Будет ли еще такое благо

* * *
Прикинешь: чернее сажи
маячит небытие.
А вроде весна все та же —
как прочие до нее.
Пернатые скандалёзы:
«Чивик! — говорят. — Чивик!
А крона-то у березы —
как пушкинский черновик».


* * *
Господь! Карая по заслугам
наш человечий раскардаш,
Ты иногда за недосугом,
ну, скажем так, недовоздашь.
В итоге бед — всего лишь бездна,
а счастья — целая щепоть,
и мне по-прежнему любезна
Твоя рассеянность, Господь.



* * *
Экий ты взъерошенный, угрюмый —
не иначе рукописи жег.
Плюнь, оденься, выйди — и подумай:
будет ли еще такой снежок?
Будет ли еще такое благо
в нашей южной слякотной глуши?
Целый двор — как белая бумага.
Плюнь, вернись, разденься — и пиши.


Весна ледовитая

В проулках искорка роится,
не отступают холода,
хотя пора бы и пролиться
ручьям расплавленного льда.
Придя с мороза от обедни,
включи камин и не блажи:
твое ли дело, чем намедни
достали Боженьку бомжи?


* * *
Сумерки бродят врозь.
Светится допоздна
розовая насквозь
теплая желтизна.
Все догорим дотла —
что сожалеть о том!
Осень еще светла.
Слякоть придет потом.


Мажорное

Понапрасну говорят,
что гордиться нечем:
вон космический снаряд
приинопланечен!
Возгордимся же судьбой,
рыжая собака,
возле нашего с тобой
мусорного бака!



Пруд. Зима

В глубоком черном льду
ветвистые расколы
прозрачно-известковы,
и я по ним иду.
А было — шли вдвоем,
еще живые оба,
и завитком сугроба
кончался водоем.


* * *
Мне снятся сны, где все — как наяву:
иду проспектом, что-то покупаю.
На кой я черт, скажите, засыпаю —
и снова, получается, живу?
Я эту явь когда-нибудь взорву,
но не за то, что тесно в ней и тошно,
и даже не за подлость, а за то, что
мне снятся сны, где все — как наяву!


* * *
Когда ты предаешься хлопотам
в толпе таких же человечин,
внутри нашептывает кто-то там:
«Ты, парень, случаем не вечен?
Со страхом или с умилением,
но пережил ты, спору нету,
любовь, Отечество, миллениум...
Осталось пережить планету».


* * *
Найденышу

Точно не твою судьбу, но чью-то
одарил Господь, попутал бес.
Краткое, свершившееся чудо.
Больше не предвидится чудес.
Говори что надо и не надо,
только о случившемся молчи.
В черном кофе кубик рафинада —
белый домик раствори в ночи.


Упущенные возможности

Как мне вытравить хотелось
за чертой черту:
робость, глупость, мягкотелость —
словом, доброту!
Я бы стал в юдоли оной
прочим не чета:
умный, смелый, непреклонный —
словом, сволота.


* * *
На скворечьем просторечьи
изъясняется ветла.
Дивны Божии дела.
То ли дело человечьи!
Догорает Междуречье.
Скоро выгорит дотла.


* * *
Государство, которому я присягал, мертво,
а взамен — мини-маркеты, храмы, сиянье митр,
не захват заложников — стало быть, взрыв метро.
Ощущение, что попал в параллельный мир.
Нет, не то чтобы я хотел вернуться туда,
где никто тебя не продаст, а всего лишь сдаст,
но понять бы, какого дьявола, господа,
вы при всем при том говорите, что я — фантаст!


* * *
Никого не удивит,
ничему не огорчится
бездуховный индивид,
что на мусорке харчится.
Вязы цвета отрубей.
Тополиные снежинки.
Возле бака воробей
прыгает, как на пружинке.
За оградой купола
на известном учрежденьи —
и гласят колокола
о духовном возрожденьи.


* * *
Добро не выстроит хором,
не выслужит жезла,
не назовет себя добром —
в отличие от зла.
Куда б тебя ни завело,
на сходку, на погром,
пойми, что зло, и только зло
зовет себя добром.


Ноктюрн

Запруда. Ворох лунных стружек.
Сверкает все, что встарь сверкало.
По ноготкам прибрежной ряски
бежит серебряная дрожь.
И оратории лягушек
гремят на уровне Ла Скала,
причем гремят по-итальянски —
и ни черта не разберешь.


* * *
Найденышу

Влажные морские небеса.
Вставшие на цыпочки леса.
Сталь балтийской медленной волны.
Со стеклянной искрой валуны.
В рощах желторотая листва
голосит о смысле естества.
И, бредя по берегу вдвоем,
понимаем, для чего живем.