Месяц над водой

К 85-летию поэта


Ты красивая

Вот какая красивая ты,
Не родили тебя — надышали,
Потому через поле цветы
По тропе за тобой прибежали.

Все мы счастья внезапного ждем,
Хоть оно и не каждому снится,
Я хочу перелетным дождем
На горячие плечи пролиться.

Соловей ли на ветке вздохнет,
Просверкает ли молния туго,
Пусть глаза твои даль распахнет —
От ромашки до лунного круга.

Вздохи, вздохи, глаза и глаза,
И готовые к трепету руки,
Облаков золотых паруса
Молча движутся в бездну разлуки.

Я ведь знаю тебя наизусть,
И когда тишина заструится,
Пусть омоет туманами грусть
В поздний час одинокая птица.

Я пришел красоту воспевать,
Слушать звездные оклики света,
И легко мне тебя целовать
В теплых травах короткого лета.


* * *
Не звените, тополя,
Не горюйте вы, поля,
Я ушел в гранитный город,
Ветром доменным пыля.

Годы канули в труде
И в разлуке, как в беде,
Не нашел я утоленья, —
Не растут цветы в руде.

Все мы думаем о том:
Где калитка, где наш дом,
Под окошком сад увянет,
Зашумит ли он потом?

Вспомни, вспомни о себе,
О работе, о судьбе,
Все ли дети народились,
Нареченные тебе?

А в лесу метель поет
И не гнёзда — петли вьет.
Может, это мать рыдает,
Не тебя ль она зовет?


Не ветер это

Не ветер это, нет, стучит по крыше.
То прадед или дед тебе навстречу вышел.

Преодолев холмы, и реки, и долины,
Является из тьмы, а может, из былины.

А вдруг и со звезды он опустился тихо —
Узнать, живешь ли ты иль проглотило лихо.

И гость не восхищен и видит, ты, как прежде,
От лжи не защищен, вверяешься надежде.

Не сбережен от бед, от войн и от распятья,
Не всем понятен свет, но все под солнцем братья.

И говорит тебе далекий пращур слово:
«Рябина на тропе — бессмертия основа;

Трава зашелестит и голубь заворкует —
Мать о тебе грустит и бабушка тоскует?»

Мы связаны в веках единокровной нитью,
В росе и в облаках пылать, гореть наитью.

И чувствам родовых взаимопродолжений
На трассах верстовых быть во главе движений.


* * *
Женщина эта рожать не умеет
И научиться, бедняга, не хочет.
Злом от нее подозрительным веет,
Все задирается, будто бы кочет.

Вот бы растила детей — не грустила
И поджидала бы внуков, дуреха.
Тех разобидела, тех не простила,
Всюду ей нервно и всюду ей плохо.

Мать загубила в себе, променяла
На чепуху городских развлекательств.
Мать загубила, и этого мало,
Мало ей высшего — из надругательств.


Далёко

Далёко, далёко, где берег крутой,
Восторженный месяц горит над водой.

Горит над водою, над миром горит,
О жизни осенней со мной говорит.

А жизнь пролетела, как в поле стрела,
Была моя молодость иль не была?

Лишь ты не пропала в клубящейся мгле,
Ты, память о юности и о земле.

Не иволги это и не соловьи, —
Кружат надо мною ладони твои.

Едва я склонился к холодной волне,
Седой человек улыбается мне.

И словно бы хочет спросить человек:
«Не знаешь ты разве, что краток наш век?!»

Далёко, далёко, где берег крутой,
Зачем же так месяц горит над водой?


За одну тебя

Береза юная взгрустила,
И накренилась чуть трава,
Когда ко мне ты отпустила
Свои летящие слова.

Я в эту ночь к созвездьям вышел
Тоску вселенскую принять,
И вдруг я голос твой услышал
И увидал тебя опять.

То голубым, то изумрудным
Сияньем утренней страны
Мы, словно птицы, в счастье трудном
На сотню верст озарены.

Здесь время стоном догоняют,
В покое ищут неуют
И, разлюбив, не изменяют,
А позабыв, не предают.

И ты, хранима небесами,
В объятом думами краю,
Смиряешь юными глазами
Седую голову мою.

Кого я встречу иль не встречу,
Но до креста и под крестом
Я за одну тебя отвечу
Перед собою и Христом.


Двойник

Лишь я народился и в бездну направил свой крик,
Двойник объявился, подлунный лобастый старик.

Я в зыбке смеялся, а там, за холмом, сквозь века
Стучала клюка в терпеливой руке старика.

Я сильный и юный, кружил над скоплением дел,
А старец шагал и угрюмо на звезды глядел:

«О, сколько их светит и сколько упало в туман,
Людская надежда нежней, чем небесный обман!»

Людская надежда — ступенька, дорога к себе,
Но я не сдавался: старик ли поможет судьбе?

Я землю измерил крылами, как ветер тяжел,
Я солнца коснулся, а то, что искал, не нашел.

И только у дома наткнулся на след старика,
В руке моей глухо его застучала клюка.

О, словно из гроба клюка застучала его,
Но не было рядом и в далях уже никого.