Лезвия луж

Глава шестнадцатая

Повинуясь какому-то неизъяснимому чутью, Борис резко выпрямился, вгляделся во мрак.

Прямо перед ним чернели два плечистых силуэта.

— Ты что-то забыл, мужик?

Одновременно вспыхнули мощные фонари, и Дугин инстинктивно выставил вперед левую ладонь, закрываясь от слепящих лучей. Правая рука отработанным движением нырнула к подплечной кобуре.

— Руки за голову! — тут же раздалась отрывистая команда.

«И оружие на землю», — добавил про себя майор, вспомнив интермедию, разыгранную Крайновым в служебном тире.

Боже, как давно это было! И как бы ему сейчас пригодилось мастерство его напарника!

— Оружие на землю! Без фокусов! Полиция!

Голос испуганный, нервный...

Борис медленно сложил ладони на затылке, так и не вытащив «беретту». «Видно, совсем недавно работают. Еще пристрелят, черти, — тревожно подумал спецагент. — Этот ретивый молодняк ужас как жадён до подвигов».

— Петя, обыщи. Я держу его на мушке, — донеслось до слуха Дугина.

Шурша листвой, к нему приблизился оперативник в штатском. Свой фонарь он оставил напарнику. Сунул «макарова» за ремень, хлопнул по левой подмышке Бориса.

— Есть! — крикнул он товарищу.

В сложившейся расстановке фигур опер с поднятым в ладонях пистолетом стал совершенно бесполезным: его напарник стоял на линии огня, заслоняя Дугина от грозившей ему пули. Прикрывал собой, будучи при этом с голыми руками. Соотношение сил на какой-то момент практически уравнялось.

«И чему их только учат?» — с презрением подумал майор.

— Как старший по званию, я бы посоветовал вам не проявлять чрезмерного усердия по службе, — назидательно изрек ветеран спецотдела.

Излюбленная поговорка Витьки Крайнова при возникновении конфликтов с младшим составом ГУВД...

И заорал на вмиг приосанившегося оперативника:

— Пистолет мой не трожь! В правом нагрудном кармане — ксива. Достань.

Там, в закромах плаща, лежало изготовленное технической службой спецотдела липовое удостоверение сотрудника следственного комитета. Липовое-то оно липовое, однако, вздумай кто-нибудь проверить: а есть ли таковой майор в составе следкома, да и позвонить туда с подобным вопросом — он получал неизменный ответ: да, майор Дугин у них действительно служит. Помимо Бориса, среди агентов спецотдела такие же удостоверения имели Крайнов, Псурцев и Витийеватов.

Из милости Борис все еще держал руки на затылке, когда полицейский послушно извлекал ксиву из внутреннего кармана его плаща. Подошел второй оперативник, нахмурившись, посветил фонарем... Убрал пистолет в кобуру.

— Здравия желаем, товарищ майор, — подавленно процедил он. — Извините... И опустите, пожалуйста, руки, ошибочка вышла.

Первый с досадой вернул Дугину удостоверение.

Борис стремительно становился хозяином положения.

— По форме доложиться! — приказал он сурово.

Оба полицейских вытянулись по струнке.

— Оперативный сотрудник отдела убийств ГУВД лейтенант Горбаленя!

— Оперативный сотрудник отдела убийств ГУВД лейтенант Земцов!

Борис вальяжно прошелся перед полицейскими, замершими со вздернутыми подбородками.

— Два лейтенанта, блин. — Дугин высокомерно хмыкнул. — При такой работе, ребята, вы никогда не станете двумя капитанами. Ладно, расслабьтесь. Живите. Так и быть, не стану подавать на вас рапорт... Говенно работаете! Совершенно не умеете брать вооруженного преступника. Да и безоружного, судя по всему, тоже.

Горбаленя заметно оскорбился, но промолчал.

— А где остальные? — оглянулся по сторонам Дугин. — В каких кустах прячутся криминалист, судмедэксперт? Где, наконец, труповозка?

— Ждем, — виновато ответил Земцов. — Нам-то сюда только через дорогу перейти...

— Ночь все-таки, товарищ майор, — с наглецой встрял Горбаленя и шумно втянул воздух ноздрями. Добавил многозначительно: — Водкой откуда-то пахнет, что ли...

Земцов пихнул его локтем, шепнул:

— Не выступай, Гена.

Горбаленя прокашлялся:

— Видите ли, товарищ майор, это только в кино следственная бригада в полном составе молниеносно выезжает на труп.

Взгляд Дугина заледенел.

— Вот что, товарищи лейтенанты ГУВД, — чеканил слова Борис. — Следственный комитет, который я представляю, имеет полномочия вмешиваться, контролировать и даже приостанавливать любые уголовные расследования на территории города и области, проводимые полицией. Я беру дело под свой контроль. Вы временно поступаете в мое распоряжение. А уж на какое время — решать буду я.

— Есть, — нехотя откозырял Горбаленя.

— Слушаемся, товарищ майор, — вторил ему Земцов. В отличие от напарника — бодрым голосом.

Борис взял Горбаленю за отворот плаща, заговорил елейно:

— Оперативник, как вас там...

— Горбаленя. — лейтенант напрягся, словно ожидая удара.

— Как честь отдаете? Вас разве не учили, что к пустой голове руку не прикладывают?

— Я в шляпе, майор, могли бы и обратить внимание.

Действительно, на голове сыщика красовался щегольской фетровый котелок.

— Шляпа — не фуражка! — рявкнул Дугин, слегка оттолкнув оперативника. — Кто вам сообщил об убийстве?

— Какой-то мужик из автомата позвонил дежурному. Наверное, от бара, — предположил Земцов.

— Кто-нибудь вообще что-то видел? — начинал уже не на шутку злиться Борис.

— Я видел, я, — отвечал Земцов. — Черную «Победу» видел! Как она удалялась прочь отсюда.

— «Победу»... Н-да. И именно отсюда? ошибки быть не может?

— Все может! Я только успел разглядеть, как эта «Победа» сворачивала за угол с Малой Центральной. В профиль видел. Ошибиться не мог.

— Опять черная «Победа»! — покачал головой Борис. — Просто призрак какой-то! Ведь всем постам давно сообщили, чтобы ее задерживали в любое время суток, в любом месте!

Земцов и Горбаленя молча сверлили майора ненавидящими взглядами. «Мы вряд ли с ними подружимся, это уж точно», — подумал Борис равнодушно, принялся расхаживать по черной, прелой листве.

Остановился, уперся взглядом в небольшой квадратный транспарант, вкопанный в землю возле узкой тропинки. Высотой в рост человека, он возвещал: «Светлому будущему — быть!»

Сколько помнил себя Дугин, этот жизнеутверждающий железный плакат, одобренный в свое время обкомом партии, несгибаемо стоял в сквере. Сменялись режимы, эпохи, но никто не посягал на заржавевший коммунистический рудимент, никому не было до него дела. Стоит себе и стоит... Как и обветшавшая эстрада поодаль — с продавленной, грозящей обвалиться раковиной.

— Жвачку со скамейки на анализ заберите, — бросил Дугин. — Сыщики, ё-моё...

Земцов поспешно принялся выполнять.

— Я разговаривал с ней меньше часа назад, — проговорил майор. — Вот на этой самой лавочке.

— Проститутка? — уточнил Земцов, сковыривая жвачку в полиэтиленовый пакет.

Борис не удостоил лейтенанта ответом. Он продолжал мучительно соображать, то и дело поглядывая в сторону мертвой девушки Лиды.

— Потом пошел в бар. Выпил немного, взял еще пива и вернулся. Никого подозрительного не встретил. Значит...

— Вы ошибаетесь, товарищ майор, — прервал его бормотание Земцов. — Час назад она уже была мертва. А сообщили нам о трупе еще раньше, полтора часа назад.

Горбаленя принялся тихонько напевать куда-то в сторону, однако так, чтобы его слышал Дугин:

Водочка, как трудно пьются первые сто грамм...
Водочка, ну а потом идет бутылка пополам...

— Изнасилована? — спросил Земцова Борис.

— Да непохоже, — с убеждением помотал головой полицейский. — Одежда в порядке, следов борьбы нет.

Борис взорвался:

— Как же он смог удавить ее прыгалками без борьбы? А? Она что, сама ему шею подставляла? И почему лицо не стало синюшным за столько времени?

Горбаленя перестал напевать. Подошел развязно:

— Тут, видите ли, вот какое дело. Ее не задушили. Ее застрелили. В упор. Вы, товарищ майор, просто не заметили малю-у-сенькую дырочку напротив сердца. Мы, кстати, тоже не сразу ее обнаружили. Куртка темная, кровь не очень заметна. А прыгалки... Их надели уже на труп. Причем обратите внимание: не затянули как следует вокруг горла, а так, приладили только. Слегка. Будто для фотосессии. Есть такие маньяки, которые любят сделать снимочек-другой. Да поживописней... Словно для отчетности.

— С чего вы все это взяли, лейтенант? — опешил от таких подробностей Борис.

— Ну, мы ведь тут не просто ждем и курим, — с достоинством отвесил Горбаленя.

— И, слава богу, дождались! — радостно воскликнул Земцов. — Наконец-то!

Один за другим в ночной сквер вкатывали автомобили: полицейский уазик с включенными проблесковыми огнями, белая газель-труповозка, пара частных легковушек — очевидно, криминалиста и судмедэксперта. Пэпээсники и спецы, перешучиваясь, выпрастывались из своих авто, разминали ноги. Складывалось ощущение, что вся эта возбужденная компашка только что была вместе на общей тусовке. Полтора часа прошло, как они получили сообщение об убийстве, и только сейчас спохватились, примчались на место преступления.

Горбаленя пошел ругаться с прибывшими коллегами, и до слуха Бориса донеслись обрывки фраз: «какого черта», «сам ты иди», «турнир по футболу», «ну не бросать же команду», «выиграли, конечно!».

Пэпээсники споро натягивали полосатую красно-белую ленту, огораживая территорию, спецы врубали софиты, бряцали кофрами с инструментом и химикатами...

Дугин подозвал Земцова:

— Слышь, лейтенант, у нее одна серьга...

— Да-да, товарищ майор, вторая вырвана из уха вместе с... ухом. И вот еще что...

Земцов опасливо оглянулся на Горбаленю, достал из кармана полиэтиленовый пакетик, протянул Борису. Сквозь пленку белел клочок бумаги.

Дугин поднес записку к глазам, прочел:

— «Блудница — глубокая пропасть; она, как разбойник, сидит в засаде и умножает среди людей законопреступников».

— Вот такая вот пышная эпитафия, товарищ майор, — с улыбкой вздохнул оперативник. — Нашли возле тела...

— Книга притчей Соломоновых, — определил Дугин. — Если память не изменяет, слегка сокращенная цитата. Это тебе ничего не напоминает, опер?

Земцов пожал плечами:

— В кино часто маньяки оставляют для следователей такие вот послания. Мол, поймай меня, если сможешь. Но это все выдумки, это несерьезно.

— Еще как серьезно, лейтенант. Еще как. Такие убийства в нашем городе уже совершались. Давно. Тебя еще на свете не было. И убийцу так и не нашли, между прочим. Он на свободе разгуливает до сих пор.

— Так-так, — загорелся Земцов. — Может, напомните мне, товарищ майор, что за убийства с такими вот записочками, о которых вы говорите?

Дугин призадумался на секунду — стоит ли посвящать ментов в «дела давно минувших дней»... Решился-таки, заговорил как можно более весомо, доходчиво:

— Году этак в восемьдесят седьмом у нас кто-то принялся убивать кооператоров. Барыг, в общем. Четверых порешил жестоким образом. Жертвы никак между собой связаны не были, только родом деятельности. Один рюмочную держал, другой несколько киосков с чаем-кофе, третий шмотками китайскими спекулировал, четвертый — уж не помню... И вот там тоже на трупах послания обнаруживали.

— Что-то похожее на это, из Соломона? — Земцов ткнул пальцем в пакетик с «эпитафией».

— Ну, не совсем... Надо бы почерк сравнить, если те вещдоки в хранилище у вас остались. А может, не у вас, а в Конторе — кажется, тогда ваш Старший Брат тоже к этому делу подключался.

Видно было, что Земцова разбирает любопытство, он не удержался от вопроса:

— А что писал в записочках тот убийца, ну, в восемьдесят седьмом?

— Палиндромы.

— Это что такое? Дайте подумать... А-а! Полигамные синдромы, только сокращенно, верно?

— А ты не дурак, лейтенант... С такой эрудицией ты, пожалуй, не скоро станешь капитаном. У вас ведь умников не любят, согласен?

Земцов сделал вид, что обиделся, но Дугин прекрасно понимал, что на самом деле оперативник донельзя польщен столь высокой оценкой его мозгов.

— Немножко ошибся ты, Земцов. — Борис протяжно зевнул. — Палиндром — это по-русски перевертыш. Слово или фраза, которые читаются и слева направо, и справа налево.

Дугин вспомнил, что на груди первого убитого кооператора был приколот знаменитый палиндром Гавриила Романовича Державина, сочиненный им два с лишним века назад: «Я иду с мечем судия!» Ну, тут все было более или менее понятно: маньяк взял на себя миссию судить и приговаривать к высшей мере новоявленных хапуг, торгашей, новых русских кровососов. И объявляет об этом всему миру посредством державинского палиндрома.
 

* * *

Потом таинственный маньяк стал придумывать собственные перевертыши. Второй зарезанный им барыга недавно вернулся из тюрьмы, где сидел за брутальное убийство жены. И для него «палач» написал такую эпитафию-палиндром: «Киборг влетел в гробик».

Тогда, в 87-м, слово «киборг» еще не поступило в массовое употребление, оно не было в ходу даже среди продвинутой молодежи, то бишь тинейджеров. Фильмы о киборгах-убийцах не успели прийти в видеосалоны, тем более в захолустной Велегже. И потому второй палиндром дал следствию важнейшую зацепку. Круг поиска значительно сужался!

Перетрясли всех, кто имел видеомагнитофоны, провели массу обысков с целью найти у кого-нибудь пиратскую кассету с любым фильмом, где бы упоминались киборги. Пусть даже не в названии, а в репликах голливудских персонажей. Все тщетно.

Кто же маньяк? Москвич-гастролер из золотой молодежи, которому папа привез из-за границы кассету с ужастиком? Или, может, серийный убийца — выходец из старинных русских дворян, недавно вернувшийся на родину предков?

Проверялись и такие бредовые версии.

И тогда кто-то осторожно, несмело намекнул, что контрабандная кассета с фильмом «Киборг-убийца» демонстрировалась в очень узком кругу, а именно — сотрудникам местного управления КГБ, в их закрытом видео-зале.

Началось что-то невообразимое. Мало того, что чекистов тогда поливали грязью все, кому не лень, и ни одна из центральных газет не выходила без разоблачительных и прямо-таки оскорбительных статей по адресу сотрудников КГБ и их деяний (как прошлых, так и «текущих», актуальных). Теперь ко всей этой вакханалии, к этим пляскам и топтанию на могилах, да и на судьбах живых людей, добавилась еще и подозрительность службистов по отношению друг к другу. В областном управлении КГБ все подозревали всех и каждого: не ты ли совершаешь ритуальные убийства кооператоров? А что, какой-нибудь не в меру ретивый чекист, особенно из неудачников, вполне мог бы, помрачившись, взять на себя роль судьи, да и палача «до кучи». Ведь КГБ всю дорогу боролся против свободного предпринимательства...

Но тут свершилось еще одно человеческое жертвоприношение, и на этот раз убийца подбросил записку не на место преступления, а послал ее по почте оперативникам. Следственную бригаду ГУВД и прокуратуры возглавлял прокурор области Ашот Назарян, ему-то и адресовал неведомый аноним свой очередной шедевр: «Ашот! Искать такси! Тоша». Опять палиндром, но на этот раз — с подписью и указанием места работы маньяка. Или это не подпись, а имя таксиста-убийцы? Тоша — вроде бы уменьшительное от редкого в то время имени Антон.

Арестовали не только всех таксистов и частных извозчиков с таким именем, но и вообще всех Антонов в бескрайней Велегжанской области, способных сесть за руль, то есть имевших водительские права. Таковых набралось больше семисот человек. Трясли даже сельских Антонов-трактористов — в самом деле, ведь трудовой человек с мозолистыми руками просто обязан ненавидеть кооператоров... Хотя по идее колхозы — те же самые кооперативы, но тем не менее. Ведь все дело в уровне личных доходов, а тут уж гусь свинье не товарищ.

Во всяком случае, с сотрудников областного УКГБ подозрения были сняты.

Наконец подобрали-таки среди задержанных некоего Антона, подходившего под схему, сложившуюся в коллективном мозгу следствия. Сей Антон Жилин работал водителем городского автобуса. Жена сбежала от него в Питер с «новым русским», да еще и двоих малолетних детей с собой прихватила. Мало того, суд назначил бедолаге Жилину алименты, и теперь он едва сводил концы с концами. В шоферской столовой брал только первое, благо в те времена хлеб в рабочих столовках раздавался бесплатно — бери сколько хочешь. Посмеиваясь над вечно голодным собратом, товарищи стали называть его «наш постный Супчик» или просто Суп.

Из этого-то Супа и выудили нужные следствию признания — выбили вместе с зубами. Чтоб теперь до конца жизни одним супцом питался.

Впрочем, областной суд на радостях вынес Супу расстрельный приговор, так что длительная жидкая диета ему теперь не грозила. Как говорится, все довольны.

За ни в чем не повинного, оговорившего себя под пытками Антона Супа вступился подлинный убийца-маньяк. Видимо, не захотел, чтобы его лавры достались кому-то другому. Пока водитель Жилин сидел в камере смертников, душегуб грохнул еще одного коммерсанта. Причем, как и в первом случае, натянул на шею застреленного торговца красные детские прыгалки.

А чтобы насчет невиновности Супа ни у кого не оставалось вообще никаких сомнений, неведомый палач оставил в кармане трупа послание-палиндром, написанное, как установила экспертиза, тем же почерком, что и предыдущие перевертыши: «Етит! Суп-то отпустите!» Не вполне грамотно с точки зрения склонения существительных, но по сути — прямое оправдание злокозненного Супа.

Обломились членам оперативно-следственной бригады звезды и прокурорские ромбы. Вот уж точно етит твою мать... А водилу из автобусного парка пришлось и впрямь отпускать. Черт с ним, пусть живет и жрет свой суп.

Маньяка так и не нашли, а серийные убийства кооператоров, к вящему облегчению всех сотрудников правопорядка, на этом прекратились. Вскоре, правда, кто-то подбросил в отделение милиции письмо, в котором неизвестный, назвавшись тем самым серийным убийцей, терпеливо рассказал, что и четвертой жертвы могло не быть, поскольку «Бог любит троицу». И он, дескать, совершил незапланированное убийство только для того, чтобы «оправдать» осужденного на смерть Жилина.

Эти картинки из далекого прошлого всплыли теперь в протрезвевшей голове майора Дугина.

— Короче, лейтенант, покопайся в архивах за тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Может, и отыщешь связь между теми убийствами и...

— Да какая может быть связь, товарищ майор! Эта девчонка в 80-х еще и на свет-то не родилась.

— Ты тоже тогда еще не родился. А вот убийца серийный, маньяк этот инфернальный, уже на свете был. И вершил неправедный суд. Как видишь, он и по сей день продолжает отлично делать свое дело. В отличие от вас, неродившихся.

Земцову послышалось, что Дугин обозвал всех ментов нерадивыми, и он засопел, мысленно поклявшись во что бы то ни стало отыскать убийцу девушки. И предать его в руки правосудия. Даже если убийцей окажется этот высокомерный, зажравшийся майор из такого же зажравшегося следкома.

Все-таки он был неплохой парень, этот Земцов.

«Ты все верно сказал, майор, — мстительно думал лейтенант. — Я тогда еще не родился, а ты? Тебе-то ведь в восемьдесят седьмом, поди, уже к тридцатнику подвалило. Ты умный, конечно, слова всякие мудреные знаешь. Только зря ты о нас, операх, так пренебрежительно думаешь. Нарвешься ведь, майор».

Дугин вернул долговязому оперу записку-вещдок и побрел к выходу из сквера.

Сыщик смотрел ему вслед, и взгляд молодого опера не сулил ветерану спецотдела ничего хорошего.

Дугин обернулся:

— Проводите все необходимые оперативные мероприятия. Без меня. То есть как будто меня и не было. Забудьте!

«Забуду я, как же!» — усмехнулся про себя лейтенант.

...Борис уже знал, кто лишил его девушки Лиды. Этого «клиента» не разоблачить, не арестовать. Ибо, как сказал сегодня под вечер полковник Малахов, «тот, кому надо», в курсе.

И все понимает.

«Тот, чье имя не называем».
 

Глава семнадцатая

— Ты что, до сих пор торчишь в 1902 году? А ну, давай быстрее в обрыдлое настоящее!

— Борис, ты не прав. Коль скоро мы занялись изучением всякой чертовщины, то должны понимать: она действует вне времени. И деяния эти не имеют срока давности.

Друзья с самого раннего утра засели в своем новом кабинете и уже несколько часов практически не переговаривались, погрузившись в чтение материалов из контейнера. Дугин отдал Крайнову на ознакомление данные по всей планете за истекшие сто двадцать лет, а себе взял секретные дела о «контактах» по стране за шестьдесят лет.

Им притащили мини-бар — точно такой же, как у Малахова, в виде огромного глобуса. Он распахивался по экватору, открывая взору ячейки с многочисленными диковинными бутылками. Этим жестом начальник отдела как бы давал понять, что Дугин и Крайнов становятся для него ключевыми сотрудниками. Во всяком случае, на какой-то период.

— Вот послушай... — Виктор откинулся на стуле с листками бумаги в руке. — Да отвлекись ты хоть ненадолго!

— Слушаю, слушаю...

Крайнов принялся вещать нараспев — утробно, грозно:

— «Змеи покинули свои жилища в расселинах старой лавы на склонах, спустились к побережью и наводнили плантации и городские окраины. Они набрасывались на скот и людей, от смертоносных укусов погибли около пятидесяти человек. Птицы далеко облетали остров, а черепахи уплыли из прибрежных вод. Несколько дельфинов и акул выбросились на берег. Видавшие виды рыбаки делились с земляками недобрыми предчувствиями: их пугало неожиданное появление глубинных волн во время полного штиля и внезапное потепление воды в море».

— Что это? — перебил Борис. — Запись радиопередачи для детей? «Ребятам о зверятах»? «Юные натуралисты»?

А сам вспомнил вчерашнее вещание однорукого пророка в «Аквариуме»: война между земными существами, самоубийства животных, катаклизмы...

— Нет, Боря, это не для радио. Это кое-что покруче. — И продолжал в том же духе: — «Надо было что-то предпринимать: положение становилось угрожающим. Но у городских властей были свои заботы: в ближайшее воскресенье должны были состояться выборы, и нельзя было допустить, чтобы хоть один избиратель покинул город до дня волеизъявления». Это, Боря, описание событий, произошедших на острове Мартиника в 1902 году. Небесным огнем был стерт с лица земли процветающий город Сен-Пьер, погибли все 43 тысячи жителей. В живых остался только один человек — чернокожий, приговоренный за убийство к смертной казни. Он сидел в карцере с мощными стенами и гранитным потолком в подвале городской тюрьмы... И все равно получил страшные ожоги. Кстати, когда спасатели извлекли его из-под руин, бедняга получил помилование и полную свободу.

— Какой сюжет! — восхитился Дугин. — Фильм уже сняли? Голливуд такой материал просто не мог не использовать.

— Не-а, не сняли фильм. Все происшедшее было строго засекречено вплоть до 2013 года. Ровно 111 лет. Конечно, какие-то слухи о катастрофе просачивались, но ни одна из газет планеты ни словом не обмолвилась о гибели Сен-Пьера. Абсолютно во всех странах было введено жесткое табу. На 111 лет почему-то. Слушай, Борь, число 111 что-нибудь означает по-библейски? Ну, 666 — число Антихриста, 999 — ангельское число...

— По-моему, 111 — один из символов Святой Троицы, — неуверенно произнес Борис. — Так что там случилось-то, на Мартинике, больше века назад? И где этот остров? Кажется, в Карибском море?

— Да, в группе Наветренных островов. Владение Франции. Кстати, заметь: рассекретили только общую информацию о катастрофе 1902 года. А вот что касается фотографий с места светопреставления, протоколов допросов очевидцев, того же приговоренного и помилованного негра Огюста Сипариса... Все это, брат, засекречено по сей день. — И посмотрел на Бориса со значением. — А нам с тобой эти фотки и протоколы предоставили... Хотя к ним даже ФБР доступа не имеет. Даже французская тайная полиция. Видно, сурьезные мы с тобой теперь люди! Сурьезней всех спецслужб планеты. А если еще учесть, что мы не в Вашингтоне и не в Париже, а в российской глуши, то наши безграничные полномочия вообще выглядят ненаучной фантастикой. Хотя... Ты, как библеист, должен знать, что «сила Божия в немощи проявляется».

— Мне кажется, Витя, что мы и сами представить не можем, на какие высоты попали. Или в глубины... — Дугин снова вспомнил теорию однорукого биндюжника. — И лучше нам этого не знать. — Спохватился, сообразив, что его речи прослушиваются. — Ты давай чеши дальше. Что там происходило, на Мартинике?

Виктор пытливо глянул на друга, продолжал отчасти зачитывать, отчасти сразу комментировать:

— Катастрофа произошла восьмого мая, а накануне сатанисты взорвали высоченную мраморную статую Девы Марии с распростертыми руками — примерно такую же, как нынешняя статуя Христа в Рио-де-Жанейро. Поди-ка сюда, глянь на фото... Здесь до и после взрыва статуи. Вообще, много охренительных снимков 1902 года. Есть абсолютно все...

Борис подошел к монитору напарника. Там на экране чередовались старинные фотографии, причем весьма качественные.

— Ты смотри, а я попутно рассказывать буду. — Виктор откатился на стуле, а Дугин принялся «листать» кадры на экране.

— В канун катаклизма, то есть седьмого мая 1902 года, в Сен-Пьере состоялось торжественное открытие — согласно их терминологии, не освящение, а посвящение — всемирного храма сатаны.

— Понятно, почему посвящение, — угрюмо буркнул Дугин. — У нас церковь освящает Господь, а они на такое рассчитывать, естественно, не могут. Вот и сами, без участия Бога, посвящают свой храм сатане.

— Теолог ты наш доморощенный... — покачал головой Крайнов. — Короче, к первому мая съехались в Сен-Пьер видные сатанисты со всей планеты. Ведь у поклонников дьявола ночь на первое мая считается вальпургиевой, они шабаши ведьминские каждый год устраивают в эту ночь по всему миру. Как и на католический праздник Всех святых первого ноября.

— Точно раз в полгода, — вставил Дугин.

— Ну да. Неизвестно, как проходил на Мартинике шабаш первого мая 1902 года, а вот о седьмом мая много материалов... Собравшихся, в том числе обычных граждан, кропили жертвенной кровью, разведенной крепким вином. Говорили, что якобы это кровь белой телицы... Но это была кровь принесенной в жертву на алтаре сатаны белой девушки, девственницы.

«Странно, что Виктор не отпускает скабрезные шуточки по этому поводу, — мысленно подивился Дугин. — Тут есть где разгуляться его мрачному блудодейскому юмору».

Но Крайнов был серьезен, даже как-то трагически серьезен. Листая фотографии, все больше мрачнел и Дугин.

Вот колоннада перед входом в помпезное каменное здание, за которым виднеется горный склон. На широких ступенях стоит высокий старик в черной шапочке с длинными козлиными рогами, в одной руке у него кропило, в другой — чаша наподобие церковного потира. А вот снимок, сделанный со спины козлоподобного прислужника дьявола: он кропит собравшуюся перед ступенями толпу народа. В первом ряду Дугин опознал двух католических епископов и протестантского священнослужителя.

— Теперь смотри, как происходило перед этим заклание жертвы, — тихо сказал Крайнов.

И Дугин смотрел...

Снимок был сделан у алтаря дьявольского капища. Огромный параллелепипед из черного мрамора установлен на помосте. В мраморе вырезан глубокий крест. На дне креста, раскинув руки, лежит голая белая девушка. Следующий снимок — крупный план: лицо девушки. Широко распахнутые глаза, зрачки не увеличены — значит, наркотиками не напичкана. Выражение приоткрытых губ — торжественное, решительное. Сразу ясно, что девушка идет на смерть добровольно, по глубочайшему убеждению своему.

А вот и сам момент ритуального убийства, кульминации черной мессы. Прямо над девушкой стоит седобородый старик в той же черной шапочке с козлиными рогами — но это уже другой старик, совсем ветхий, не тот, что кропил гостей кровью убитой. Заклание, очевидно, совершает дьяволопоклонник рангом повыше. Обеими руками он держит жертвенный кинжал, высоко подняв его над головой...

Надо иметь большой опыт подобных ритуалов, чтобы в таком запредельном возрасте недрогнувшей рукой поразить жертву точно в сердце. И у старика, судя по хищному выражению его сморщенного лица, такой опыт есть.

Следующие фотографии вызвали у Дугина омерзение. Финал черной мессы — коллективное совокупление голых мужчин и женщин прямо здесь же, перед окровавленным алтарем сатаны. На мужчинах маски и все те же рога, женщины лиц не прячут. Как и в современных порнофильмах.

— Этого не может быть, — тихо сказал майор.

— В этом мире, мой мальчик, может быть абсолютно все, — назидательно молвил Крайнов. — Только с разной степенью вероятности.

— Так говорила твоя покойная бабушка, верно? — пробормотал Дугин.

— Н-да, так говорила моя покойная бабушка, — подтвердил капитан.

Вряд ли бабушка Виктора могла произносить такие мудреные сентенции: насколько знал Борис из рассказов напарника, его бабка по матери была полуграмотной крестьянкой из мещерской лесной деревушки.

Но как-то само собой повелось, что давно ушедшая из жизни старушка превратилась для Виктора в источник всей земной премудрости, и он цитировал ее при каждом подходящем и неподходящем случае, подобно тому как некоторые — Священное Писание. Покойной бабушке приписывались хлесткие, юморные или, напротив, глубокомысленные изречения по поводу технического прогресса и внешней политики, взаимоотношений начальника и подчиненного, любви и ненависти.

Борис не заметил, как с некой поры и сам время от времени стал подражать напарнику, ссылаясь в своих суждениях уже не на Викторову, а на свою мифическую покойную бабушку. Ибо реальных бабушек Дугин совершенно не помнил — ни по отцу, ни по матери.

Это было одним из правил игры — разумеется, правилом несущественным, а можно сказать, что и несерьезным. Той игры, в которую друзья играли уже много лет.
 

* * *

Борис раздраженно ткнул пальцем в изображение на мониторе:

— Когда я сказал, что этого не может быть, я имел в виду вовсе не сам факт черной мессы. И последовавшей за ней Божьей кары для города Сен-Пьер, — с нажимом проговорил Дугин. — Я имел в виду...

Виктор тут же снова приложил палец к губам, затем вздохнул:

— Да, верится с трудом, но придется принять информацию. Мы же проф