И каждый шутил...

* * *
Однажды по небу летел самолет.
И был он похож на лед.
Он таял и таял в синеющей мгле,
А в том ледяном корабле

Теплейшие люди тянули винцо,
К окну повернув лицо.
И ангелы хлопали их по плечу,
И каждый шутил: «Лечу».


* * *
Когда убаюкает осень,
Я песню негромко спою,
И веточки тени отбросят
На кроткую музу мою,

А листья, покинув насесты,
Как курочки, землю клюют...
Мы будем старательно вместе
В дому наводить наш уют...

Тогда, бездыханно и просто,
Последней осенней зари
Посланники к глянцевым звездам,
Зажгутся впотьмах фонари...


* * *
дрёма одолевает меня
     как реакция на страсти-мордасти
быстрые люди несутся
      на поиски быстрого счастья
мне хочется буркнуть до свидания
    там где нужно казалось бы здрасьте
я спокойна а это вот всё
      не по моей товарищи части...


* * *
Прохладны мои стихи —
их путь от малой ольхи
до высокой кромешной осины —
путь парусиный...


* * *
Была у меня шкатулочка.
На ней — городской трамвай
Бежал по кривенькой улочке,
Выстукивал: не унывай!

Картинка на этой крышечке —
Топорщится уголок —
На уровне памяти мышечной
Мечтаний моих потолок...

Что было внутри, не помню я,
Но вот на крышечке — рай.
Две пальмы сидели томные,
А третья загнулась за край.

И слева внизу подписано:
Г.Сочи, такой-то год.
Мимозой, магнолией, тиссами
Пахло от сочинских вод.

И всеми цветами радуги
Поющий играл фонтан,
Плоды свои из-за пазухи
Ронял на дорогу каштан.

А я была, кажется, крохотной,
И с мамой за ручку шла.
И мимо пронесся с грохотом
Трамвайчик из-за угла.


* * *
Мы в недрах находим таблички,
святилища, ядра, колечки
и милые статуэтки,
в пещерах — олени, лисички,
кувшинчики, копья, насечки,
монетки, таблетки, виньетки...

За нами закроют все двери,
асфальт уложат однажды
и в недра земли нас втопчут....
Потом раскопают, и Боже!
Найдут телефоны, смартфоны,
айфоны, экраны и платы,
сплошные кубы и квадраты...
И после долгих раздумий,
а также нешуточных споров
решат, что тут жили не люди —
космические пираты...


* * *
Теперь я весь в анабиозе —
Не жду, не чувствую, не лгу.
И только ёжусь на морозе...
Страдаю? — мельком, на бегу.

Теперь я весь как будто камень,
Но шустрый камень, не отнять.
Как будто голыми руками
Не взять, не кинуть... не поднять.

И в то же время я податлив.
И мягок, будто сонный зверь.
Прогнать меня? Я — не понятлив.
Со стула снять и тыкнуть в дверь.

Еще пинка... я не обижусь.
Я больше вам не важный гусь.
Пока совсем не обездвижусь
И над собой не рассмеюсь.


* * *
Погоди-ка, не это ли та гвоздика,
что у окна трепетала
в поезде (домой, домой!)
Душистая-предушистая,
крохотная (дикая),
так себе видом, но в пику
магазинным красавам
вспоминала со мной Куросаву
(только привезли в Киноцентр),
вспоминала Москву и друзей моих,
победив толчею вокзала...
Вспоминала,
      вспоминала,
пока за окном мелькали (домой, домой)
сосны, поля, города...
Пока мы вдвоем с ней мечтали,
как обнимем любимых. И для
этот путь, вдыхали глазами мир,
а ноздрями гвоздиковый рай...
Из томика Блока
    это она улыбнулась —
десятилетия сквозь —
     и шепнула: не умирай...


Маргаритки

«Чему же ты радуешься, глупая ты душа?
Тому, что баюкаешь слово свое — малыша?
Тому, что в Париже орудует желтый жилет?
Тому, что бесплатный тебе до Рязани билет?

Что волны людские на берег несет океан?
Что ходит за ручку с Устиньей святой Киприан?
Что выстрелом выспренним гордое — бродит вранье?
Что в замке Ла Бред о законах мечтал Монтескьё?»

«Суровые песни гудят из-под толщи земной.
Но слово — малыш мой — последнее будет за мной.
Ковром маргаритки-цветы прорастают в тиши,
И радость наступит для глупой бессмертной души...»