Предлагаем вниманию читателей короткие рассказы Юлии Логвиненко и стихи Ивана Белоусова, Екатерины Малофеевой, Елены Горяйновой, Анны Пронкевич — участников двух проектов АСПИР: «Литературные резиденции» и «Мастерские».
Юлия Логвиненко
Юлия Александровна Логвиненко родилась в Алма-Ате. Окончила Тюменский институт культуры и Санкт-Петербургскую театральную академию. Детский писатель и поэт. Педагог детской театральной студии и режиссер детского театра кукол, редактор отдела поэзии детского литературного журнала «Вверх тормашками». Пишет пьесы для детского кукольного театра «Ассорти» в Санкт-Петербурге. Публиковалась в детских журналах «Костер», «Радуга», «Вверх тормашками», «Детское чтение для сердца и разума», а также в журнале «Москва». Участница 13-го фестиваля молодых писателей «Как хорошо уметь писать!». Финалистка третьего фестиваля детской поэзии «Кора-стих», участница литературной резиденции АСПИР (Комарово, 2022; Мурманск, 2024). Член Союза детских и юношеских писателей. Живет в Санкт-Петербурге.
Считалочка
Миниатюры
Вот так «Боже мой!»
«Боже мой!» — обычно говорила бабуля, когда видела что-то необыкновенное. Мы уже целый час прогуливались между рядами игрушек в «Детском мире», но у нее ни одного «божемоя» не случилось. Вчера она приехала к нам погостить из далекого городка Сухаринска. Я пообещал ей показать самые интересные места столицы и пригласил в свой любимый магазин.
— Бабуля, это крутой робот, он умеет в тачку трансформироваться. А этот из мультика про супергероев! А тут у него штучка такая, которая помогает ему двигаться, — старался я кратко и доступно представить ей своих любимцев.
Она проходила мимо, поджав губы. Ей не нравились игрушки, о которых мечтали все мальчишки моего возраста. Я не сдавался и продолжал мастерски вести экскурсию. Так увлекся, что вскоре отстал от бабули и завел беседу с бело-голубым вертолетом на пульте управления.
— Боже мой! — услышал я в глубине магазина.
На прощание приложил ладонь к стальному пропеллеру и побежал искать бабулю.
Она стояла у витрины мягких игрушек, довольно улыбаясь и поглаживая старомодного рыжего кота с зеленым бантом на шее.
— Чудо-то какое! Мурзон Василич! Давай возьмем?
Я даже растерялся. Для меня это был совсем незнакомый кот, даже не в сапогах, не Гарфилд, не папа трех котов. Никто! Я смутился и расстроился. А она вдруг запела:
Котя, котенька, коток.
Котя, рыженький хвосток,
Обними меня скорей,
Приласкай и обогрей.
Продавщица заулыбалась, увидев, как бабуля с котом накинулись на меня с объятиями. Я не сдержался и захохотал. У рыжего Мурзона были длинные мягкие лапы, он гладил меня по носу и по щекам, мурлыча на ушко смешную бабулину песенку.
— Приласкай и обогрей, — тихонько звучало где-то внутри, у самого сердца.
Мы в обнимку с котом пробирались к кассе мимо ярких картонных коробок, металлических моделей и пластмассовых роботов.
В море желаний
Последний день декабря. Бегу с работы. Возле метро бородатый дядька в красном колпаке кричит в рупор:
— А вы написали письмо Деду Морозу? Нет? Чего же вы ждете? На что надеетесь в Новом году?
Дальше я уже не слышала. Ноги несли вперед, а в голове закипал кисель вопросов.
— Чего жду? Почему письмо не написала? Маме что подарить? — Оказалось, я не готова к встрече Нового года. — Чего я хочу?
Желания всплывали на поверхность со дна подсознания и снова уходили в глубину. Я не успевала их разглядеть, почувствовать и оценить, чтобы выбрать самые заветные. Зашла в тихий дворик и села на скамейку. Закрыла глаза, представила себя на берегу моря и наконец увидела их.
— Скорей бы весна, — пробулькала маленькая желтая рыбка.
— Хочу на Бали! — Волна выкинула на берег необыкновенно синего краба.
— Моя дочь любит школу и сама делает домашки. — Дельфин прыгал над волнами и пел песню о свободе.
— Издательства приняли мои рукописи и просят еще! — Навстречу мне плыла большущая книга.
— Она же бумажная! — крикнула я и все испортила. Книга намокла и утонула.
Я открыла глаза. Где-то рядом продолжало шуметь море. Оказалось, звук шел из соседнего магазина. С витрины на меня смотрел мужчина с аквалангом, в облегающем костюме темно-зеленого цвета. Фразы на рекламном плакате изгибались волнами.
«Все сокровища в глубине», — выхватила я пару слов.
Издалека долетел голос: «А вы уже написали письмо Деду Морозу?»
Я вырвала листок из блокнота и написала все четыре желания. Сложила в несколько раз. Вошла в магазин и незаметно сунула записку под левую пятку аквалангиста. Верю, сбудутся!
Мадам Зима
— Мадам! Мадам, куда вы так спешите? — Он бежал за ней два квартала и никак не мог догнать.
Она словно плыла по узкому тротуару, то исчезая в толпе, то снова появляясь. Вот опять повернула за угол и исчезла.
— Простите, вы не видели мадам? В белой шляпе. Как же не видели? Она варежку потеряла. Вот она. Растаяла... Простите. — Он прижался спиной к стене дома.
Слева мелькнул и пропал белый воздушный шарф. Он рванулся за ним. Она переходила улицу на красный свет. Машины остановились, водители замерли. Скорее! Не успел. Метель усилилась, и ее почти не видно.
— Куда она идет? Кто она?
В парке замело тропинки, вокруг лежит белое нетронутое полотно. Следов нет, хотя она прошла здесь минуту назад. Его следы есть, а ее нет.
— Мадам! — Он бежал по аллее парка.
На центральной площадке стояли сани. Обычная светодиодная скульптура, таких по городу много. Они сверкали. Три белых коня, как в песне.
— Красиво! — Он засмотрелся.
Вдруг кони тряхнули гривой и двинулись в его сторону. Незнакомка в белом улыбнулась и приветливо кивнула. Он сел рядом с ней.
— Здравствуй, Кай. — Холодное дыхание Мадам коснулось его губ.
Сани поднимались над городом все выше и выше.
В Сером городе
Десант солнечных зайцев в желтых куртках высадился ранним утром на окраине Серого города. Уже через час в полицейское управление посыпались донесения о нарушении порядка:
«На Тихой площади странный тип в неприлично яркой одежде играет на оранжевой укулеле и поет песни про счастье. Прохожие танцуют, толпа растет, движение транспорта затруднено».
«Под окнами детской больницы клоун в желтом комбинезоне устроил представление! За тридцать три минуты он довел пациентов до полного выздоровления и пропал».
«В художественную школу сегодня приняли нового преподавателя. На уроке дети покрасили фасад здания ярко-желтой краской!»
«В Скучном переулке двое в желтых ушанках обнимают прохожих и читают вслух стихи запрещенного поэта Смехолюкина. Сержант полиции задержался в объятиях и забыл исполнить свои обязанности».
«В доме 15 на Чистой улице руки в желтых перчатках бросают из окна разноцветные бумажные самолетики. Они парят по всему городу».
К вечеру все безобразия прекратились. Через два дня все забыли о происшествии. Через неделю маленький мальчик запустил из окна желтый самолетик, в ателье заказали желтую куртку, в музыкальный магазин завезли партию оранжевых укулеле. Жизнь с каждым днем становилась ярче!
Спичинка
Я стою над рекой, на скалистом берегу. Внизу Катунь. Она и правда бирюзовая. Посреди нее спит Рыба-кит. Спина его поросла соснами — видать, давненько не просыпался. Катунь аккуратно обнимает его своими водами, чтобы не разбудить.
На берегу малюсенькие домики и человечки. Наверное, я сейчас кажусь им такой же спичинкой, только я наверху. От этого понимания мурашки по спине. Мир такой большущий! Дух захватывает. Хочется полететь. Парить над рекой, над китом, над зелеными террасами. Кто тот дизайнер, который так все устроил и придумал эту обзорную площадку?
Хочется увидеть, что там за горой. Почувствовать свободу и нежность ветра. Но вера в возможность полета слаба настолько, что я не прыгаю вниз, раскинув руки. Смеюсь. Мне кажется, что другие чувствуют то же самое. Даже дочь.
— Мам, почему нельзя полететь?
Я не знаю. От ветра слезятся глаза. Отворачиваюсь и беру камень, чтобы помнить: у меня руки, а не крылья. Но так хочется вспорхнуть малой птахой!
Закрываю глаза, поднимаю руки и лечу. Смотрю на мир с высоты. Как здорово, что он именно такой. А я в нем всего лишь маленькая хрупкая спичинка. И мне хорошо.
Считалочка моя
Нет такого дня, который хотелось бы повторить полностью. Потому что в каждом есть радости и печали, вдохновение и усталость. Прожить бы самый счастливый день из тысячи мгновений, которые, как кино, иногда всплывают в голове. То ли было это все, то ли намечталось.
Раз — и я в детстве. Слушаю любимую пластинку с девочкой-соседкой. Потом бегу босиком по горячему песку, а вдалеке лежат огромные черные быки. Я их боюсь, но они же далеко!
Два! Строю снежную крепость в сибирской деревне. Хлопаю в ладоши, и она тает. Я бегу вдоль ручья за щепкой-кораблем. Прихожу домой мокрая и счастливая. Меня все обнимают. Родители, бабушки, дедушки. Даже те, кого я не помню. Стол накрыт, и мы пьем чай с пирогами. Пахнет брусникой и мятой. Все по очереди рассказывают семейные истории. Я беру тетрадь и записываю. Стараюсь запомнить каждое слово, каждое имя. И чувствую, как люблю их всех.
Три! В мире мир. Нет телевизоров. В моем доме есть зеленая комната с книгами и мастерская. В ней много деревянных игрушек. Из окна видны горы. Я знаю, что за ними теплое море, бирюзовое и соленое.
Четыре! Просто смотрю в небо и никуда не спешу.
Пять! У меня есть маленькая школа с парком, библиотекой и театром. Детская типография и клуб мореплавателей. Огород для мамы.
Шесть — и дома появился турник. Буду висеть и кувыркаться, пока никто не видит.
Семь! Пристроили комнаты для гостей. Чтобы друзья приезжали когда захотят.
Восемь! Я умею играть на флейте и на гитаре, пою песни, пишу стихи, танцую хип-хоп.
Девять... Ладно, говорящего хомяка не надо. Пусть лучше папа вернется.
Десять! Люди вокруг счастливые.
Иван Белоусов
Иван Владимирович Белоусов родился в 1999 году в Липецке. Окончил географический факультет Воронежского государственного университета. Занимался в секции поэзии в Воронеже под руководством З.К. Колесниковой (Покорной). Публиковался в журнале «Форма слов», в электронном журнале «Literra». Участник Областного совещания молодых литераторов Воронежской области и Литературного форума имени Н.С. Гумилёва «Осиянное слово». Соискатель Международной литературной премии имени А.И. Левитова в 2024 году (вошел в шорт-лист). Участник литературной резиденции АСПИР (Тверь, 2024). Живет в Липецке.
Бессонница
* * *
Прогорклый воздух опустевших дач.
Лишь дым костров коптит сырое небо,
И лето вспоминается как небыль...
И роет землю одинокий грач.
Домишек ряд, полуслепой прищур окна,
И рядом с тенью зыбкою от груши
На бельевых веревках сохнет тишина.
И ничего. Смотреть и слушать, слушать,
Как вдалеке качается ветла,
Как тишина садовая укромна,
Печаль моя, как облако, светла
И, словно паутинка, невесома.
* * *
Бессонница. Мне хочется кричать.
Но мертвенно белеет подоконник,
И ледяное лезвие луча
Лежит на мне зловеще и спокойно.
Луна встает. Луна велит молчать
И заклинает стрелки циферблата.
Вот-вот пойдут они и зазвучат
Отрывчивой мелодией набата.
Но даже воздух в доме недвижим.
Лишь под часами тени шелохнутся.
Душа нагой на простыне лежит.
Нельзя уснуть, но и нельзя проснуться.
Ей чудится волна небытия
И вечность одиночества, неволи,
И длится ночь, темна, как полынья,
И лунный луч подносит к изголовью.
Но все-таки не вечна эта мгла,
И в час ночной не всеми я покинут,
На фоне посветлевшего стекла
Все ярче выступает крестовина,
Предчувствие рассветного огня.
Молчит душа, дошедшая до края.
Но медленно уходит боль моя,
И морок постепенно отступает,
И сон придет, над пологом склонясь,
Мой лоб остудит легкою ладонью...
Но все-таки однажды, в свете дня
Я все пойму. Я все внезапно вспомню.
Май
Над углом, где целуются вишни,
Словно девушки, встав в полукруг,
Полог звездный просторней и чище,
Заостреннее месяца плуг,
И в дупле засидевшийся филин,
Осторожный, седой звездочет,
Желтым глазом пространство окинув,
Теплый воздух крылами сечёт.
Я люблю эти майские ночи,
Птичьи роли в театре теней.
Долгий век мне кукушка пророчит,
Почему-то мне верится ей.
Черен сад, необъятен, как море,
Что смогу — запишу, сберегу.
Дышит май удивленьем, любовью.
Чем еще? Я сказать не смогу...
* * *
Тяжело было тучам по небу идти
И нести неизбежную кару.
Перекатывать гром, словно камни в горсти,
Выбирая момент для удара.
Там, где было давление душного дня
И в горячее небо впивались антенны,
Вижу юность земли, всю в небесных огнях,
Вижу молнии миг дерзновенный.
И стою, непонятным восторгом объят,
Хлопнет двери отчаянный выстрел.
Словно в вечность, шагну в обезумевший сад,
Где дрожат виноградные кисти.
А потом будет дождь вихрем мокрых комет,
Где смешались испуг и отрада,
Все вода, все потоп, ничего больше нет,
Больше нет — и, пожалуй, не надо.
Екатерина Малофеева
Екатерина Сергеевна Малофеева родилась в Чите. Окончила Заполярный госуниверситет имени Н.М. Фелоровского по специальности «регионоведение США». Занималась в литературном кружке В.Г. Никонова. Поэт, переводчик. Работает техническим и литературным переводчиком. Публиковалась в журналах «Огни Кузбасса», «Сибирские огни», «Роман-газета», «Байкал», «Урал», «Александр», «Наш современник», «День и ночь», «Образ», «Перископ», в альманахах «Онон», «Веретено», в газетах «Бурятия», «Забайкальский рабочий», «Красное знамя», «Наше время» и других федеральных и региональных изданиях. Автор поэтического сборника «Бездомные звезды» (2023). Лауреат и финалист многочисленных литературных конкурсов. Активный участник Совета молодых литераторов Забайкалья. Участник Всероссийской литературной мастерской АСПИР «Новое поколение» (2022), Дальневосточной региональной мастерской АСПИР (2023, была выбрана в качестве победителя семинара для публикации в сборнике). Член Союза писателей России. Живет в Улан-Удэ.
Чёт или нечет
* * *
Живется и дышится здесь,
только здесь,
где стелется легкая дымная взвесь
под зимнее низкое небо,
и боль превращается
в неболь.
* * *
Пусть с верой обережная волшба
соседствует, и нет плохих примет
в пути любимым,
но, если уезжают без тебя,
желание крестить машину вслед —
неодолимо.
* * *
Кусай мундштук, малышка Луламея.
Ты чувствуешь, что черная тоска
Уже идет? Я жду ее, немея.
И лед из-под чужого каблука
Летит мне в ноги — стоптанный осколок,
В котором еще теплится закат.
Мне прочитал судьбу метеоролог:
Последний дождь в году. Он в снегопад
Неслышный незаметно превратится,
И мне не будет больно. Больше нет.
Порвались провода, замерзли птицы,
Проклятия на пачках сигарет
Сбылись. Сбивает с ног, свистит и каплет.
Всё — близкая зима, и всё — вода.
Я — безымянный котик мисс Голайтли*,
Забытый в переулке навсегда.
* * *
В теплице прибиралась — стыль придет
уже к закату, сад мой не спасется.
Птиц больше нет, совсем утих галдёж,
и лето ускользает за воротца —
не удержать. И мертвая вода
сентябрьская в бочке для полива
качается бесшумно. Поздний дар —
листочки мяты — собираю бережливо.
Мне хочется в печи разжечь огонь —
смотрю, как у крылечка пляшут тени.
Целует мне раскрытую ладонь
злой запах умирающих растений.
Зеленым пальцы красит сок ботвы,
и листья огуречные чуть жалят.
Соседский пес надсадно, страшно выл —
хозяина сегодня провожали.
Склонился куст увядших хризантем,
прислушиваясь: осень. Многолика,
темна моя печаль, и в темноте
похоже волчье лыко на бруснику.
* * *
в полночь качнулся небесный купол
месяц в кармане заточку щупал
марево сахарных акварелей
и на пороге они сидели
кошки и мышки, цари и звезды
птицы в стропилах свивали гнёзда
водишь ты водишь а я не верю
мрачные сказки плохие звери
из-под повязки не видно кто я
алое алое золотое
чёт или нечет истерты грани
солнечный плавится воск в стакане
свет аллилуен сироп янтарен
ласточки падают со звонарен
близится скорый конец времен
тише все это нестрашный сон
* * *
Под стены краевого диспансера метет поземку март, баюкает больнят.
Бетонных клеток ветхих серое на сером, уродливо свернувшись, ветлы спят
и узловато тянут пальцы грязных веток в окошки к людям
из-под пыльных шуб.
И музыка грустна, и алкоголь не крепок, по радио щебечет белый шум,
и петли спят, качаясь, скрипом табуреток отмерено скупое бытие.
На снежном умирающем шитье рисует мертвых ночь пунктиром алым.
За пазухой спит черт, прикусывая ребра, подергивая лапками беспало,
и по-щенячьи влажное тепло с его подбрюшья тянется недобро.
Кто ночью дышит в спальне на стекло с той стороны,
мелькая в полынье растопленных дыханием узоров?
И больше нет таких ночных дозоров, которые нагрянут и спасут.
В бездонном небе проступает весть, что нам уже назначен Страшный суд.
Котельная коптит за лесополосу, и снег чернеет, не успев упасть.
Зевает город, в небеса раззявив карьера антрацитовую пасть.
Загробный мир провинциальной нави сугробы заметут,
и только тусклый свет из-за забитых, окривевших ставен
расскажет мне,
что мир уснул не весь.
Елена Горяйнова
Елена Алексеевна Горяйнова родилась и выросла в городе Железногорске Курской области. Окончила Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева (филологический факультет, кафедра журналистики). Работает выпускающим редактором на сайте в Информационном агентстве ТАСС. Публиковала стихи в газетах, журналах и альманахах Железногорска и Орла, таких, как газета «Курская руда», журнал «Новый Орел», издание «Орловский комсомолец» и других. Автор поэтических сборников «Имею право» (2004), «Про-LIVE» (2012), «Боль души моей» (2018). Финалистка и лауреат региональных литературных конкурсов. Участница конкурса Всемирного дня поэзии, Арт-резиденции «Лаборатория русской песни». Живет в Орле.
Когда не ждут тебя домой
* * *
Мы переломаны, мы покалечены,
В строки закованы, рифмой помечены,
С музой помолвлены, небом целованы.
Мы покалечены, мы переломаны.
Перепрошиты, перезапаяны,
Мертвые души, парим неприкаянно,
Ищем средь тьмы горстку света и истины.
Мы переписаны, мы перелистаны.
Нервы натянуты струнами тонкими.
Мы стали мусором, хламом, обломками,
Карой небесной, решающим выстрелом.
Но до сих пор верим в доброе, чистое.
* * *
Здравствуй, лето загульное,
Озорное, беспечное!
И стоят караульными
Тополя бесконечные.
Здравствуй, море небесное!
Звезд в округе разбросано...
И лимонной подвескою
Месяц спит над покосами.
Я стою как под куполом,
Изучаю внимательно.
И кажусь себе кукольной
Пред такою громадиной.
Устрашающе вечное
Что-то есть в нем, свободное.
Здравствуй, лето беспечное!
Принимай сумасбродную.
* * *
Возможно, я из других эпох —
Не современная и не в моде:
Мне мир бетонный совсем не плох,
Но очень тянет прильнуть к природе.
Чтоб тот, кто умер во мне, воскрес
И стал живее, чем прежний житель,
Я ухожу в молчаливый лес —
В свою лечебницу и обитель.
Брожу средь трав, нахожу уют
В пространстве листьев и в шуме сосен.
Мне лес тенистый — души приют.
Неважно — лето в нем или осень.
И пусть хоть дождь моросит с небес,
И пусть хоть снег покрывает плечи,
Я ухожу в молчаливый лес.
Душе там лучше, душе там легче.
* * *
Когда не ждут тебя домой,
Не обнимают у порога,
Тогда весь мир — слепой, немой
И устрашающе убогий.
Не радует скупой уют,
Не лечат книги и пейзажи,
Жилье похоже на приют
Или тюрьму скорее даже.
Противен кофе с молоком,
Противны с маслом бутерброды.
И кажется, что в горле ком,
И кажется, что жизнь проходит.
Дожди идут сплошной стеной,
И все длинней, угрюмей ночи.
Но хуже, если ждут домой,
А ты идти туда не хочешь.
Анна Пронкевич
Анна Алексеевна Пронкевич родилась в поселке Ижморском Кемеровской области. Окончила Кемеровский государственный институт культуры. Драматург, поэт, продюсер, видеоблогер. В 2021 году организовала детский литературно-творческий проект «СтихиЯ» на базе Кузбасского центра искусств, в декабре 2023 года выиграла грант от Министерства экономики Кузбасса на открытие студии творческого письма для детей и подростков в городе Кемерове. Работала внештатным райтером в издательстве «Эксмо» — автор нескольких новеллизаций по современным мультфильмам (некоторые из них еще готовятся к печати). Публиковалась в литературных журналах «Огни Кузбасса» (2019, 2022), «Русское эхо» (2021), в поэтических сборниках «Дебют-2017. Книга девятая» (2018), «Оперение: Поэзия и проза» (2021). Лауреат и финалист различных литературных конкурсов. Участница образовательного проекта «Лицей Ремарки» (Кемерово, 2022), проектов от АСПИР: мастерских для писателей (Екатеринбург, 2022; Иркутск, 2024) и Сибирской литературной резиденции (август–сентябрь 2022). Член совета молодых литераторов Кузбасса. Живет в Кемерове.
Двойной эспрессо
* * *
Отвратительно холодно. Город по горло в лужах.
Захлебнулся дождями противный осенний день.
Каждый встречный суров, раздражителен и простужен.
И волшебные сказки не верят давно в людей.
Отогреть бы ладони, а сердце уже не тронут,
Оно слишком давно безучастно стоит на «стопе».
Если хочешь нырнуть в чей-то тихий омут,
Будь готов — его черти тебя утопят.
Возвращаясь домой, закрываешь надежней дверь,
А внутри еще больше слякоти, чем снаружи.
Мы мечтали и верили в лучшее, а теперь
Отвратительно холодно. Город по горло в лужах.
* * *
Отключаешь будильник и падаешь в тишину.
Разрешаешь течению просто тебя нести.
Отплывая от берега, помни: пойдешь ко дну —
В этой повести некому будет тебя спасти.
А пока ты беспечно ложишься в ладони волн,
Отражаешь мурашками вдохи и голоса.
Ты спокоен и счастлив, бессмертен и вдохновлен.
И все дальше земля. И все явственней чудеса.
Ты во власти стихии. Другая идет волна.
Накрывает и душит, безжалостно тянет вниз.
Говорили тебе, в тихом омуте глубина —
Безнадежная бездна без выходов и границ.
Пропадаешь. Не можешь ни всхлипнуть, ни закричать.
Ни малейшего шанса выплыть, сменить маршрут,
Зацепиться за что-то, чтоб снова суметь дышать...
Я варю тебе кофе. Подъем через пять минут.
* * *
Если чай, то с жасмином, мелиссой и бергамотом,
Если кофе, то латте с миндальным сиропом.
Если счастье — себе, а не для кого-то,
Если жизнь — не на паузу, а нон-стопом.
Разделить весь мир на своих и лишних,
Говорить и верить — тебя услышат,
Разбегаться, думать, что все по силам,
Допивать до дна, уходить красиво.
Не держать обид, провожать рассветы,
Забивать на правила и запреты.
Не цепляться к биркам, молчать о важном,
Быть безумной, дикой, смешной, бесстрашной...
Просыпаться с криком, давясь слезами,
И не верить, в общем, что это — с нами.
Штопать черным бисером решето
Научиться как-то. А дальше — что?
Беспощадных истин мотив минорный
Унесется вдаль поминальной мессой.
Если чай, то покрепче. Несладкий. Черный.
Если кофе — только двойной эспрессо.
* * *
А у ворона глаза — черные,
Первозданного полны ужаса.
Говорят, что не к добру вороны
Вечерами над землей кружатся.
А у ворона душа — порвана,
Не заштопать, не нашить нежности.
Ближе к ночи налетят вороны —
И исчезнешь навсегда, без вести.
А у ворона в когтях — вечное,
То, о чем бы позабыть каждому.
И пронзают тишину вечера
Голоса из темноты страшные.
Издеваются, кричат, мучают,
Разлетаются во все стороны.
Город спрятан от тепла тучами.
Прячься, милая. Летят вороны.
* * *
Просто быть. На этом, пожалуй, всё.
Отражаться счастьем и верить в жизнь.
Мы под кожей (вспомни) тепло несём.
Если миру холодно — поделись.
Если миру страшно — зажги костер
(Не найдется дров — подойдет свеча).
Подари огню бесконечность ссор,
Безнадежность случая и печаль.
Если миру больно — сорвись на крик,
Но не смей надолго закрыть глаза.
Ты — душа, ты — часть, ты — короткий миг,
Ты вмещаешь ужас и чудеса.
Ты в любом безумии все равно
Для кого-то смысл и ориентир.
Если в мире пусто — открой окно.
И свети, пожалуйста. И свети.
* * *
Это просто зима. Проверяет тебя на сталь.
Замедляет часы, охраняя свой пьедестал.
Это просто зима. Это просто пришел февраль.
Он и сам, если честно, уже от себя устал.
Он и рад бы цвести, он бы рад растопить свой лед,
Но его не учили солнцу и доброте.
Он еще поскрипит. Он помучает и уйдет.
Он уступит весне, завернувшись в свою метель.
Это просто зима. Ей положено не любить,
Ей так жалко пропасть, не оставив в тебе свой след.
Потерпи. Помолчи. Посиди с ней, и, может быть,
На твой главный вопрос она все-таки даст ответ.
Это скоро закончится. Станет длиннее день,
Станет легче дышать, обещать, сочинять мечты...
Это просто февраль. Не вини за него людей.
Он умеет прощаться. Умеет прощать. А ты?
* * *
Самолет-самолет, подари облаков на память!
Обещаю беречь, обещаю делиться с братом.
Улетай, самолет. Улетай, но не вздумай падать.
Полетай, да вернись. Непременно вернись обратно.
Самолет-самолет, ты зачем отобрал мой компас?
Поиграй, да верни. Мне совсем без него никак.
А с собой не зови — все равно не умеешь в космос.
И на небе, я знаю, опять разведешь бардак.
Самолет-самолет, не разбрасывай больше счастье!
Оно падает камнем и просит потом расплаты.
Улетай, самолет. Если хочешь — не возвращайся.
Научусь не скучать. Налеплю облаков из ваты.
- Комментарии