Кипит пирамидальный шквал

* * *
Дверь, ладно вбитую в проем
И отраженную паркетом,
Лоснящимся, как водоем,
Дверь, озаренную рассветом,

Готовую скользнуть в рассвет
Крылом, ладьей, вратами рая
И выболтать любой секрет,
С рассветом в исповедь играя,

Я затворю! Я не отдам
Таинственной печали комнат
Лукавым встречам и речам,
Которые себя не помнят.

Все вещи в сговоре со мной.
Наш сговор выверен молчаньем,
Созвучной счастью тишиной,
Невысказанным обещаньем.


* * *
Дождь начинается от звезд
И падает на наши крыши,
Во весь великолепный рост
Растягивается и дышит

Потусторонней чистотой,
Невыразимою музыкой.
И у крыльца, в бадье простой,
Обвитой юркой повиликой,

Небесный накопился пруд,
Переливается за край…
А ночью девушки поют.
И дровяной зацвел сарай.


* * *
Вечера темны, долги, печальны.
И одно и то же на уме:
Лето, летопись, летающий, летальный —
О зиме.

Затяжная морось. Туч громады
Налегли поверх осенних вех.
Грех недоумения, досады —
Мой грех.

А на колокольне, в самой смуте
Ветра, слез и холода высот,
Там, наперекор тоскливой жути,
Колокол живет.

Столпник бронзовый наполнен гласом строгим,
Тронь — гудит! Но спит звонарь глухой.
Богу — Богово. Убогое — убогим.
Милый мой,

Праздник далеко, и долго-долго
Только бубенец на тройке тьмы
Балаболит… Но сверкнула Волга —
Дома мы!

Колокольный гул с волной сольется
Задушевно! Дай нам, Бог, любви!
И не страшно нам, что храм зовется
Храмом на Крови.


* * *
Как грустно, господи! В окне
Огонь погас, и плачут стекла
Осколками огня. К луне
Ночная бабочка примокла
И никуда не улетит,
И день слепящий нас застанет…
Построенный из лунных плит,
Пирамидальный тополь тянет
Себя на волю — раскачал
Покорное благоговенье.
Кипит пирамидальный шквал,
Отталкивая притяженье!
Не улетишь. Глаза ослепли,
И плащ — не крылья, дом — не храм.
Возвышенный, почти нелепый,
Не рай — раина. Нежный хлам:
Букашки, птичьи гнезда, белки,
В корнях земная тяжесть — суть.
Есть в этой лунной переделке
Какой-то смысл? Хоть что-нибудь?


* * *
Книжная полка —
Заброшенная голубятня.
Пыльные крылья книг,
Шорох сизого шелка,
Серого света пятна,
Забывший себя язык
От немоты и всей премудрости.
Зачем-то жили,
Надеялись на любовь…
Росло богатство прирастанием скупости,
Не жалели разве что серой пыли,
Лечили пьяную кровь
Кровопусканием. Комарики
Свое словечко зудят
Сегодня выпускают самые
Лучшие в мире
Мыльные шарики
И клонируют голубят!
Под песенку о свободе
Они летают к плечу плечо.
И все-таки... Кто-то уходит
Сегодня в небо свечой!


* * *
Смолкают тихие разговоры,
Растет тревога и темнота…
Все реже снятся поля — просторы,
Все чаще — город и теснота.

А там, куда мне вернуться надо,
Где дождь задумчивый над рекой
Стоит и радуга цветопадом
Связала тесный земной покой

С тем самым (пусть уж покуда снится),
Туда, где венчиком василька
Заложена о любви страница,
Туда, где рыжие облака,

Закатно-утренние, стогами
По небу сметаны про запас
И где таинственно, жемчугами
Уходят лилии в поздний час

На дно, сомкнув лепестки, как веки,
И лодка с факелом на борту
Смоленом пересекает реки
И режет сонную темноту,

Таращатся боевые раки
На звезды, льющиеся с небес,
И душу ласковую собаки
Смущает волчий, поющий лес…

Туда вернуться, где с мокрых грядок
Восходят ирисы в синеву
И слишком быстро цветут и надо
Успеть порадоваться: «Живу!»


* * *
И велимиров хлеб, и щебет птичий —
Бессмысленно волнующая речь —
Таинственно понятны, как обычай.
Неужто можно смыслом пренебречь
Для задушевности? Орнамент наших мер

Крестообразен, все мученья крестны.
Молитвы всех известных в мире вер
В безмерности скорее неуместны.
Неразличимы в хоре голоса,
Лишь музыка восходит в небеса.


* * *
Укрыться травою, уйти с головой
В зеленое море, тонуть.
Мы не говорили о смерти с тобой,
И ты не сказал: «Забудь!»

И не было никаких «прости!»,
Боль отняла слова.
На мертвой траве молодой расти.
Смертью своей жива,

Сыта и согрета своей бедой
Трава. Лежать на спине,
Под солнечной, золотой водой,
Под небом, на самом дне

Поляны. Слышать: луч тишины
В горлышке соловья
Преломился. Твоей вины
Нет, но жива моя.


* * *
Холмы да курганы, за цепью цепь.
Топит древняя мга
Ковыльную, долгую, певчую степь,
Кисельные берега,

Стародавнюю тьму тьмы,
Хохот орды лихой.
Здесь лето белее скупой зимы
И бог соляной, глухой.

В землю по пояс его завело,
А раньше он мог летать:
Навертит полынное помело
На белую рукоять

Из косточек чьих-то. Полно кругом
Неприбранных тел и душ.
Тощие тучи ходят гуртом
Оплакивать эту сушь —

Степное кладбище без могил,
Ни звезды, ни креста…
О чем этот бог соляной просил,
Каменные уста?