На мотив Борея

Сон Иакова

И бедность — гнет, и роскошь мне претит,
И алтари расписаны не Чимой
Де Кастельяно... Родина горит!
И нет в ней купины неопалимой.
Все явленное свыше для царя —
Для подданных просеяно сквозь сито.
И я давно, по правде говоря,
Не верю в то, что истина сокрыта.

Она — как сон Иакова. Он спит,
И видится ему одно и то же:
Опоры нет, а лестница стоит,
И так светло — идет мороз по коже!
Нет никого! Но чья-то речь слышна...
И птиц там нет, но кто-то бьет крылами.
И моря нет, но вдаль бежит волна.
И темнота накрыта облаками.


Минута века

Снег падает и тает, земли не долетая.
И черные машины осыпаны листвой.
Красивая картина! И тишина такая,
И снегопад, как порох, горит над головой.
И миг подобен чуду. Еще минута века —
И всё! И в целом мире огнями октября
Пробито наше время, как память человека,
И черные машины — в листве календаря.


Человек

Вот человек дождя — печальней, чем пасмурная погода.
Бывают люди света — ясные, как майское солнце.
А вот человек луны смотрит из темноты окна
И гадает по звездам о том, что прошло и никогда
Не вернется, не будет, не повторится ни здесь, ни там —
Нигде. Как ему хорошо — смотреть из темноты
В бездну бархатного неба, мечтая о том...



Воспоминание

Что было, то и помню — как тебя,
Врачующей не душу, только тело
Мечтателя с повадкой соловья,
Что норовил из клетки то и дело.
Где вы теперь? Картавый шансонье
О том не пропоет в пустой квартире.
Да и тебя, наверное, нигде
Я больше не увижу в этом мире,
По крайней мере, той, какою мне
Казалась ты — и так была желанна,
И совершенна, как на полотне
У Боттичелли или Тициана.


Три восьмерки

Голая поэтесса выходит на сцену.
Ропот, аплодисменты, пауза... Поэтесса
Громко хохочет. Пауза. Плачет.
Всхлипывает. Улыбается. И начинает
Декламировать список прочитанных книг,
Из коих она выросла, как из одежды.
Когда поэтесса упала в обморок,
Объявили антракт. Свист и топот.

Голая поэтесса лежит на сцене.
После драки в театральном буфете
Почтенная публика толкается в партере.
Визг и крики. Бронза и канифоль.
Оркестр исполняет «Полет шмеля».
Галерка рвется в первые ряды.
Поэтесса поднимает кудрявую голову
И просит не играть Римского-Корсакова.

В конце двадцать четвертого акта,
Когда кареты скорой помощи
И полицейские фургоны
Развозили зрителей из театра,
На сцену вышел Гений Метаморфоз.
Голая поэтесса стояла у рампы
И отчитывала суфлера за прямую речь
Во время натуральной сцены. Занавес.


Крылатый флот

Улисс от века требует погоды!
И ни при чем девятибалльный шторм,
И нипочем удачи и невзгоды,
Когда сама Эллада за бортом.
Не лучше ли доверить век природе —
Все испытать и сделать разворот
Назад к архаике? Читай, к свободе
Вернуться и воспеть крылатый флот,
Построенный, как принято, богами —
В подарок искрометному царю...
Что смертные пожнут за облаками —
Об этом ничего не говорю.


Перелети-печаль

На маленький островок в синей дали морской
Уехать, продолжить путь, словно к себе домой
Вернуться и созерцать — петь в унисон волнам,
Пророчествовать, гадать по четырем ветрам.

Перелети-печаль! В небе воздушный флот
Вневременных облаков — словом, круговорот
Событий, зеркальных рек, звезд переменный ток
И несказанный свет, прочитанный между строк.


Новая земля

Итак, мы решили отправиться дальше...
Лукиан из Самосаты


Дальше воды корабли не ходят. Греки
Вспять повернули время. Читай, навеки
Зашифровали море в культурном коде,
Чтобы разлиться речью в любом народе —
Притчею, сказкой, легендой, сатирой, типа
Битвы титанов, что рецидив Мениппа
Сводят к мотиву вечной эпиталамы
В честь Одиссея в самом начале драмы.
И никому не разгадать сюжета.
Море кипит! И песня еще не спета.

Время волной соленой бежит по венам,
Словно мечта о чем-нибудь сокровенном.
Там и любовь — как случай для «Илиады»,
И кораблям только сирены рады.

Как ни крути, все сводится к трем ядрёным —
Внутренним войнам, внешним и межплеменным
С ядерным яблоком, выкаченным на сцену.
Там не Парис, а Хронос украл Елену
И переставил в памяти место встречи —
Вот и осталась детям возможность речи
На языке одного из народов моря,
Что обратятся к ветру: «Полегче, Боря!» —
И повернут свой парус иль что там будет
По направленью к миру, где их прибудет.

И развернется новая «Одиссея»
Там, где поет пурга на мотив Борея.
Как ни смотри, но Арктика перед нами
Словно снега, покрытые городами.


Размыкая время

Одним не хватит русского, другим —
Не языка, а ветерка в просторе,
Что рвется в небо с посвистом лихим
И размыкает время в разговоре.
И записным словечком с языка
Слетает век, разобранный на строки.
И выше поднимают облака
Поэзии воздушные потоки.

Так с миром о природе говоря,
Аристофан оспаривал Шекспира,
Взирая на британские моря
С орлиных круч античного кумира.
Смеялись дети — пели в высоте
Сирены и гудели самолеты!
И ангелы в матёрой темноте
Сливали мед во временные соты.


Праздник

Заснеженные сосны на горе.
И вдалеке — пробитые огнями
Стихи об уходящем декабре
Рифмуются со всеми январями.
Зима на грани. Мира суета.
Планета в календарном переходе.
Скорей бы выбраться и вновь с листа
Начать или продолжить что-то вроде
Легенды на пороге Рождества
С двенадцатью забытыми волхвами,
Не подобрать, а выстрадать слова,
Выстраивая лестницу словами.
Начать бы вновь! Да нет, дружок, разлей
Свое вино. Не жди второго дара.
Ты пригласил на праздник трех царей —
Каспара, Мельхиора, Бальтазара.
Порадуйся! И с голоса прочти
Придуманное звездными ночами.
Всю жизнь искал. Всю жизнь терял ключи.
И вот — нашел. Поговори с царями...