние раза, все играли всё с большим одушевлением по мере того, как развивалось трагическое действие. Особенный подъем чувствовался в последнем действии. Я вполне владел собою. В театре некоторые плакали.

(Павловск. 12 апр[еля].) В последнем действии я почему-то несколько раз позабывал слова своей роли, хотя знаю ее очень твердо; но, благодаря некоторой привычке к сцене и самообладанию, не терялся, а делал паузы, прислушивался к суфлеру и, если не мог его расслышать за музыкой Палестрины за кулисами, спокойно припоминал мгновенно позабытое. Раз получилась очень продолжительная пауза. Но по ходу действия она была вполне уместна: я держал в объятиях Беатриче перед тем, как заколоться. И никто, даже самые тонкие знатоки, напр[имер] Ермолинский или автор «Измаила» Бухарин, ни сами актеры, не заметили, что я остановился не намеренно, а по забывчатости. — Когда кончалось представление, Котляревская и Мусина наградили меня большой лирой из лавровых листьев с надписями на белой и красной лентах: «Поэту-артисту» и «Беатриче и Изабелла 1909 г.».

И вот кончился отдел жизни, посвященный «Мессинской невесте».

Пятница. 10 апреля.

День отдыха и упокоения на лаврах. Стали получаться телеграммы и письма с выражением благодарности лиц, бывших зрителями в Китайском театре.

За Нини на границу посылается бывший преображенец флиг[ель]-адъют[ант] Свечин⁹ с вагоном. — Порядок празднеств по случаю сереб­р[яной] свадьбы у нас уже выработан: 14-го, по приезде Нини, богослужение в здешней Dorotheen-kirche¹⁰ и завтрак со всеми домашними. Вечером большой семейный обед. 15-го в 11 утра прием депутаций от Павловского гарнизона, жителей и купечества города; молебен в большой церкви и завтрак человек на 60 для всех ныне у нас служащих и прежде служивших. В 3 отъезд в Мраморный к Мама. Прием поздравлений от служащих в нашей столовой, от служителей в Белой зале, от различных депутаций в библиотеке окнами на Неву и от общества в Белой столовой и Мраморной зале. Возвращение в Павловск. На след[ующий] вечер, 16-го, у нас в Греческой зале будет петь немецкий хор. 17-го детский спектакль.

Суббота. 11 [апреля].

Стало теплее, и почти весь день было солнце. Но мне не удалось хорошенько насладиться весенней погодой: надо было ехать в город, сниматься в фотографии Мариинского театра вместе с прочими участниками «Мессинской невесты». Поехал с Костей и Ермолинским. Завтракали в Петербурге на вокзале. У фотографа продержали меня от 1 часа до 6-го часа. Уф! [л. 21 об]

Жена тоже ездила в город и осталась там на ночь. — С детьми и Саса составляли список приглашенных на детский спектакль 15-го.

Переводил.

Воскресенье. 12 апреля.

Мне кажется, что задуманная евангельская драма постепенно зреет в голове. Говорю «кажется», боясь, что ничего не выйдет. Во время обедни поминутно от молитвы переходил к обдумыванию плана. Драма пока представляется мне в 4-х действиях и 5–6-и картинах. 1-я картина — у Золотых ворот Иерусалима; только что свершилось «шествие на осляти». Народ. Экспозиция настроения умов врагов и почитателей Христа. Сомнения Никодима, книжника: у него не согласуются пророчества о Мессии с личностью Иисуса-Назарянина. 2-я картина: у Никодима. Он только что вернулся из Синедриона, осудившего Христа на смерть. Продолжение экспозиции последних 4-х дней. 2-е действие — у Пилата. Самого его нет: он судит Христа на лифостротоне¹¹. На сцене его жена. Она рассказывает свой сон. Сотник Логгин. — 3-е действие — на кровле дома Иосифа Аримафейского. Он, Никодим, Иоанна (жена Иродова управителя) видят шествие со крестом. Их настроения: вера одних, сомнения Никодима при сочувствии Иисусу. Тьма, наступающая с началом казни. 4-е действие — опять в доме Пилата. Тьма еще не рассеялась. Терзания Пилата. Иосиф просит тела Иисуса. Приход Логгина и его рассказ о крестной смерти. 5-е действие в саду Иосифа. Утро «во едино от суббот». В глубине пещера; камень, закрывающий вход в нее, отвален. Верующие, жены-мироносицы, быть может, Фотина (Самарянка), Иоанна, слепой Вартимей (прозревший). Говорят о видении ангелов и воскресении Христа. Никодим случайно узнает, что Иисус родился в Вифлееме, — его сомнения рассеиваются.

(В Павловске. 19 апреля.) Наконец освободился от ответов на поздравительные к нашей серебряной свадьбе письма и телеграммы и могу приступить к описанию последних радостных праздничных дней.

Понедельн[ик]. 13 [апреля].

Дождь. Все еще не было настоящего тепла.

Утро в Гл[авном] Управлении. Завтрак у Анчутиных в Кубанском переулке. — В Мраморном принял депутацию от Гл[авной] Дирекции Им­пер[аторского] Русского музыкального общества: кн. А.Д. Оболенского¹² (ставшего вместо меня вице-председателем), А.С. Танеева¹³, генер[ала] Ц.А. Кюи¹⁴, директора Консерватории Глазунова¹⁵ и секретаря В.Э. Направника¹⁶. Они просили установить в зале собраний дирекции в Консерватории мой портрет — как я рад, что разделался с обществом; теперь одним хлопотливым делом у меня будет меньше. — Заезжал к больной Варваре Ильиничне, она и ее сестра Екат[ерина] Ильин[ична] Татищева подарили нам на серебр[яную] свадьбу очаровательные часы (pendule^[2]) из бронзы Louis XVI. Вернулся в Павловск к ужину. — Чувствовалось уже ожидание радостных празднеств; в доме готовились; на лестнице праздничный ковер, растения, цветы; походную церковь убрали, чтобы освободить проход в залы.

Вторник. 14 апреля.

Первый день празднования нашей серебряной свадьбы; по новому стилю она ведь приходится на 14 / 27. В 9Ѕ приезд женина брата на Царско­сельский павильон по царской ветке. Государь поручил мне от его имени встретить герцога. Почетный караул от 2-й роты Импер[аторских] стрел[л. 23]ков. Были чины свиты, гофмаршал гр. Бенкендорф¹⁷. Первый теплый, солнечный, тихий день. С Нини приехал его гофмаршал Breitenbuch, по имени Вольф. Я называю его Lupus. Со мной встречали гостя мои 5 мальчиков. Повезли Нини в большом моторе в Павловск, где встречали жена, Татиана, двое маленьких и все наши домашние. Повели гостя на самый верх, во вновь отделанные комнаты, прозванные в честь Нини «Альтенбургскими». В воздухе заметно теплело, можно было выходить без верхнего платья. В 1-м часу поехали в здешнюю лютеранскую Dorotheenkirche. У входа встретили нас церковный совет и дети школы, сыпавшие нам под ноги цветы. Перед алтарем для жены со мной стояли два кресла. Весь алтарь был украшен белыми лилиями, на полу были рассыпаны цветы. Церковь была полна — все наши придворные. Были в обыкновенной форме, я — в стрел­ковом, как и на встрече. В богослужении участвовали епископ Фрайфельдт и пасторы здешней — Бёрман и петербургский — Вальтер. Епископ говорил так просто, с таким сердечным чувством, что на последующие дни мне в душу снизошло благодарно-умиленное, растроганное настроение.

После церкви в Греческой зале был завтрак с тремя пасторами и всеми своими, как прежними — напр[имер], гр. Любой Комаровской¹⁸ и Раушами¹⁹, — так и нынешними. — Днем Андрей Владим[ирович]²⁰ привез нам подарок от всей семьи, заказанный его матерью, — 48 серебр[яных] тарелок с именами дарящих на обороте. Михен с сыновьями отказалась от присутствия за нашим семейным обедом ввиду траура. — В 6-м часу гулял с Эрнестом и Костей без верхнего платья.

В 8 в Греческой зале большой семейный обед. По его окончании дети с Т.В. Олсуфьевой²¹ и Г.В. Кюндингером²² повторили забавную комическую серенаду Хватала, исполненную сюрпризом для нас днем. Тут и фортепьяно в 4 руки (Кюндингер с Олегом), и треугольник (Татиана), и детский пистолет с выскакивающей пробкой (Иоанчик), и кастаньеты, и игрушечные рожки и трубы (Т[атьяна] В[асильевна], Гаврилушка и Костя), и бубен (Игорь). Их Величества благословили нас чудесной иконой Нерукотворного Спаса, а жене подарили необыкновенной красоты и величины аквамарин в виде сердца голубого цвета в пышной бриллиантовой оправе. Когда все разъехались, я подарил жене аквамариновую диадему, а она мне синий эмалевый овал^[3] с миниатюрными портретами своим и детей, подвешенный на бронзовой стопке. От Мама, сестер и Мити мы получили великолепный сереб[ряный] самовар с подносом и чайником. Посыпались письма и телеграммы. — Эрнст дал двум старшим нашим мальчикам свой орден. Это их первый иностранный орден, и они в восторге.

Среда. 15 апр[еля].

Опять дождь и холод. Гаврилушка и Татиана распорядились устройством гирлянды из живых цветов 14 арш[ин] в длину на занавеску в нашу спальню. Кабинеты женин и мой садовник превратил в целые цветники; красота и благоухание. Дети напустили мне за сетку, которою затянута амбразура окна в кабинете, целых 8 снегирей, в том числе двух снегирих, так что с прежними 3-мя их теперь 11. В 9 утра вся семья собралась пить кофе в нижней маленькой столовой. Цветов и подарков множество. В 12-м часу поднялись в залы. Они уже были полны поздравляющими. В картинной галерее приюты и училища, в маленькой круглой — духовенство, в боль[л. 24 об]шой зале низшие служители, городовые, пожарные, садовники, сторожа, дворники и пр. Ото всех их Геринг понес хлеб-соль на серебряном блюде.

(Вечером 21-го.) В церковном зале мы поджидали гостей из Петербурга и Царского. Были званы от большого двора бар[он] Фредерикс²³ с женой, гофмаршал гр[аф] Бенкендорф с женой, статс-дама Нарышкина; конечно, все наши господа и дамы, а также лица, участвовавшие 25 лет назад в наших свадебных торжествах, пажи, несшие тогда службу, и вообще близкие нам, как, напр[имер], Е.К. Булгакова и Т.М. Лазарева. Войдя в церковь, сошли по лестнице и слушали молебен внизу. Служили соборне. Завтракали на 7-ми круглых столах в залах Греческой и двух смежных. — В 3 по­ехали в Петербург, к Мама. Она была в удрученном настроении и, по-видимому, не сознавала, в чем дело.

Ко мне приехал Дано Черногорский²⁴; он в Петербурге incognito и был в штатском. Клялся мне в своей любви ко мне и преданности России. Мне думается, что люди действительно искренние не прибегают к таким громким заверениям.

Около 5-ти начался прием поздравлений: сперва внизу, в нашей столовой, Киреев от имени собравшихся тут наших домашних господ и дам говорил речь. Они подарили нам превосходное украшение на стол: нефритовую доску, оправленную в серебро в стиле Людовика ХV, с двумя лебедями, а посередине нефритовая ваза в серебряной оправе. Наверху, в Белой зале, собрались все служащие Мраморного и Стрельнинского дворца. Их было множество. Они тоже подносили подарки: иконы, серебряные вещи, цветы. Оттуда прошли в комнаты окнами на Неву. Было так много народу, что дышалось с трудом. В Турецкой комнате начальники и представители петербургских в[оенно]-у[чебных] заведений с вазой для конфет; в комнате рядом — представители Гл[авного] Управления военно-учебн[ых] заведений с иконой Царя Константина в серебряной раме. Далее — Преображенцы, нынешний состав и бывшие, при мне служившие. От первых мы еще накануне, за семейным обедом, получили по подставке для нот с буквами К.Е. (по-славянски 25 и наши начальные буквы) и ветками дуба и лавра. — Последние подарили бронзовую статуэтку Петра Великого; Ка­шерининов и Д.Нейдгарт [л. 25 об] говорили трогательные речи. И жена, и я, и даже Татиана и прочие дети были в слезах. Все наши дети, до Веры включительно, шли за нами. — Дальше были Измайловцы с великолепным серебр[яным] блюдом. От моей роты Имп. стрелков я получил образ-складень. Были депутации от Конной Гвардии, от Лейб-Гусар, от Конно-Гренадер — все с букетами. В Фамильной комнате депутации от Академии наук (Никитин, кн. Голицын, Рыкачев), от Разряда изящн[ой] словесности, Кони и Котляревский. Была депутация от Опекунского совета, другая от моего Института²⁵ и гимназии моего имени, с вазой в серебр[яной] оправе. Далее, в ротонде и Белой столовой, — Тинхен с братьями, дипломаты и, наконец, столичное общество. Кажется, поздравляющих было более тысячи. Я шел, ведя жену под руку. Оба пажа жены, несшие службу в день свадьбы, преображенец Костя Гольтгоер и бывший лейб-улан Каульбарс, попросились и сегодня, как 25 лет, быть как бы на службе и все время шли вплотную за нами. — Мы ждали, что кое-кто из наших друзей будет на приеме, но никак не рассчитывали, что соберется в Мраморный чуть не весь город. Мы были умилены и тронуты до слез.

Отдохнув, пообедали в тесном семейном кругу и вечером вернулись в Павловск. — Там ждала теневая сторона нашего праздника — телеграммы и письма. Их было около 350. Микадо²⁶ прислал телеграфное поздравление с извещением, что жалует мне ленту своего высшего ордена Хризантемы²⁷ (!!).

Четверг. 16 апр[еля].

В свободное время отвечал на телеграммы. Нини и я были позваны в Царское на завтрак к Их Величествам. Кроме них были только их четыре девочки. Царь говорил с Нини по-немецки, но часто обращался ко мне по-русски. Он порицал членов Думы (Гучкова) за нападки на армию, которые делают впечатление на печать и дурно влияют на нашу внешнюю политику. — Шарапов, бывший на представлении «Мессинской невесты» 9 апреля, описал его в «Свете» и очень лестно отозвался о моей игре. — Все подарки, полученные к серебряной свадьбе, мы выставили наверху, в кабинете Павла I.

Пятница. 17 [апреля].

Были с Нини на параде в Царском гвардейских стрелковых батальонов 1-го и 2-го. За завтраком Нини сидел рядом с Государем, справа.

В 3-м часу в Павловске мы с женой и Митей встречали гостей, съезжавшихся на детский спектакль. Экстренный поезд, заказанный для петербургских гостей, запоздал, и они только начали прибывать, когда приехали Государь и Императрица со всеми своими детьми. Кажется, для нас сделали исключение: никогда еще царских деток нигде не показывали в обществе. Жена с высокими Гостями прошли осматривать подарки в кабинете Павла I, а я продолжал^[4] встречать приезжавших. Когда все было готово, Императрица с герцогом, Государь с женой и все мы — семья — направились в большую залу и заняли места в первом ряду, Наследник и его сестры влево от Императрицы. Началось очаровательное представление «Свадьба солнца и весны» Поликс[ены] Соловьевой (Allegro). К сожалению, автор не прибыл по болезни. 52 человека детей приняли участие в представлении. Костя — Солнце, Татиана — Весна, Олег — Весенний дождь, Игорь — Зимний ветер. Это было необыкновенно красиво, поэтично, душисто.

(Павловск, 23 апр[еля].) После пьесы Их Величества с детьми и нами, членами семьи, вышли в картинную галерею, ранее, чем прочие гости успели выйти из театральной залы. Императрица, как мне показалось, стеснялась очутиться среди наших приглашенных и поспешила уехать с Государем и детьми.

Во 2-й части праздника старый любимец петербургской публики And­rieu сыграл с Paul Robert’ом забавный водевиль «Le 2228-me Duval», And­rieu из-за нашего праздника отложил свой отъезд. — В.В. Стрельская произнесла со сцены мое стихотворение «О, как бы я желал все счастие вселенной»; М.Д. Каменская спела балладу Рогнеды. По обе стороны сцены пели и играли: справа хор Смолина, а слева гусляры и балалаечники Привалова. Под конец были показаны на сцене живые картины «Сватовство» и «Семья Императора». Первая распадалась на 2 части; они изображали двор Альтенбургского замка и молоденькую девушку в тамошнем наряде. Северные рыцари являлись за иноземной невестой. — Венцом всего была картина семьи Павла I, поставленная по нашей картине Кюгельгена. В живых картинах участвовали наши дети, а также Карловы, Ермолинские и Кульманы.

По окончании спектакля все бывшие на сцене дети под звуки мендель­соновского марша из «Сна в летнюю ночь» попарно проходили мимо нас с женой, причем каждый клал к ее ногам цветы. Гости стали разъезжаться, а дети, участвовавшие в представлении, и их родители остались обедать. Всего было около полутораста обедающих во всех парадных комнатах. Праздник вышел чудесный и совсем необыкновенный. Сколько любви и тонкого внимания было вложено в его приготовления, тайком от нас, хозяев и родителей.

Забыл упомянуть под 16 апреля, что вечером у нас в Греческой зале пел St. Petersburger Sдngerkreis.

Суббота. 18 апреля.

Вера Николаевна Зернина покинула наш дом. Гнездышко покойной нашей Вавы разорено...

Дождь, холодно.

(Павловск — Хабаровск, в вагоне, 26 апр[еля].) Шурин и я были позваны завтракать к Свечину. У него миленькая квартира на Миллионной, 29. Свечин пригласил еще нескольких бывших и теперешних Преображенцев, преимущественно говорящих по-немецки: Гартонга, Лорис-Меликова, Гольтгоера, Амбразанцева, Лейхтенбергского, Литке. Был и гофмаршал и товарищ детства Эрнста Вольф Брейтенбух, очень милый человек. — Был на офицерских педагогических курсах и слушал выразительное чтение; хороших чтецов не было.

Воскрес[енье]. 19 [апреля].

В манеже Мраморн[ого] дворца собрали до 1300 детей, призреваемых О[бщест]вом Синего Креста, покровительствуемом женой. Отслужили молебен, почему-то с водосвятием, продолжавшийся ѕ часа, читали и подносили адрес. Мы обходили детей, каждого наделили мешочком с конфетами. — Жена, шурин, Гаврилушка и я были позваны обедать к Преображенцам на Кирочную. Там было очень просто, мило и уютно. — Были в балете и вернулись в Павловск.

Понед[ельник]. 20 [апреля].

Спал мало; с 8-часовым поездом отправился в город. Снимался группой с выпускными 1-го кад[етского] корпуса. Потом доклады и прием в Гл[авном] Управлении. Завтрак у Яковлевых. Ледоход; Дворцовый мост разведен. — Благословил у себя в молельной преображенца Баранова (из пажей) и повез его в полковую лазаретную церковь на Кирочной. Там брат его невесты, мой любимец лейб-гусар Борис Волков, просил моего совета: он полюбил барышню Синельникову, отец которой не согласен на этот брак. Волков задумал жениться уводом. Посоветовал ему обратиться к одному из штаб-офицеров своего полка, имеющему вес и влияние, и в случае одобрения просить одобрения командира полка. Эрнст со Свечиным и Brietenbuch’ом уехал в Москву.

Вторник. 21 апреля.

Эрнст проводил этот день в Москве. — У нас в Павловске завтракали итальянский посол Мелегари²⁸ и советник посольства маркиз делла Терретта; показывал им дворец. — Все еще холодно, никакой зелени.

Среда. 22 [апреля].

Утром ездил с Георгием в моторе в Колпино, за Эрнстом. У нас был большой завтрак с германским послом Пурталесом²⁹, его женой, секретарем баварской миссии альтенбургским уроженцем Гофманом, Герингами, Раушами, обоими Минкельде. По недоразумению шведский посланник Брендстрём с дочерью прибыл на час позже того, что был приглашен, когда мы уже давно сидели за столом. — Поспешно оделся в красный мундир и поехал с Гаврилушкой в город, на свадьбу лейб-гусара Раевского. Благословил его в Мраморном и повез в церковь уделов. Гаврилушка был шафером. На свадьбе — весь город. — Волков говорил, что полковн[ик] Гротен и командир полка дали согласие. — Обедал у Измайловцев и вернулся в Павловск.

Четверг. 23 [апреля].

Именины нашего Георгия, Мама и Императрицы. Обедню в Царском стояли наверху. Завтрак на круглых столах в самой большой зале. Погода холодная. — В Павловске, в кабинете Имп[ератрицы] Марии Федоровны, снимались всей семьей группой у царскосельск[ого] фотографа Городецкого.

В 6-м часу поехали к Мама в город.

Распростились с Эрнстом; он уехал за границу, оставив по себе наилучшее воспоминание.

Пятница. 24 [апреля].

Утром приходили парикмахер, мозольный оператор. Был Роберт с делами. Я съездил в институт распорядиться и заходил на экзамен по русской словесности у Шляпкина. — Позавтракав, я съездил к больному непрем[енному] секретарю Ольденбургу, был с женой у Михен. Вернулись в Павловск. — Спешил перед дальней поездкой покончить с различными делами.

Суббота. 25 [апреля].

Спал мало, т.к. накануне, желая перед отъездом непременно дочитать начатую еще в январе книгу Loti «Lamortde Philae»³⁰, лег в 3-м часу. — В Ѕ 9-го пил кофе с Татианой и Гаврилушкой. — Из Гл[авного] Упр[авления] в[оенно]-у[чебных] з[аведений] прислали мне на одобрение вновь переработанные программы учебн[ого] курса кад[етских] корпусов. Зная, что Павел Егорович и С.Ф. Платонов их не одобряют и посоветовавшись с Ермолинским, я написал на докладе, что считаю это дело очень важным и не могу так спешно его утвердить. Надеюсь, что Ермолинскому под руководством Павла Егоровича и при содействии С.Ф. Платонова и других специалистов вне страдающего рутиной Гувуз удастся переработать программы как следует. — Распростился со своими и домашними. Георгий и Вера проводили меня в моторе до Царского, а Ермолинский до Николаевского вокзала. В 12 ч 20 мин пустился в далекий путь — в Хабаровск. Со мною едут милый, дорогой старичок А.Д. Бутовский, М.Н. Драшковский и Шаховской. Из прислуги неизменный Миша Репин, повар Рощупкин и кухонный мужик Федот.

(Вагон. 27 апр[еля].) В первый раз еду по этой дороге. По сторонам мелкий, редкий лес, болото, озера. Еще нигде не видно зелени. Увлекался пасьянсами. Писал Оле. Читал «Рассказы» Бориса Зайцева, представленные К.К. Арсеньевым к почетному отзыву Разряда изящн[ой] словесности. Рад, что вполне согласен с А.Ф. Кони: они не только не стоят награды или поощрения, но заслуживают строгого порицания.

26 апр[еля].

Еще холодно. По мере приближения к Вятке постепенно теплело, но деревья всюду голые, а трава желтая. Дождь. — Жена телеграфировала, что в Стокгольме у Марии Павловны родился первый ребенок — сын³¹. Мама сделалась прапрабабушкой, Оля прабабушкой, а я правнучатным^[5] дядей.

Рассказы Зайцева туманны, нелепы, часто совсем непонятны и написаны языком весьма сомнительного достоинства. Спутники мои читали последний рассказ Куприна «Яма». Действие происходит в доме терпимости. Поражающая наглость откровенности. Автор посвящает рассказ матерям и юношеству. Каково!! — Прочел спутникам 1-й акт «Ифигении» в своем переводе. А.Д. слушал, следя по немецкому тексту, и нашел, что переведено очень близко к подлиннику. — Перевел 14 строк из 3-го акта. — Какое наслаждение это дальнее путешествие: ни газет, ни почты, полная свобода, отдых.

Понед[ельник]. 27 апр[еля].

Утром в Перми получил телеграмму от гусара Волкова: «Женился». — Пошли Бог счастья милому мальчику! Здесь тепло; можно выходить без верхнего платья. Трава зеленеет, в ней видны белые и желтые цветы, на иве листья.

(В вагоне, Челябинск — Омск, 28 апр[еля].) Вчерашним днем я доволен. Чудесная была погода. Несколько раз выходил погулять на станциях, в Би­сере, в Гороблагодатской, в Тагиле. Дневник писал добросовестно. Прочел более половины второй книжки «Рассказов» Бор[иса] Зайцева. Два из них — «Молодые» и «Аграфена» — более богаты содержанием и отраднее по настроению, но страдают чувственными, циничными подробностями. — Сличал сонеты de Heredia с переводом Вл. Жуковского. — Перевел 20 строк из Ифигении. Жена телеграфировала о рождении у Кирилла и Диску в Париже дочери, кажется Киры.

Вторн[ик]. 28 апр[еля].

(В Омском кад[етском] корпусе. 29 апр[еля].) Последний день путешест­вия перед прибытием в Омск. Погода чудесная, теплая, даже жаркая. Станции редки, остановки непродолжительные; пользовался ими, чтобы размять ноги. Обгоняли поезда со множеством переселенцев. Местность ровная; зеленеют жидкие березки и кусты. Дочитал 2-ю книжку рассказов Б.Зайцева. Писал жене. Перевел 26 стихов из «Ифигении»; теперь более половины драмы переведено.

Среда. 29 апреля.

Прибыли в Омск ночью; мой вагон отцепили. Здесь время на 2 ч 57 мин впереди петербургского. В начале 10-го утра по местному времени вышел из вагона. Командующий войсками в отсутствии. Встретил Акмолинский губернатор³². С ним проехал в собор, а оттуда в корпус. Представлялись служащие, большинство которых мне знакомо по первому посещению Сибирского к[орпу]са, 9 лет назад, и по курсам. — Кадет увидал в зале 1-й роты, где были выстроены все три роты. Глядят молодцами, одеты хорошо; при расхождении проходили молодцевато. — Позвал выпускной класс; их 29 челов[ек], одно отделение. В[ице]-фельдфебелем — Иванов 15-й, первый ученик, прекрасный, влиятельный юноша. Его друг и приятель Боярский — знаменщиком. По лицу и всей повадке одного рыжего здоровяка, Сергеева, верно угадал, что он и по ученью, и по поведению не важен, не сдержан и грубоват; но рожа при этом такая добрая, честная и привлекательная. В числе служащих только один офицер-воспитатель, поруч[ик] Янушев из моих питомцев по Павловскому училищу. — Когда входил к кадетам, меня встретил с хлебом-солью сын директора, толстый Ваня Медведев I класса, но сказать приветствия не смог — сконфузился и расплакался. После кадетского завтрака директор повел меня в свою квартиру и показал приготовленное мне помещение, ту же комнату, где 9 лет назад я стоял у Барсова. Предложили завтракать. Жена директора скромная, полная дама, очень хлебосольная и хлопотливая. У них четверо детей: дочери Маня и Ксения 16-ти и 13-ти лет и два сына-кадета. — Сергей V класса и уже названный Ваня, окрещенный отцом Иоанном. Дети не садились с нами за стол. Отдохнув, пошел к кадетам, во 2-ю роту и долго у них оставался, присматриваясь, спрашивая фамилии и разговаривая.

Вечером в зале 1-й роты при собрании всего корпуса слушали кадетский оркестр, солистов, певцов, декламацию, мелодекламацию, балалаечников. Очень приятно играл на скрипке серенаду Годара в