Дыхание Вселенной

* * *
Небесный холст, что звездами украшен,
мне стал не притягателен, а страшен.

Бывало, я ночами любовался,
как он сияньем серебра переливался,

как сквозь его таинственное тело
комета прозорливая летела.

И в этой ткани, звездной и нетленной,
мне слышалось дыхание Вселенной...

Теперь не то. И я на холст небесный
смотрю в растерянности бессловесной.

Я знаю, за его заветной красотою
таится смерть прозрачной пеленою.

Там, в глубине, где звездные скопленья
свершают без конца столпотворенья,

где сердце галактической спирали,
сжимаясь, расширяется едва ли,

там, в пелене безмолвной и незрячей,
там, в глубине, холодной и горячей,

сокрыта тайна, как в яйце игла,
что вечность тоже чахнет, как зола.


* * *
Мне ли печалиться днями, ночами,
мне ли слезливыми плакать речами,

слушать ли музыку с тайною грустью,
чувства приблизив к страдания устью,

думать ли вновь перед сном и во сне:
что же печалиться, плакаться мне,

если и в отдыхе я, и в работе
жизнь проживаю на радужной ноте,

если в себе столкновенье сомнений
я примирил без борьбы и мучений,

если и юность, и зрелость свою
словно бы сладкую песню пою?..

Но не в покое мое вдохновенье,
в сердце моем не проходит волненье,

разум мой замер в печальной личине
лишь по одной наразменной причине:

шумными днями и ночью в тиши
родственной нет мне души.


Зеленый дым

Одуванчиковый май. Ландышевый запах.
В небо бабочка летит, вся в цветных накрапах.

На лугах сочится сок молодой травою.
Обзаводится сирень свежею листвою.

На болоте, как оркестр, квакают лягушки.
Вылез сморщенный сморчок на лесной опушке.

На полях лежит ковер бархатных озимых.
Чибис крылья распростер в небесах незримых.

Перезвоном занялись жаворонков стаи,
А грачи, взлетая ввысь, выдумали граи.

Комары пустились в пляс в облаке летучем,
майский жук, как вертолет, вдруг рванулся к тучам.

Приоделись в изумруд стройные березы.
Встрепенулся древний дуб, ожидая грозы.

На полянах зацвели глазки земляники —
золотистые зрачки и ресничек блики.

Мать-и-мачеха цветет буйной желтизною.
Сон-трава к себе зовет сонной синевою.

В поймах рек растет щавель. Выпадают росы.
Расцветает ярко ель. И сверкают косы.

От фиалок окоём выкрашен лазурью.
Небо, словно человек, распрощалось с хмурью.

Стаи стриженых стрижей стрелами стремятся
через все заботы дня к солнцу приподняться.

В чаще льются песнь дрозда, пеночкины трели,
из кустарника слышны крики коростели.

Соловей вовсю свистит, флейтой льет зарянка.
Лес звенит от пенья птиц, как звенит тальянка.

Сад белеет, ветра шум сдержанней и глуше;
как невесты под фатой яблони и груши.

За лосихой семенит дымчатый лосенок,
за медведицей бежит бурый медвежонок.

Работяги муравьи, санитары леса,
строят здания свои без лесов и стресса.

Машет крыльями вальдшнеп, споря с поднебесьем,
издавая «хорк» и «цык» по-над мелколесьем.

Щука мчится за живцом, за червем — плотвица.
Нерестится окунь, лещ тоже нерестится.

В иле роется карась, жабры раздувая, —
тоже чувствует нутром наступленье мая.

На опушке в цвет пошел молодой шиповник.
Вот и кончилась весна — годовой садовник.

Навалился май на нас всем весенним весом,
и висит зеленый дым над травой и лесом.


* * *
Я жил на свете не безгрешно.
Как медяки, легко вполне
мои изъяны вы, конечно,
пересчитаете во мне.

Но тем не менее на склоне
последних лет, последних дней
придут, как надпись на жетоне,
слова железные ко мне:

я не гонялся за наживой
и не пытался на пути
победы, может быть, фальшивой
всех сокрушить и превзойти;

я не был роскошью утешен
и в жизни рисковать любил...
А с головы до ног безгрешен
лишь тот, кто никогда не жил.