Из жизни военных

Прибыльное дело подполковника Лимонова

1

Когда начальник продовольст­венной службы мотострелковой бри­гады подполковник Лимонов собрался увольняться, он не на шутку встревожился. Вроде взял от армии все. В течение двадцати пяти лет ни он, ни его жена понятия не имели о том, где находятся булочные, молочные, рыбные, овощные, мясные и прочие магазины. Начиная со своей первой должности заведующего складом до должности начальника продовольственной службы он прихватывал домой хлеб, консервы, свежие и су­шеные фрукты, огурцы в чанах, помидоры в банках, приправу в пакетах, подсолнечное масло в бутылках. Нес в семью, состоявшую из жены и двух близнят­дочерей, все, что попадало под руку, не забывал и про дальних родственников. Пополнял свое денежное содержание тем, что продавал «излишки» с солдатского стола на рынке, а отходы из столовой отвозил на свиноферму совхоза. Неплохой навар имел и от поставщиков продуктов, которых выбирал по принципу: кто больше положит ему «на карман». Еще десять лет назад выбил трехкомнатную квартиру в центре Острожска. Задолго до увольнения начал уплотнять банками с непортящимися продуктами из «неприкосновенного запаса» подвал во дворе дома. И пересел из тупоносых «жигулей» в остроно­сую «ауди». Ему полагались двадцать пять окладов — их следовало получить при выходе на пенсию. Что же еще недоставало начальнику службы?

Можно было подумать, что подполковник хотел утащить из склада вооружений несколько ящиков с минами и потом поштучно продавать чеченским боевикам; под покровом ночи угнать гаубицу из артиллерийского ангара и зарыть в лощине до лучших времен; приватизировать цистерны с горюче­смазочными материалами, на которые положил глаз сам комбриг. Можно было. Но распившие с Лимоновым не одну бутылку крепленой знали, что на военные операции душа начальника службы не способна. Она способна лишь на то, к чему его приучила многолетняя роль продуктового командира.

Спрашивается: когда Лимонов потерял покой?

После того как узнал, что комбат Рылов разводится.

С Рыловым он знался с той поры, когда прапорщиком коротал холостяцкую жизнь в каптерке казармы. Тот впустую не колготился никогда. Нехитрыми умозаключениями он пришел к выводу, чего Рылов хочет. Да, многого хочет. И запылала подобным желанием душа начальника продовольственной службы.

— Дарья! — Лимонов выбрал момент, когда жена присела на кухне отдохнуть, и обратился к ней. — Я с тобой разведусь.

— Ты что, очумел?! — вытаращила на Лимонова глаза супруга.

— А зачем, как ты думаешь, развелся Рылов?

— Молодуху захотел? — насторожилась жена.

— Если бы! Я подглядел в штабе, как он писал заявление на получение сертификата на квартиру. — для убедительности прищелкнул задниками ботинок.

— Какую еще квартиру, когда они живут в соседнем подъезде?

— То­то! Он теперь холостяк. Без жилья. Ему при увольнении положена хата! Ну, сертификат на хату...

— Вот жук! Я сейчас пойду к комбригу и открою ему глаза на проходимца! — оторвалась от стула подполковница.

— Да сиди ты! Комбриг будто сам не шурупит. Ему­то что? Ведь не из его кармана. Он небось даже завидует, что так заботятся о своем будущем. Одна квартира есть да еще одна дармовая...

— И ты собрался?..

— Какая сообразительная! — потер ладоши Лимонов.

— А после развода уйдешь к другой? — напугалась Даша.

— Ты что, сдурела? Тебя променять. Да ни за что!

— Смотри...

— Но ты не дослушала. Я хочу утереть нос Рылову.

И Лимонов поведал супруге свой план. По нему выходило, что Лимонов после развода с Дарьей женится на посторонней женщине и получает сертификат не на однокомнатную, как у Рылова­одиночки, квартиру, а на двухкомнатную. Но этот брак со второй гражданкой будет заключен только для вида, чтобы получить новое жилье. Лимонов не сомневался, что за умеренную плату найдет такую пару, которая от сделки ничего бы не теряла, а только приобретала. После курортных похождений подполковника кандидаток на должность фиктивной жены было предостаточно.

— А не обманешь? — Даша, явно сомневаясь, притянула Лимонова за грудки.

— Ну как ты можешь!.. У нас ведь две дочери...

— Именно что дочери...

— Одной после нас останется одна квартира. Другой...

— Какой же ты предусмотрительный!

— Я свою дальновидность доказал многолетней службой.

— Что правда, то правда, — немного успокоилась жена.

2

Курортными подругами Лимонова были Люся из Саратова — инспектор налоговой инспекции, Катя из Питера — операционистка банка, Анюта из Ростова — продавец на рынке, Нюра — кастелянша общежития, которая жила в Пушкине, под Москвой. Со всеми он поддерживал теплые отношения. В тайне от жены к Новому году по новому стилю, Новому году по старому, по католическому, по восточному календарю, к 8 Марта и другим праздникам слал им ящички с консервами, мандаринами, сухой колбаской, вяленой рыбой. А когда бывал в командировках на Волге, в Северной Венеции, проездом на курорт в Ростове или на курсах руководителей продовольственных служб в Москве, лично навещал своих знакомых. Каждая подходила на роль не только фиктивной, но и настоящей жены. Оставалось только решить, какую из подруг выбрать: волжанку, ростовчанку, северную венецианку или москвичку... Вернее, почти москвичку...

— Куда поедем жить: на Волгу, Дон, Неву или на Москву? — спросил он жену.

— Что­то ты названиями рек заговорил...

— А что, они шире нашей Полевой Сосны, — вспомнил заиленную речку, кроившую Острожск пополам.

— Давай в сердце России...

— Сейчас не поймешь, где оно. Одни считают, что в Питере, другие — что в Москве...

— А как ты найдешь кандидатку в жены? — вдруг задалась вопросом жена.

— Ты только в рекламные газеты загляни.

— А если попадешь на аферистку?

— Обижаешь...

— Ну, гляди, гляди, — произнесла и определила: — В Питер!

Отныне Лимонова каждый вечер листала принесенные справочники и читала все подряд о Северной Венеции. И чем больше читала, тем сильнее загоралась желанием жить среди дворцов бывших вельмож и гулять по гранитным набережным, по которым ездили императрицы. Для нее, родившейся и выросшей на хуторе Кисляй Репьевского района, подобное было пределом мечтаний.

Поездка в Питер Лимонова озадачила. За день до его приезда Катя уплыла в Балтийск с усатым мичманом, служившим в отряде минных тральщиков. Об этом ему по секрету поведала бабуля в подъезде, где жила Екатерина.

Проглотив слюну и наблюдая за пупырчатыми шкурками в дырках фанерного ящичка, который не выпускал из рук подполковник, старушка добавила:

— Пролетел ты, ясный сокол!

Лимонов хотел ответить бабуле дерзко, мол, зря она радуется, что ниче­го­то он и не пролетел, у него этих Кать... Но не стал перечить пожилой женщине, сунул ей в руки два апельсина и отправился назад на вокзал. Женщину почему­то очень возмутил подарок подполковника, и она кинула в него одним апельсином.

Переезжая в Москве с одного вокзала на другой, из телефонных автоматов безуспешно пытался дозвониться до Нюры в Пушкино.

А сев в поезд на Саратов, где жила Люся, попросил у проводницы сотовый телефон. Набрал в последний раз номер в Подмосковье и услышал сонное:

— Алло!

— Нюра! Нюра! Это я, Лимонов!

— Ты где?

— В часе езды от тебя!.. Жди...

Держа ящик с фруктами, успел спрыгнуть с порожков поплывшего вагона.

Проводница чудом выхватила сотовый:

— Хапуга!

Знакомая из Пушкина, гром­баба, одаренная природой не только телесно, но и умственно, разогнала из отсека слесарей и радостно обхватила гостя:

— Надолго?

Лимонов попытался освободиться от обвивших его рук, но только чуть отжал ее и произнес:

— Я женюсь...

— Ты развелся?

— Почти...

— И на ком?

— На тебе!

— Не верю! Сколько раз ты обещал...

— Но теперь это сбудется!

Нюра внимательно осмотрела гостя, а потом подхватила его, как тумбу с фикусом, на руки и закружила.

— Сядь! — произнес Лимонов, когда его наконец­то опустили. И продолжил: — Я не вправе скрывать от тебя... Я увольняюсь...

— И приедешь ко мне?

— Как ты угадала...

— Но где мы будем жить?

— Ну не здесь же, — замотал головой. — Я получу квартиру на нас двоих... Но в ней буду жить...

Нюра представила себя в ЗАГСе слушающей марш Мендельсона, в церкви — пение батюшки, разливающего кагор, как услышала:

— С Дашей...

— Как с Дашей?

— Ты ведь не дослушала меня...

Вскоре Нюра узнала всю правду­матку о запланированной операции и о том, какая роль отводится ей.

— Глупая! Я тебя отблагодарю баксами... Они тебе достанутся за штамп в паспорте... Но, если ты очень хочешь, я буду тебя проведывать... Снимем коммуналку...

— С ней в квартире, а со мной в коммуналке!

— Ну что ты, это же лучше, чем здесь, в бельевой...

На обработку Нюры ушли ящик шампанского, упаковка мандаринов, связка воблы, вечер, ночь, день и снова ночь. На второй день утром, всовывая ноги в брюки, Лимонов оглядел храпящую женщину и хлопнул ладошами:

— Асса!

3

Жена встретила мужа настороженно:

— Нашел вариант?

— Нашел, — выставил большой палец руки.

— Ну и что же это за вариант?

Лимонов не хотел вдаваться в подробности, поэтому коротко изложил:

— Жить будем в Пушкине...

— Это где же?

— Под Москвой...

— Но я хотела в Питере!

— Знаешь, в Питере все оказались старомодными. Они не умеют жить по­современному. Им если брак, то по­настоящему. И живи, исполняй супружеские обязанности...

От последнего супругу передернуло.

— Поэтому остановимся на Москве. Вернее, Подмосковье...

— И кто же эта женщина?

Лимонов назвал фамилию, имя и только тут понял, что не знает отчества Нюры. И с ходу, как поступал всегда, лупанул:

— Кареловна...

— Ну и отец же у нее... Она что, финка, шведка?

— А черт ее знает... Но женщина, я навел справки, надежная.

— В каком смысле?

— Что не подведет...

— А как ты ее нашел?

— Да что ты докопалась?! Газет этих — «Из рук в руки», «Спрос и предложение», «Калейдоскоп услуг»...

— Где газета?

Тяжелый допрос выдержал подполковник Лимонов, пока не убедил жену, что в многотиражке, уже не помнил какой, в колонке «ищу работу» нашел фамилию женщины по имени Нюра, которую — это он узнал после встречи с ней — уволили с работы за честность. Начальству говорила в лицо то, что она о нем думает. Вот какая порядочная женщина! И что она согласна за умеренную плату (это очень важно!) оформить брак с ним.

Только после этого жена дала согласие на «операцию».

На следующее утро Лимонов поцеловал в щечки дочерей, взял за плечи и чмокнул в лоб жену и, хлопнув дверью, с возгласом: «Сколько же можно такое терпеть!» — загремел по подъезду. В руке он нес сумку с вещами и задевал все лестничные углы. Комбриг, выслушав подчиненного, пытался отговорить его от скоропалительного шага:

— Ты уже не молодой! Что не сошлись характерами — это не причина для развода. У тебя дочери.

Но подполковник был непреклонен:

— Я ее терпел двадцать лет! Могу же я хоть на старости пожить как душе угодно.

Получив добро, переселился в казарму, где когда­то квартировал в бытность прапорщиком.

В этот же день на стол судьи Острожского суда легло заявление о расторжении брака. По бригаде пронесся слух: «Лимонов сбрендил», — но кое­кто из наиболее проницательных расценил иначе: «Да вы еще не знаете способностей подполковника!» А в его продовольственной службе все всполошились: кладовщицы, поварихи, бухгалтерши — все большей частью одинокие женщины — преобразились и принялись обхаживать потенциального жениха. Не остались в стороне медсестры из госпиталя, хористка из клуба и связистка из штаба.

Разведенный подполковник укатил в Пушкино, где его ожидала Нюра. Но в Пушкинский ЗАГС они с Нюрой зашли не с парадного, а с заднего входа — хотели проскочить без очереди между запланированными парами, которые отличались от них торжественностью одежды: невесты в белых платьях, женихи в черных костюмах. Регистрация Лимоновых прошла без звуков марша Мендельсона, без фотографирования на мраморных порожках, без пускания на счастье в небо голубей.

Штамп в паспорте подполковнику пришлось отрабатывать в кровати кастелянши неделю. Но и это не все. За неимением наличных долларов у Лимонова — он еще не получил двадцать пять окладов отходных — Нюра заставила его написать расписку на круглую сумму.

Банкет по случаю увольнения из армии подполковника Лимонова проходил в офицерской столовой бригады. Поставленные полукругом столы ломились от бутылок с сорокаградусными напитками, подносов с шашлыками на шампурах, фигурных блюд с рыбным ассорти, огромных мисок с маринованными помидорами и солеными огурцами, ваз с виноградом и ананасами, конфетниц с шоколадными батончиками, хрустальных ладей с красной и черной икрой, доставленной специальным рейсом с дальневосточных окраин. По такому поводу сняли с довольствия солдат двух полков и отправили на месяц в лагеря выживать на подножном корме.

Хористка пела, пианистка играла на рояле, зам по тылу снял галстук и, размахивая им, выплясывал на столе.

Сквозь шум и гам пробился голос комбрига:

— Товарищи! Большой путь прошел наш друг подполковник Лимонов. Придя в часть прапорщиком, он вырос до начальника ведущей службы!

— Ура!

— Ура! — кричали офицеры и женщины, чокаясь стаканами.

— Теперь я должен приоткрыть вам главную тайну нашего друга, — продолжал комбриг, протягивая листок Лимонову, — у него новая семья. И вот им сертификат на достойную квартиру!

— Какая семья? — шлепнула по спине подполковника медсестра.

— Что? — прервала пение хористка.

— А вот такая. Хотя нам свою невесту пока не показал, но, надеюсь, мы скоро ее увидим, — говорил комбриг.

— Да, да, — закивал головой Лимонов, покраснев впервые за последние двадцать лет.

Он чувствовал себя не очень уютно. Стул под ним скрипел, грозя вот­вот развалиться. Поглядывал на входную дверь, боясь увидеть своего сослуживца Рылова, который мог бы вывести его на чистую воду.

После официального банкета в офицерской столовой состоялся неофициальный, в складе продовольственной службы, на котором присутствовали только подполковник Лимонов и его Даша. Они отмечали успешное начало головокружительной операции. Документ, равноценный шестидесяти квадратным метрам, красовался на сервированном десертными винами столике. Теперь оставалось малое: получить квартиру и въехать. А потом... Потом Дарья объявит всем, что вернула мужа и отныне она москвичка! И пусть только кто заподозрит в этом что­то неладное, она глаза тому выцарапает.

4

Несколько ящиков коньяка пушкинскому мэру — и Лимонову, как боевому офицеру, особо отличившемуся при разгроме бандитских формирований в Чечне, — именно так гласил приказ об увольнении, хотя на самом деле Лимонов и на двести километров не приближался к границе полыхающей республики, — выделили двухкомнатную квартиру улучшенной планировки на центральном проспекте.

Нет чтобы бывшему подполковнику сразу перевезти вещи из Острожска, плюнуть на все условности и забрать законную, вернее, на тот момент бывшую жену. Но подполковник хотел все сделать так, чтобы комар носа не подточил: сначала расторгнуть брак с Нюрой, а потом вызвать Дашу.

Какой щепетильный!

Нюра идти в ЗАГС отказалась наотрез до тех пор, пока Лимонов не отдаст ей обещанные доллары. Пачка «зеленых» — обмененные оклады — была вшита в подкладку пиджака подполковника. Но Лимонов не был бы Лимоновым, если бы и здесь не постарался урвать. И доллары не отдавал.

Вернувшись после очередного телефонного разговора с Дарьей в свою пушкинскую квартиру, — звонил в Острожск ежедневно, — был поражен происходящим: прихожую заставляли мебелью, которую вносили в квартиру рабочие.

— Вы куда?

— Это я въезжаю, — из коридора появилась Нюра.

— К­как «въезжаю»?

— Квартира получена и на меня!

У бывшего начальника продовольственной службы задрожали ноги. Стены поплыли перед глазами. В ушах засвистело. Такого он не испытывал даже тогда, когда на складах бригады появлялись ревизоры из министерства обороны.

— Вытряхивайся! — он кинулся на Нюру.

— Руки! — Нюра закрыла живот одной рукой, а другой отодвинула Лимонова. — Раз ты считаешь, что ты уже не муж, жить будем в разных комнатах, — и показала мужчинам на гостиную. — Несите туда!

Работяги потащили софу в большую комнату.

— Ну, держись!

Лимонов побежал к мэру, но того не оказалось на месте: обмывал закладку очередного дома. Заскочил в опорный пункт милиции и притянул за собой участкового.

— Вот они захватчики! В каталажку их! — тыкал на Нюру и расставляющих мебель мужчин.

После проверки документов участковый развел руками:

— Это же ваша жена...

Что оставалось Лимонову? Разве что ее убить. Но на такое бывший подполковник никогда бы не отважился. Несмотря на цепкость, оказался слабоват характером.

«Сходиться с Нюрой или разводиться?» — терзался отставник.

После мучительных раздумий он выбрал второе.

Нюра безуспешно требовала доллары и согласие на развод не давала.

Пришлось обращаться теперь уже в Пушкинский суд.

Судья, выслушав пламенную речь бывшего подполковника, сказал:

— Ладно, разведу! Только надо месяц подождать...

Отныне Лимонов стоически сносил неудобства, которые можно было сравнить разве что с атаками боевиков: на дверь его комнаты громом обуви днем и ночью устремлялись электрики, сантехники, иногда сам комендант общежития — и проносились мимо в гостиную к Нюре. Женские крики за стеной, которые когда­то так распаляли подполковника в кровати кастелянши, теперь обернулись пыткой. В такие минуты он сжимался и писал письма Даше, живописуя в них, каким подвергается унижениям.

Наконец дождался суда. Следом за Лимоновым в судейский кабинет вошла Нюра. Она, не задерживаясь, приблизилась к столу и протянула листок.

Судья взял бумажку и, прочитав, развел руками:

— Развод пока невозможен...

— Как невозможен? — вспылил Лимонов.

— Справка от гинеколога о том, что ваша супруга в положении.

— Как?! — схватился за голову подполковник.

— А с женщиной в положении брак можно расторгнуть только с ее согласия. А согласия­то, как вы видите, и не имеется...

Побитым вернулся в Острожск бывший начальник ведущей службы. Дарья не впустила его в квартиру. Не может же она, порядочная женщина и мать двух дочерей, жить с мужчиной, женатым на другой женщине. И к тому же уличенным в смертном грехе. А иначе откуда у москвички могла взяться справка от гинеколога? Об этом сразу разлетелся слух по всему городку. И пришлось Лимонову снова селиться в казарму, дни напролет бегать по адвокатам и выяснять, можно ли выселить из квартиры Нюру, вечерами спешить к знахаркам и ворожеям, надеясь повлиять на кастеляншу магическим способом, а ночами загибать пальцы: «Один месяц, два, три... семь... Мой ребенок? Не мой?..»

Однажды в каптерку казармы ввалилась Дарья:

— У тебя двойня! — И по исхудалым щекам бывшего супруга захлестала телеграммой.

Подполковник закрылся руками, а потом спросил:

— Кто родился?

— Мальчики!

Теперь ловить ему было нечего: мать с двумя малютками из квартиры не выселил бы ни один суд.

Не помогла бы самая прозорливая знахарка.

Еще не раз ездил в Подмосковье Лимонов, увещевал Нюру, просил пожалеть его и освободить жилье, совал пачку долларов, которыми в свое время пожадничал, обещал переписать на кастеляншу машину.

Со словами «если для деток» Нюра пачку долларов взяла, а покинуть гостиную все равно отказалась.

А потом в казарму Лимонову стали приходить повестки. Его вызывали в суд по делу о взыскании долга.

— Какого долга? — не мог понять Лимонов.

И только тогда, когда им заинтересовались приставы, вспомнил про расписку Нюре. У него отобрали «ауди». Но денег, вырученных от продажи машины, на погашение долга не хватило. Принялись вычитать из пенсии.

Нигде не находил себе покоя бывший подполковник. Он сник, высох, на спине появился маленький горб. Домой его не пускала Дарья, из квартиры в Пушкине гнала Нюра, покинуть казарму требовал возмущенный поступком сослуживца командир бригады, не узнала былого ухажера налоговик из Саратова — так изменился холеный офицер.

Казалось, Лимонову пришел конец.

Он сгинул? Превратился в бомжа?

Кто­то, может, и подумал, что тот буднями батрачит на ферме, по выходным пропадает у ограды церкви, надеясь на милостыню, ночами ютится в шалаше на берегу Полевой Сосны.

Не угадали...

Лимонов выплыл. Выгодно загнал содержимое подвала с «неприкосновенным запасом» бригады. Стартовый капитал пустил в оборот. Где ловко обманул, где внаглую хапнул. Но вскоре возглавил компанию, преуспевающую на рынке поставок провианта в армию.

Посвежел. Выпрямился. Горб на спине сравнялся. Его теперь возил вишневый джип.

Что Нюра?

Что Дарья?

Они из кожи вон лезли, чтобы возвратить к себе Лимонова. Особой любовью к отцу воспылали девочки из Острожска и мальчики из Пуш­
кина.

А Лимонов все не мог решить: вернуться ли ему к детям и если вернуться, то к девочкам или к мальчикам; наладить ли отношения с одной из прежних жен или завести новую, юную.

Взятый к нему в фирму замом Рылов все предлагает:

— А если все­таки молодуху, то у меня на примете две бывшие одноклассницы твоих дочерей...

Байка о генерале

1

Ну, наш генерал! Генералище...

Какое он окончил военное училище, не знаю. Может, пехотное, хотя трудно его представить бегущим по полю со свисающим поверх ремня животом. Может, воздушно­десантное, где курсанты о землю головой бьются, а потом на память жалуются. Может, бронетанковое — ведь наезжает на подчиненных, как танк. Может, военно­морское — в нем гнев может так разыграться, что десятибалльный шторм не идет в сравнение. Жаль, что не училище подводников, — так бы упрятали этого «рака» под воду и не видели, как он шевелит своими усами и клешни расставляет. Но образование, видимо, получил. Хотя ему больше подходила церковно­приходская школа... Поговаривают, сначала служил в казахских степях, потом в ямальской тундре, немного задержался в тамбовских лесах — и вот выбрался к нам, в начальники училища. Откуда бы его ни переводили, там неделю гудела от радости воинская часть.

Генерал наш необычный, такого во всей армии не сыскать. Божественный. Выстроит на плацу офицеров, прапорщиков, курсантов. Батюшку пригласит. Тот поет­поет, хвалы Богу возносит. Все не шелохнутся. Генерал выйдет перед строем и ни с того ни с сего присядет. И в полуприседе, ножками часто­часто, к батюшке. Ладошки сложит, в них батюшкину руку и пригубит — как к боевому знамени прикладываются, склонив голову. Офицеры, прапорщики и курсанты стоят и не знают, что им делать. Самим петь или не петь. К батюшке на карачках двигаться или не двигаться. Вдруг команда последует: «Вперед!»? Так и трясется весь строй, ожидая приказа, мысленно слова произносит, тренируется, думает, как опуститься на колени, как к попу начать движение, как взять руку и...

Бр­р­р!

А если торжественное прохождение мимо трибуны, и того больше страху: петь или кричать, когда мимо генерала с батюшкой проходишь? Ведь устав требует одно, а генерал, не дай бог, скомандует другое. И главное, что сказать: «Здравия желаю, товарищ генерал!» или «Христос воскресе! Воистину воскресе!»

«Божественный» у нас генерал.

Доходили слухи, что, учась в училище, он о Боге не подумывал. Как все, пил водку и бегал по девкам. А подтолкнула его к вере болезнь сына Аркашки, который мотал головой и не мог заснуть. И когда все медикаменты были испробованы и все врачи пройдены, он подался к сельскому священнику... Вот с той поры и молится. А болезнь сына как бы и отпустила. Теперь будущий генерал так же ревностно служил Богу, как и Отечеству. И, пройдя ступени служебной лестницы от командира взвода до командира полка, отпустив усы, попал в генералы. Не без участия владыки, у которого такой послушник был один на всю епархию.

Армейские годы летели быстро. Не заметил, как его сынок окончил школу. А куда его дальше, как не к себе под крыло, в военное училище. Хотя конкурс родительских кошельков и должностей был сумасшедшим, Аркадий преодолел его без особых проблем. Разве что психиатр заартачился, но, когда генерал ему показал точку на карте севернее Новой Земли, где тот может оказаться для прохождения дальнейшей службы, вопрос мигом разрешился. Пролетели пять лет учебы: Аркаша в меру пил, в меру бегал в самоходы, в меру филонил. И вот пришло время оканчивать училище. Надо решать и другой немаловажный вопрос — женитьбы, ведь не пошлешь же его служить в часть холостяком. Сопьется! Так хоть жена будет присматривать. Не только на Бога рассчитывал предусмотрительный генерал. Невесту Аркадию нашли среди дочек военных. Так надежнее, у них меньше запросов. Хотя и не генеральских кровей, а полковничьих, зато не какая­нибудь повариха с солдатской кухни.

2

Свадьба генеральского сына должна быть генеральской. В училище началась подготовка к торжествам. Каждый день после заутрени генерал вызывал к себе замов, помов, завклубом, заворкестром, начальников факультетов, заведующих кафедрами, начфина, завсклада, завгара, особиста и других зампомпомов.

Зам по тылу, губастый капитан первого ранга, которого год назад вытащил из калининградской дыры, бывал в кабинете чаще других.

— Трапеза, я прикинул, человек на сто. Сможем накрыть такой стол?

— Товарищ генерал! Да мы и на три сотни организуем!

— Сам понимаешь, — понизил голос, — чтобы затраты минимальные...

— А мы курсантов с довольствия снимем — и на халяву!

— Как ты говоришь — «на халяву»? — поморщился генерал и, с опаской глянув на икону на стене, тише добавил: — Чтобы все шито­крыто...

— Товарищ генерал! Мы бригаду с довольствия снимали и неделю с офицерами гудели. Не официально, конечно. А что курсанту? Он у нас закаленный, на день­другой потуже ремень затянет. Сейчас к тому же пост...

— Да­да. Надо их к воздержанию приучать, — повеселел генерал.

Он уже месяц прилюдно не брал в рот мясного, хотя в соседней комнате всегда был спрятан в холодильнике огромный антрекот.

И ужимали пайки курсантам, сажая их на одни макароны. А основной съестной кусок копился на свадьбу сына. Дважды курсантов отправляли в краткосрочный отпуск домой, а списанные на них продукты пополняли свадебные закрома. Некоторые недоразумения, когда какой­нибудь курсант­сирота оставался в училище, улаживала верткая заведующая столовой старший сержант Бубрикова — находила сироте плошку борща и горсть сухарей.

Другой помощник генерала — заместитель по строевой занимался расквартированием. Где устроить свадьбу молодых? Первым поступило указание готовить училищный полигон, который тянулся вдоль берега реки в лесу. Разворачивать там лагерь, ставить столы, натягивать тент, сбивать площадку для военного оркестра.

— И место для купания! — приказал генерал. — Чтобы песок был золотой. И дно блестело...

Зам по строевой выстроил на плацу батальон обеспечения училища и направил на полигон. Солдаты, потея от майской жары, распевая «со­ловья­пташечку», сутки маршировали по проселкам. А потом в лесу, до крови расчесывая кожу от комаров, натягивали брезент, выстраивали в линию столы, таскали с берега коряги, срезали дерн, а привезенный на тягаче для баллистических ракет земснаряд чистил от водорослей дно протоки.

Замполит училища, известный крохобор, который даже в клубе скручивал крючки с вешалок себе домой, пропадал в епархии, договариваясь о венчании.

Заведующий клубом писал и переписывал программу торжественного вечера и носил ее на утверждение генералу.

Начальник охраны ужесточал контроль, чтобы ни одна мышь не проскочила сквозь контрольно­пропускной пункт с куском сыра.

Не забывал генерал и о подарках. Все мало­мальски руководящие чины по очереди вызывались к отцу Аркадия.

Начальник факультета получил команду подарить молодоженам телевизор. Недолго думая, он пригласил к себе закоренелого двоечника, у отца которого был павильон видеоаппаратуры, и сказал:

— С тебя, голубчик, телевизор в течение дня, или я пишу рапорт на твое отчисление!

Уже через час на столе начальника факультета блестели экранами два телевизора — один на свадьбу, а другой — начфаку!

«А чем я хуже генерала?» — говорил себе начфак.

Секретаря приемной комиссии озадачили компьютером. Секретарь собрал абитуриентов:

— Вы же знаете, что государство забыло про армию. Живем на то, что достанем. У вас будет такой предмет, как информатика. А заниматься на чем? Обращаюсь к вам, кто может, помогите компьютерами. Это обязательно зачтется при поступлении.

Уже вечером кабинет секретаря комиссии наполнился коробками с дисплеями, мониторами, клавиатурами, принтерами. Секретарь комиссии отобрал несколько коробок сыну генерала, а остальные вывез...

Куда?

Тайное чуть не стало достоянием гласности: один из сердобольных папаш увидел секретаря продающим комплектующие для компьютеров на пригородном рынке. Как удалось погасить скандал, знал только сам секретарь комиссии.

Начальник кафедры услышал от генерала:

— С тебя холодильник!

Как был приобретен холодильник, на личные средства сотрудников кафедры, которые скинулись на свадьбу генеральскому сынку, на выписанные премии, которые никто не видел (за неделю был израсходован годовой фонд материального поощрения училища), или на средства все тех же курсантов, об этом история умалчивает.

Не участвовал в подготовке к свадьбе только первый заместитель генерала, который добивался квартиры от училища, а генерал ему ее не давал. За здорово живешь генерал бы ни сухаря никому в рот не сунул. Чтобы в руки прижимистого зама не попал компромат, генерал его держал в полном неведении.

Невзирая на занятость, генерал в строго определенное время удалялся из кабинета в соседнюю комнату отдыха, где крестился и клал поклоны у образа Всевышнего и просил, чтобы удалась свадьба сына, чтобы невестка оказалась негулящая, чтобы молодой офицер не мотал головой, чтобы никто не заложил его со свадебными приготовлениями.

А потом вновь снимал стружку с подчиненных.

— Мало водки! — тыкал в стеллажи, спустившись в складские подвалы.

И заместитель по тылу пыхтел.

— Нужно серьезнее! — повышал голос на заведующего клубом, просмотрев программу. — Чтобы взрослым было весело и молодым не скучно.

— Заменить тент! — чихвостил на полигоне зама по строевой. — Старье натянули!

— Нет лучше! — оправдывался зам, расчесывая волдыри от укусов комаров.

— В штабе армии взять! — требовал.

— Но у них он один...

— Вот его­то и...

Подойдя к берегу, чуть не столкнул зама в воду:

— Что это плавает?!

— Водоросли.

— Убрать! И песок должен быть идеально чист!

Солдат батальона обеспечения в сотый раз выгоняли на берег, и они, кто руками, кто палками, кто сетками, ловили водные растения.

Земснаряд снова рычал на весь лес.

3

Случилось же такое: генерал подвернул ногу. Может, на берегу реки, убивая комара, может, на ступеньке, спускаясь в склад, может, задев боковину своего бюро с образами святых в комнате отдыха. Теперь он перемещался только в служебной «Волге». Остановится у контрольно­пропускного пункта училища, откроет дверцу машины, выставит ногу на асфальт и подзывает к себе всех, кто по