Море, соль лазурных волн...

* * *
Гололед и туман как синонимы слова «коварство».
Погоди, погоди! За тобою никак не поспеть...
Девять страшных кругов на пути в тридесятое царство —
как же тут уцелеть, если в каждом движении смерть?
И в иные миры не откроются чудные двери,
никогда-никогда я не стану счастливой с тобой.
Посмотреть на часы — все равно что смириться с потерей...
Гололед и туман как синонимы слова «покой».


* * *
Эти длинные белые пальцы подобием трав
то вплетаются в кудри твои, то в ладони трепещут.
Ты же знаешь, во сне есть и более важные вещи,
чем всерьез выяснять, кто из нас оказался неправ.
Задержи мою руку, останься, скажи, где болит!
Не позволь потерять тебя в тесных дворах Петербурга!
Город с каменной миной и черствой душой драматурга
позавидовал нам, и герой в первом акте убит.


* * *
Море, соль лазурных волн,
треск цикад, песок и пальмы...
Мир наполовину полн,
ветер теплый и нахальный
треплет юбку... Я одна
у забытого причала.
Здесь возможность мне видна —
взять и все начать сначала.

Но монетку, дернет черт,
отыскать и бросить в воду —
все желания в зачет,
если их оплатишь с ходу...
Загадаю умереть.
Сдуру. Мне не так уж срочно.
Но придет открытка почтой:
«Я в пути. С любовью — Смерть».


* * *
Однажды мне, в один из серых дней,
Шкатулку музыкальную на милость
Преподнесли, но не хватало в ней
Деталей, и она не заводилась.
С тех пор не прекращается, представь,
Один и тот же сон — такая мука! —
Объемный и отчетливый, как явь,
Он полон цвета, запаха и звука:
Стою одна под каменной луной
У алтаря в наряде подвенечном,
А рядом черт горбатый и седой
Заводит мне шкатулку бесконечно.


* * *
Не терзайся, не мешкай, не жди, как другие истцы,
выбирая свой камень из мне предназначенной груды,
брось и скройся в толпе, увлекая коня под уздцы,
ведь в конечном итоге мы все для кого-то иуды.
Я тебе не судья, ну и что, что в отчаянья час
не смогла побороть на глазах первобытную сырость.
Я бесстрашно смотрю в темноту, будто свет не погас,
будто скоро рассвет и мне все это просто приснилось.