Кленовый лист

Чугунный мост

Сергею Филимонову

Чугунный мост... Гудят его опоры,
Как ноги, омывает их вода,
Но то и дело в мой любимый город
Идут без опозданья поезда.

Под ним играют солнечные рыбы,
В цветах, как в свадьбу, сочные луга.
Чугунный мост, огромное спасибо,
Что рыбаки обжили берега!

Наверно, есть мосты куда шикарней,
О них трубят порой на всю страну,
Но по нему когда-то наши парни
Из Ряжска уезжали на войну.

Рыдает он, что их достали пули,
Что не вернулись в отчие края.
Чугунный мост стоит как в карауле,
В чугунном сердце боль свою тая.

Свой путь земной он завершит не скоро,
Поет в пролетах ветер, как труба,
Его опоры — и моя опора,
И грусть моя, и радость, и судьба.


Дождь седьмого ноября

Дождь седьмого ноября.
Лужи.
Между нами говоря,
Я давно тебе не нужен.

Ветер воет у окна
Мокрый.
Я тебя понять, жена,
При любом раскладе мог бы.

Ты не веришь? Ну и зря.
Тужишь?
Дождь седьмого ноября.
Отвратительные лужи.

Ветка просится в окно.
Было!
Как же все-таки давно
Ты одна меня любила.


Расплата

Голуби с утра загулеванили,
Подают над крышей голоса.
Видимо, у неба счастья заняли,
Если улетают в небеса.

Небо возвращения не требует,
Отданное счастье ни к чему,
Только провожаю взглядом в небо я
Голубей своих по одному.

Ах вы, мохноногие, хохлатые,
Столбовые, нежные чаи!
Голуби торопятся с расплатою
За грехи грядущие мои.


Кактус

Радость небесная? Знак уважения?
Только случайность не в счет.
Кактус румяный цветет в день рождения,
Кактус румяный цветет.

Он улыбается скудному солнышку,
Смотрит в упор на меня.
Пью его ласку до самого донышка,
Черные дни не кляня.

Черные дни на земле не кончаются,
Нет им на свете конца.
Кактус румяный цветет и качается
И не меняет лица.


Князь

Виктору Верстакову

Поселился в деревне Бирюльки,
Где вокруг непролазная грязь.
Варит суп в погорелой кастрюльке
Самый мирный, талантливый князь.

Исподлобья глядит и устало
Созерцает бычки сигарет.
Даже пыли в округе не стало,
Окуней-то задрипанных нет.

Выпьет водки паленой под вечер,
Угостит и печаль, и тоску.
Хоть и знает, что водка не лечит
И добыть не поможет строку.

Ночью будет завидовать птице,
Запоет что-нибудь о войне.
И опять ничего не случится
В недоступной его стороне.

Незаметно закончится лето,
Рыжим цветом покрасит траву,
И потянет в дорогу поэта,
Как удельных князей на Москву.

Понесет по журналам столичным
Урожай поэтический свой.
— Как дела?
— Да ты знаешь, отлично!
— Заходи!
— Уезжаю домой!


Так и надо тебе, дуралей

Я приеду домой, тяжелей
Станет сердцу у дикого сада.
— Так и надо тебе, дуралей,
Так и надо тебе, так и надо!

Не жалей меня, сад, не жалей,
Бей меня, чтоб слетела бравада!
И послышится голос с полей:
— Так и надо тебе, так и надо!

— Ты горючие слезы не лей! —
Отзовется родная прохлада.
— Так и надо тебе, дуралей,
Так и надо тебе, так и надо!

Выйду к речке, не станет теплей
От речного зеленого взгляда:
— Так и надо тебе, дуралей,
Так и надо тебе, так и надо!

Зашумит и нахмурится лес,
Хлынет дождь освежающий с градом,
И послышится голос с небес:
— Так и надо тебе, так и надо!

...На могиле, где тусклый венок,
Я услышу, как вздрогнет ограда:
— Все как надо, как надо, сынок!
Все как надо, сынок, все как надо!..


Ночь в Переделкине

Электричка вздохнет устало,
Лист опустится за окном...
Ощущаю, что сердце стало
Беспокойнее с каждым днем.

Просыпается среди ночи
И не может никак уснуть.
И звезда на «Святой источник»
Совершает последний путь.

И луне в эту ночь не спится,
Стынет в Сетуни до утра,
И кричит среди ночи птица
Вся из лунного серебра.

Это осень, и все тут просто —
Есть предчувствие лучших дней,
И под небом со звездным просом
Все отчетливей, все ясней.


Дом офицеров в Тирасполе

Андрею Козлову

Возле Дома офицеров,
Как Суворов на коне,
Молча еду на Бендеры,
Где музей покажут мне.

Здесь когда-то песни пели,
Обжигали словом зал.
Не один на самом деле
С ним судьбу свою связал.

Но едва Союз распался,
То погас на сцене свет:
Гарнизонный дом остался,
Гарнизона больше нет.

И гляжу я из Союза,
Как из праздничного дня,
Как внимательно Кутузов
Нынче смотрит на меня.

Как стерпел он боль и распри,
Как устал смотреть кино,
Ведь суворовский Тирасполь
Приднестровским стал давно.

Не теряем в жизни веры,
Без нее нам никуда:
И Тирасполь, и Бендеры
Не чужие города.

Это мы их поднимали,
Обустраивали их
И храним в шкафах медали
Храбрых прадедов своих.


* * *
Увядают мои бегонии,
Жалок вид молодых берез:
Вновь сентябрь под окном в агонии —
Захлебнулся от горьких слез.

Надо жить... Ни на что не сетую,
Все когда-нибудь да пройдет.
Ходит осень над серой Сетунью,
Не меняясь из года в год.


* * *
Я за ниточку небо дергаю,
Не могу отцепить никак:
Шарик, выбрав дорогу долгую,
Зацепился за облака.

Потяни чуть сильней — и свалится,
Разлетится на сто частей.
Но пацан в него рыжий пялится,
Видно, думает, что ничей.

Пусть подергает, вдруг получится.
Я отдам этот шарик сам...
Шар земной, как и шарик, крутится,
Прижимается к небесам.


* * *
Я снега ждал, но он не выпал.
Природа часто не права.
И я пошел и с другом выпил
За светлый праздник Покрова.

Потом не спал, читал газету,
Курил и слушал женский смех.
Не подарил Господь поэту
На день рожденья даже снег.

Несправедливо, но покуда
Есть ожидание добра,
Сойдет с небес и это чудо —
И снег пожалует с утра.