Божественное стадо

Часть третья

Долина и Пустыня

42. Илона-заступница

Так, слушая Пастуха, стадо приблизилось к очередному столбу, возле которого телки, идущие первыми, остановились как вкопанные, как будто наткнувшись на невидимую преграду. Образовался затор, но задние обошли передних по краю дороги, и вскоре все стадо окружило и с удивлением разглядывало предмет, которого, по разумению телок, на плоскости быть не могло: это был фантик от проекционной конфеты, валявшийся на пыльной дороге, причем впечатление было такое, что фантик этот только что брошен, то есть конфету кто-то только что съел.

— Кто же здесь поедает конфеты? — удивилась Лисичка.

— И кто же их раздает? — сказала Солдатка.

— Возможно, фантик занесла промелькнувшая птица, как они заносят разные зерна, — предположила Кувшинка.

— Или, — сказала Антонина-гадалка, — сюда проникло потустороннее нечто и оставило этот след...

Ириска потыкалась носом, слизнула фантик с дороги и, помусолив его, объявила:

— Конфета — точно была «барбариска»... — и пустила струю.

Пастух протиснулся в центр круга, заставил Ириску вытянуть свой любопытный язык, снял с него фантик, расправил, аккуратно сложил, спрятал в сумку и стал объяснять:

— Фантик этот не след потустороннего нечто, его не занесла сюда промелькнувшая птица, но это действительно была «барбариска», причем не только конфета, но, может быть, и корова, полное имя которой: Барбариска-Илона-заступница... Собственно говоря, дело тут не в конфете и даже не в этой корове по имени Барбариска с прибавлением Илона-заступница, которая, вполне вероятно, тут недавно прошла и наверняка еще встретится вам на ваших кругах, но в ее потусторонней проекции, прославившей в Божественном стаде эту самую Барбариску, не совершившую здесь, на плоскости, ничего более или менее значительного, что могло бы принести ей известность и тем более возвысить ее над остальными коровами. Это единственный в своем роде пример, когда сущность возведена всей скотиной в ранг знаменитых и уважаемых особей — исключительно благодаря заслугам своей бесплотной проекции, которая боролась из нереального мира за сущностные права и скотскую независимость, самоотверженно отстаивая из ниоткуда единственно правильный взгляд на всеобщий порядок вещей. Других подобных примеров на плоскости нет.

И, двинувшись вперед по дороге, Пастух стал рассказывать телкам историю коровы, прославленной в Божественном стаде своей потусторонней иллюзией:

— На первом кругу, если вам интересно, Барбариска была частично помнящая себя, неопределенная телка, наподобие многих из вас, которая помнила, что очень любит конфеты, и особенно — «барбариски», причем ее промежностная судьба, как определил ее первый Пастух, соответствовала названию конфеты — за что телка и получила свою изначальную кличку. После успешного прохождения нулевого столба эта обычная светло-коричневая коровка с белым треугольником на груди и одним белым ухом, скромная, в меру упитанная, довольно веселого нрава родила одного теленка, выкормила его и попала в стадо таких же обыкновенных, не наделенных какими-то исключительными характерами и признаками коров, которые спокойно и мирно пасутся на лугах Божественной плоскости, совершая безостановочное движение, предписанное всей скотине великим законом. Правда, с третьего круга было замечено, что Барбариска более задумчива, чем остальные ее согуртницы, заторможена и, когда встречаются облака, опускает в них голову и смотрит вниз так подолгу, как будто что-то там видит помимо серой дорожной пыли. Оторвать ее от этого разглядывания поверхности и тумана под своими копытами мог только окрик или удар бича, но к последнему прибегали редко — Барбариска была очень пуглива, и, чтобы заставить ее двигаться дальше, Пастуху приходилось брать ее за рога и буквально тащить. Под конец третьего круга Барбариска призналась своему Пастуху, что никак не может уйти в проекционные ощущения, то есть нырнуть в никуда и вернуться из ниоткуда, как это спокойно делают ее подруги по стаду, когда хотят разбавить однообразие пастьбы общением с мертворожденными призраками в потусторонней иллюзии. Мало того, добавила, что постоянно испытывает странное чувство беспомощности и иной раз какой-то растерянности, безволия, как будто она не сущностная, великая, Божественная корова, а какое-то бесплотное тело, умозрительно совершающее движение по великим кругам, тогда как реальное ее воплощение находится где-то там, в недоступной для нее иллюзорной бессмысленности, связь с которой у нее настолько слаба, что оттуда ей поступает только одно желание: полакомиться конфетой, причем обязательно «барбариской». Пастух сразу понял, что проникновения несуществующего искаженного здесь быть не могло, поскольку корова вроде бы не способна была уходить в проекционное никуда, но случай все равно был уникальный, требующий подключения высшего разума, — как это так, корова в сущностном мире чувствует себя наподобие бесплотной проекции, подозревая, что реальная ее плоть находится в потустороннем нигде? Как полагается, было доложено о странных ощущениях этой коровы Хозяину, который, внимательно изучив ее поведение и сам удивляясь, констатировал следующее: сущностью своей Барбариска как раз большей частью, то есть почти постоянно, находится в проекционной иллюзии и поглощена ею настолько, что почти не ощущает себя в настоящей реальности, причем не может она почувствовать себя в потустороннем нигде в силу того, что все ее сущностные возможности передались бесплотному отражению, оставив Божественную корову совершенно без сил и в полном непонимании себя... Это был исключительный случай! «Впечатление такое, — объявил великий Хозяин, — что Барбариска со всем ее скотским началом переместилась в иллюзию и существует там под видом бестелесного призрака, и поэтому рассматривать эту корову правильнее будет в ее проекционном отображении, и здесь, к счастью, мы имеем пример проникновения реального в нереальность, и поэтому тревожиться не о чем — пусть корова пасется, а сущность ее пребывает в иллюзии, наделяя бессмысленный мир хоть какой-то долей реальности».

И действительно, как постепенно стало известно всем Пастухам, которые просто обязаны знать о скотине и ее бесплотных тенях все, что только возможно, тень Барбариски, имевшая в нереальности кличку Илона, всегда считала себя коровой и вела себя в потусторонней среде подобно корове. С самого своего появления в иллюзии она бодалась, брыкалась, лягалась, пыталась жевать траву, облегчалась везде, где только вздумается, облагораживала поверхность потустороннего мира где только можно, мычала и выражаться проекционно хоть и умела, но делала это лишь в крайних случаях, совокуплялась, не получая от этого действия того удовольствия, которое испытывают проекции, и делала это лишь для того, чтобы рожать проекционных детей, которых произвела целых шестеро, подолгу выкармливая каждого из них собственным молоком, которое у нее как появилось перед первыми родами, так больше и не исчезало, как у настоящей коровы. Разумеется, нарушая бессмысленные условности потустороннего мира, но на самом-то деле отстаивая свои сущностные права и скотскую независимость, Илона не однажды попадала в проекционный сумасшедший дом, где мертворожденные призраки содержат обычно своих бесплотных собратьев, проявивших Божественное начало скотского или небесного направления, противоречащее иллюзорному поведению и мышлению, — причем Илона совершенно не досадовала на это, поскольку считала, что попадает в очередной раз на очень удобный для проживания скотный двор, комфортный, где у нее есть свое личное стойло, еда, питье и много единомышленников, с которыми она имеет общий язык — Божественное мычание. Выходя из сумасшедшего дома, она сразу же отправлялась в поля, на луга и подолгу общалась со стадами проекционных коров, зарождая детей как раз от пастухов, пасущих эти стада... В период беременности она всегда видела много снов, и, собственно говоря, это были не сны, а прогулки по плоскости в тех местах, где паслась под великим сводом и в окружении реальности ее сущность по имени Барбариска, и Илона запечатлевала эти видения на холстах, носом и языком размазывая краски по полотну, на котором в итоге получались изображения Божественных сущностей, недоступные пониманию бесплотных теней, которые называли картины Илоны безыскусной мазней, претендующей на абстракцию, и даже не подозревали о том, что имеют дело с абсолютной реальностью, к отображению которой так усердно и самоотверженно стремятся многие из художников с той самой Большой дороги. После пятого выхода из дома для сумасшедших Илона решила образовать общество призраков, чувствующих в себе сущностное начало, но на предложение ее никто не откликнулся, поскольку мычание ее было никому не понятно за пределами стойла на «скотном дворе», проекционным же языком она призывала к объединению под «коровьим началом», а в иллюзорной бессмысленности и без того уделяли корове как таковой очень много и даже слишком много внимания, и поэтому никому не было интересно образовывать что-то, в каком-то смысле уже существующее. Но Илону удивляла раздвоенность по отношению к корове в том мире, где она пребывает: одни проекции, поглощенные поеданием коров, вообще не интересовались коровами, называя их мясом, другие — в других менталитетных скоплениях — давно считали корову неприкосновенной святой и покушение на ее жизнь рассматривали как преступление, и это необъяснимое противоречие испытывала и сама Илона: с одной стороны, ей хотелось спасать этих милых, беспомощных, родственных ей существ от убийства и поедания, с другой — она странно подозревала, что это не те коровы, которые нуждаются в защите и тем более в обожествлении. Понятие «корова проекционная» ей, бесплотному призраку, было, разумеется, неизвестно, как и история возникновения этих коров — потомков тех самых Божественных сущностей, нарушивших великий закон и безвозвратно попавших в мертворожденную ирреальность. Но сущность самой Барбариски, полностью завладевшая своим проекционным отображением, решила все же прояснить этот вопрос о двойственном отношении к корове, то есть установить изначальную истину, и для этого Илона, мычанием своим и поведением вызывая полное доверие коров, проникла в глубину многомиллионных коровьих стад и отыскала там двух бессмертных коров и одного вечно живого быка — последнего, отправленного туда, о котором я уже говорил, — то есть кое-кого из провинившихся когда-то давно Божественных сущностей, доступа к которым нет даже у пастухов, и, переговорив с ними, узнала наконец истинное положение вещей, после чего проекция ее, как и любая проекция, постигшая истину, тут же захотела раздвинуть тесноту окружающего пространства и переместиться из потусторонней иллюзии в Божественную реальность...

Тут, возле очередного столба, на дороге снова валялся фантик, и теперь Пастух первым поднял его, не давая коровам ткнуться в него своими носами, расправил, сложил, спрятал в сумку и продолжил, не останавливая движения, свой интересный рассказ:

43. Страдающая за страдающих

— Да, захотела переместиться, но одновременно замыслила начать борьбу за возвращение под свод когда-то наказанных сущностей, которые невыносимо и бесконечно страдают в призрачном мире, наблюдая безостановочное уничтожение и поедание бесплотными призраками их прямого потомства в виде обыкновенных, проекционных полу-, четверть- и так далее коров, что, собственно, и является высшей степенью наказания для особей, которые поведением своим нарушили первородное, сущностное начало, установленное великим Создателем и непостижимым Намерением. Тени теней раздвинули Илоне пространство, то есть устроили ей случайность: проекцию ее, мчавшуюся по шоссе на тех самых колесах, которые изобрел бородатый козел, а отображения его воплотили в иллюзии в подобие телеги и назвали автомобилем, — столкнули на полной скорости с глупой проекционной коровой, вышедшей на это шоссе, и, таким образом, бесплотное тело Илоны моментально растворилось в пространстве, так называемая душа переместилась в небесную плоскость, ощущение же сущности полностью вернулось к самой Барбариске, которая в момент этого сложного действия, разыгравшегося сразу в нескольких плоскостях, подходила к девяностым столбам своего четвертого круга. Почувствовав неожиданный прилив Божественных сил, возвращение реального мышления и желание борьбы, передавшееся ей от Илоны, Барбариска неожиданно вырвалась из гурта, в котором двигалась к нулевому столбу, и побежала налево — к Пантеону скотских, неописуемых ужасов, чтобы, как потом она признавалась, пройдя сквозь него через ужасы, оказаться в потусторонней иллюзии в виде великой сущности и принять там все немыслимые страдания коровы, которая вынуждена беспомощно наблюдать уничтожение и поедание ее прямого потомства, уничтожаемого поколение за поколением, и тем самым, возможно, дать понять непостижимому разуму, что на плоскости есть страдающие за страдающих и не вся скотина однозначно покорно относится к установленному в Божественном стаде порядку вещей. Но, конечно, сделать этого Барбариске не дали, Пастух, а затем подоспевшие Гуртоправы, которые на девяностых столбах, то есть при подходе к нулевому столбу, с особым вниманием следят за скотиной, контролируя необходимый порядок и скорость движения в подходящих гуртах, чтобы исключить образование столпотворения, вытянули Барбариску за задние ноги из прохода в сам Пантеон, поскольку передние ноги коровы уже подломились от ужасного зрелища, увиденного внутри Пантеона, притащили к столбу, привязали и послали быстрого иноходца к Хозяину с вестью о поступке коровы и вопросом о том, что с ней делать теперь: поднять ее на передние ноги, дать отстояться и погнать в одно из мест наказания или отправить дальше в движение по великим кругам, не придавая значения происшедшему инциденту. Иноходец вернулся незамедлительно, из чего можно было понять, что ответ у всеведающего Хозяина был заранее готов, и озвучил этот ответ продолжительным ржанием: корову эту называть теперь Барбариска-Илона, отпустить ее в свободнопасущееся движение по великим кругам, с восемьдесят восьмого столба и до точки соединения трех плоскостей каждый раз вести на крепкой веревке, причем держать эту веревку сразу четырем Пастухам — чтобы исключить всякую возможность для особи вырваться и побежать к Пантеону, — и впредь не беспокоиться о проникновении через эту корову на плоскость нежелательных мыслей и действий, поскольку проекции, так революционно подействовавшей на сущность, Барбариска-Илона больше никогда не получит. Кроме того, дополнительно Хозяин разъяснял Пастухам, что все, что произошло с этой сущностью, касается исключительно проекционной иллюзии, здесь же, на плоскости, она не совершила ничего такого особенного, что могло бы выделить ее личность в Божественном стаде. Рывок же ее в Пантеон нужно рассматривать как случайное, непредсказуемое поведение глупой скотины, которой вдруг взбрело в голову показать свой характер, — и все! Пастухи этот ответ восприняли с пониманием, полностью согласившись с выводами высшего разума, и, установив теперь уже Барбариску-Илону на все четыре ноги и дав ей прийти в себя, вчетвером повели ее за веревку к нулевому столбу.

Постепенно, не сразу, впоследствии, вся скотина Божественной плоскости, узнав о поступке скромной, покорной коровы, который был продиктован намерением разделить участь страдающих в нереальности сущностей и, возможно, донести до недосягаемых сфер о страдающих за страдающих, отнеслась к этому происшествию совершенно не так, как Хозяин, Гуртоправы и Пастухи, посчитав, во-первых, что Барбариска-Илона совершила настоящий коровий подвиг, на который способна лишь выдающаяся натура, готовая пожертвовать собственным благополучием во имя высокой идеи, и, во-вторых, что проекционная тень этой коровы, теперь исчезнувшая навсегда, не менее и даже более, чем ее сущность, заслуживает всеобщего уважения и почитания за продолжительную, беспримерную, самоотверженную борьбу за установление своих сущностных прав в проекционном нигде. Особенно отреагировали на эту историю избранные коровы — мудрейшие из всех особей стада: они заявили, что Барбариска-Илона достойна была бы считаться избранной сущностью, если бы только это было возможно, и носить на рогах особый венок, но, поскольку такой возможности нет, они, пользуясь своим правом думать за всю скотину, а также неся в себе Божественный интеллект, безоговорочно прибавляют к имени Барбариска-Илона слово «заступница», возводя тем самым эту корову в ранг выдающихся личностей, мало того, настаивают на том, чтобы память об ее неповторимой проекции каким-то образом была увековечена на плоскости и под сводом — как пример воплощения и преобладания сущностного начала в мертворожденной иллюзии.

— А разве, Пастух, такое возможно: увековечивать бесплотную тень в Божественной плоскости? — удивилась Елена.

— Ну, видя такое отношение скотины к Барбариске-Илоне, — ответил Пастух, — Хозяин, понимая, что скотина тоже не дура и что избранные коровы умом своим превосходят даже некоторых Пастухов, позволил прибавить к имени слово «заступница» и разрешил как-нибудь изобразить бесплотную тень в настоящей реальности, правда, с надлежащей скромностью и в некотором отдалении от широких дорог и трактов, поскольку тень все же и тем более изображение ее не должны привлекать постоянного внимания скотины, которое может обернуться поклонению несуществующему. За последнее и взялся художник с большой дороги — бык по имени Феофан, который, вымазывая свой нос в разноцветных глинах на берегу одного озерца, разрисовал этими глинами вертикально стоящий камень — по существу, каменный лист — в предгорьях, в правой части долины, в которую мы, телки, с вами скоро войдем. Изображение получилось достойным и сущности, и ее отражения и выражает то, что и желает видеть скотина, так что пасущиеся в долине быки и коровы иной раз подходят к этому камню, замирают и закрывают глаза, проникаясь спокойствием и добротой, а пробегающие мимо кони и лошади останавливаются, опускают головы и бьют копытом — не столько от уважения к какой-то корове и ее проекционному призраку, сколько выказывая всеобщую скотскую солидарность.

— А овцы и козы? — не к месту спросила Рябинка.

— Овцы и козы падают перед этим изображением на передние ноги и плачут, орошая своими слезами окружающую поверхность, — ответил Пастух и добавил: — После прихода в долину, где вас ожидают довольно продолжительная пастьба и очередные познания Божественной плоскости, те из вас, кто любопытен или кого затронула история Барбариски-Илоны-заступницы, могут прогуляться к этому камню и попытаться взглянуть на сотворенное быком Феофаном глазами взрослой коровы — пора вам взрослеть и в непонятном на первый, телячий взгляд научиться видеть осмысленное.

— Вот, кстати, Пастух, — спросила Елена, — а как осмыслить эти фантики на дороге, которые вы прячете в свою сумку и с которых и начался ваш рассказ?

— Я думаю, — добавила Куролеска, — тут нужно осмыслить еще и съеденные конфеты...

— Ну, — ответил Пастух, — тут, телки, осмысливать особенно нечего: поскольку проекция Барбариски-Илоны-заступницы в неимоверном количестве поедала эти самые «барбариски», особенно коротая мертворожденное время в сумасшедших домах, Хозяин решил, что лучшей наградой для этой коровы с его стороны будут конфеты, и обязал Пастухов всегда иметь в своих сумках эти самые «барбариски», добытые в потусторонней иллюзии и перенесенные через границу двух сред, и всякий раз при встрече с Барбариской-Илоной-заступницей угощать ее этим лакомством, что Пастухи и делают по возможности, причем конфетами этими они постепенно стали подкармливать и других, наиболее достойных и своих любимых коров — запрета на это действие от Хозяина нет, — так что фантики эти, возможно, выплюнула вовсе и не Барбариска-Илона-заступница, хотя конфеты на плоскость изначально попали из-за нее.

— А у вас, Пастух, тоже есть в сумке конфета для Барбариски-Илоны-заступницы? — полюбопытствовала Ириска.

— Нет, на данный момент нет, но я надеюсь, что в этой самой долине, которая нас ждет впереди, я, пока вы мирно пасетесь, перемещусь к пастуху Николаю для обсуждения наших пастушеских дел, совместного курения коз и получу от него двадцать пять «барбарисок» из проекционного магазина, в кульке, которые я заказывал у него в последнее наше свидание.

— А здесь, Пастух, нельзя ли купить чего-нибудь сладкого? — наивно спросила Кувшинка.

— На плоскости нет купли или продажи, есть только мена, — ответил Пастух, — и часть «барбарисок», а также фантики от этих конфет я обменяю на разные мелкие проекционные штучки, которыми набиты сумки всех Пастухов. Штучки эти, как вы уже убедились, бывают весьма полезны: это и украшения для вас — для коров, и столь необходимая бумага для скрутки Божественных коз, и кое-какие не сразу понятные мелочи, которые в итоге находят на плоскости применение. Так, например, ведя гурт коров в прошлый раз, я выменял у одного Пастуха свой фантик от «барбариски», прибавив, правда, к нему две гайки и немного душистого курительного навоза, на щипчики для колки проекционного сахара, которого на плоскости нет, но щипчиками зато можно раскалывать эти самые «барбариски» и угощать маленькими кусочками наиболее послушных коров, и в первую очередь тех, которые найдут для меня фантик от проекционной конфеты. Так что фантики ценятся — мы, Пастухи, иногда наслаждаемся запахом, исходящим от них, и поэтому, если вам встретится фантик, слизните его и тут же отдайте мне, только не жуйте и поменьше слюнявьте!

44. Светлое ущелье

За этим рассказом и разговорами, высматривая теперь фантики на дороге, телки приблизились к очередному столбу, который был окружен наплывом густой, сочной травы, и поэтому, сразу забыв про фантики, да и вообще про все остальное, стадо набросилось на эту траву, утоляя свой голод, тянущийся в животах еще от места содержания Химер и ставший просто невыносимым после сообщения о реальных на плоскости «барбарисках»... Пастух дождался, пока коровы с жадностью выщипали наплыв, и тут же, заметив, что возле столба этого больше нечего делать, повел их дальше, рассказывая и предупреждая о том, что их ждет впереди, и телки, отрыгивая на ходу, жуя и снова проглатывая свою жвачку, услышали следующее.

— Сейчас, — говорил Пастух, — вам предстоит пройти через особенное ущелье, которое выходит прямо в долину, куда, впрочем, ведут и другие дороги, в обход, но телкам первого круга предписано попадать в долину именно через это ущелье, поскольку оно представляет собой самую яркую и даже сияющую область поверхности, светлее которой в Божественной плоскости нет, и прохождение сквозь это пространство подобно, выражаясь проекционным понятием, волшебному омовению, после которого любая сущность чувствует себя просветлевшей, мало того, самой излучающей свет, во всяком случае на протяжении многих столбов своей великой и бесконечной дороги. Мало того, в ущелье этом прозревают даже слепые: есть на плоскости пара быков, потерявших зрение в битвах на скотобойнях и живущих в темноте окружающего пространства, но даже они, проходя через ждущее вас впереди ущелье, различают поверхность, часть свода и даже скотину, если такая рядом случается. Сияние это вас, неопытных телок, может и ошарашить, и если оно покажется вам нестерпимым, закройте глаза и спокойно идите вперед, а я в случае чего подправлю ваше движение.

Несколько отупев от быстрого поедания травы и занятые жеванием, телки как-то плохо, рассеянно восприняли сообщенное Пастухом и поэтому просто шли за ним, не задавая вопросов и наблюдая, как постепенно поверхность вокруг из черно-бурой превратилась в белесую, как будто покрытую сединой, как вдоль обеих сторон дороги взгромоздились высокие ослепительно-белые скалы, как скалы эти превратились в отвесные стены, по которым струилось что-то искрящееся, наподобие кристально чистой воды. Звон колокольчиков Катерины и Марии-Елизаветы, отражаясь от этой белой реальности, был похож теперь на звон множества колокольчиков, которые зазвенели со всех сторон таким нежным тоном, как будто были стеклянными. Яркость пространства скоро стала действительно нестерпимой, телки зажмуривали глаза и, как слепые, то и дело сходили с дороги, и Пастух помогал им держать направление, хлопая по бокам и задам.

— Вот странно, — сказала пегая Роза, — любое ущелье в моем понятии должно быть серым, мрачным, холодным...

— И обязательно с какими-то темными существами, вроде летучих мышей или чего-то ползучего... — дополнила картину Рябинка.

— Или того хуже, — добавила Анна, — с призраками или со злыми драконами, которые могут наброситься на тебя...

— Все дело тут в том, — стал объяснять телкам Пастух, — что некоторые из вас никак не могут избавиться от проекционного мышления, воображение которого обычно действительно рисует ущелья, сравнимые с мрачными закоулками дна ваших проекционных теней, где, в силу мертворожденности этих теней, водятся разные гады и твари, а также, как правильно заметила Анна — источник реального интеллекта, находящийся среди вас, — злые драконы, являющие собой вторичное и условное, несуществующее искаженное. Но безусловность высшего, Божественного порядка совсем другая: дно скотской сущности совершенно бело, искрис-то, как эти скалы вокруг, по которым струится новорожденный эфир, подпитанный молоком, и никаких закоулков, призраков и темных сторон на дне этом изначально не существует. Проход в долину есть отражение Божественного начала коровы — светлейшего из созданий — и поглощает сиянием своим даже намек на то нежелательно-темное, что может возникнуть в скотине. Так что баранов с помутившимся, серым взглядом, козлов с неестественно расширенными зрачками, лошадей с лихорадочной дрожью в ногах, да и тех же быков с налитым кровью, косящим глазом, а также коров, беспричинно раздувающих ноздри, то есть особей, в которых наметилось по какой-то причине что-то темнеющее, мы, Пастухи, гоним сюда, проходить через этот просветляющий свет, хотя, впрочем, зная про это ущелье, скотина нередко сворачивает сюда и сама и, омовившись на всякий случай сиянием, обновленной возвращается в стадо. Для вас же, телок первого круга, проход этот является обязательным, поскольку попросту вы должны знать, где и каким образом можно избавиться от ощущения необъяснимого мрака, возникшего по неизвестным причинам на дне вашего изначально светлого смысла.

— Под темным, Пастух, вы имеете в виду нехорошие мысли, которые затем могут превратиться и в действия, нарушающие Божественную умиротворенность пастьбы? — спросила Елена.

— Не совсем так, Елена, поскольку мысли — вторичны, и появляются они у скотины в том случае, если на дне скотского существа уже притаилось это самое темное, не переводимое на проекционный язык и выражаемое только мычанием, о котором я не буду просить сейчас мудрую Иду, поскольку ущелье это, как нечто живое, не терпит отрицательных для плоскости звуков. В более понятной вам — пока еще — проекционной иллюзии потусторонняя тень, предположим, находясь на открытом пространстве и под голубым небосводом, не предвещающим никакой непогоды, криками своими может быстро накликать грозу, сказанное не к месту грубое слово способно обернуться несчастьем... Но призраки ваши принимают подобные вещи за некие чудеса, исходящие из вышестоящего мира, недоступного пониманию проекционных теней. Здесь же, как я уже говорил, чудес не бывает, и любая овца знает о том, что ущелье со всем его содержимым, тонко чувствуя колебания эфира, немедленно реагирует на нежелательные созвучия. Две коровы, Веснушка и ее подруга Голубка, однажды решив лишний раз просветлиться, проходили через это ущелье, обсуждая самые невинные вещи, касающиеся личной жизни коров, но Веснушка втиснула в свою речь проекционное слово «харизма», то есть промычала буквально: «Как, Голубка, ты думаешь, есть ли у нас, у коров, харизма, и если есть, то в чем она выражается?» Тут же все вокруг потемнело, и над головами коров появилось что-то летающее, разумеется не материальное, но извивающееся, длинное, с шипами на позвоночнике, испугав двух пеструх так, что они понеслись как лошади по дороге вперед и, выскочив из ущелья, еще долго оглядывались, опасаясь преследования этой самой «харизмой». Другая корова, Ночка, только что побывавшая в проекционной иллюзии и поднабравшаяся там разного рода глупостей, проходила сквозь эти скалы с гуртом пятого круга, сопровождаемым Пастухом, который всегда, ради собственного спокойствия, проводил своих подопечных через это сияние, — и поделилась с согуртницами сведениями о пользе коров с точки зрения потусторонних теней, опять же вставив на неестественном для реальности языке такие звуки, как «витамин б- двенадцать», «биогаз» и «экотрактор»... Ущелье отреагировало мгновенно: поднялся ветер, и возник жуткий гул, полетела откуда-то желтая пыль, ослепляя коров, а скалы, омываемые новорожденным эфиром, приобрели красноватый оттенок, так что гурт побежал, обуянный, понятно, причинным страхом, и долго еще Пастух не мог собрать и успокоить коров, которые, выскочив из ущелья, разбежались в разные стороны, потеряв, кажется, внутренний компас и даже забыв про своих двойников будущего и прошлого, которые всегда помогают правильно установиться в пространстве...

— Пастух, — вмешалась вдруг Ида, — если вы еще раз повторите эти проекционные звуки, пусть даже и в пересказе, я и сама побегу вперед, поскольку боюсь, что ущелье действительно среагирует... Один бык не так уж давно рассказывал мне, что, проходя здесь и мысленно насмехаясь над другим, побежденным им недавно быком, сымитировал жалкий, ничтожный и более похожий на какой-то коровий рев последнего, и со скалы тут же свалился камень, падением своим повредил этому быку ухо, вырвав из него кольцо, полученное в награду за битву на скотобойнях...

— Значит, — сделала вывод Овсянка, — мы находимся в своего рода храме, где недопустимо не только произносить отрицательное, но даже думать о нем, а издеваться над побежденным и есть отрицательное — поэтому, я считаю, быку и поранило ухо.

— Возможно, в проекционном понятии это и храм, — отчасти согласился Пастух, — но разница в том, что храмы в потусторонней иллюзии — условность, как и все остальное, ущелье же — это высший пример безусловности, поскольку выдумано оно не скотиной, и даже слово «сотворено» неприменимо к нему в силу того, что здесь не действуют законы и разум недосягаемых, высших сфер, не допускающих на плоскости загадочные явления, что говорит о том, что свет этот, омывающий вас, является первоначалом всего и, возможно, возник еще до поверхности, созданной великим Создателем и непостижимым Намерением, и даже еще до тех самых сфер, о которых нам с вами задумываться бессмысленно. Здесь не бывает тьмы, которая не проникает сюда, и ваша Звездная Мать не появляется никогда на своде над этим ущельем... Есть в проекционной иллюзии места, подобные этому, но потусторонние призраки — к вашему моменту движения по плоскости — давно забыли и забросили их, предпочитая разумно посещать облагодетельствованные небесными Пастухами рукотворные храмы, стены которых, внутреннее устройство и так называемый дух омывают сиянием небесным любую мертворожденную, бесплотную тень, просветляя ее небесную душу, но не касаясь, правда, ее скотского Божественного начала и оставляя ей выбор между белым и черным, который, как некое средство защиты от агрессивной проекционной среды, стараются сохранить в глубине своего несовершенного разума ваши отображения. Здесь же, как видите, такого выбора нет и любая скотина подчиняется закону поглощения черного белым.