На светлой воде

* * *
Разбужу тебя нежностью
с другого конца города
капля за каплей
с кончика секундной стрелки
соскользну на ресницы
пусть они вздрагивают
дыхание пусть участится
окроплю сердце
шершавым для слуха временем
и губ уголки
пускай поплывут по лицу
теперь — можно
повернись вправо
обними меня, в волосы
вцепившись крепко
теперь можно
спи сладко
спи — не просыпайся — сладко
на заре встретимся


* * *
Ты идешь по воде
                безмятежным Петром —
не смотри себе под ноги —
                легким пером
выводи эти знаки
                на светлой воде —
их никто не прочтет —
                даже звезды, и те...
Шаг за шагом —
                рябь,
шаг за шагом —
                зыбь,
связь шагов
не ослабь,
впереди неусып-
ная млечность раскинулась
стражем пути —
и шаги не нужны уже —
просто лети...


* * *
Ах, закоулки с гуляющими сквозняками!
Колодцы московские с небом вместо потолка...
Исподволь веками подымаю накопленное веками
Что-то на время похожее, без имени и номерка...
И вот взвихряются листья, несутся по-лисьи,
Хлопает форточка на
                                                 шестом
                                                                 этаже,
Будто бы стая никем не написанных писем
Рвется наверх и почти дотянулась уже...
Слышится гамма скрипичная где-то на пятом,
Плачут качели раздумчиво, гамме не в такт.
Тянется почта к синеющему адресату.
Все это только антре — и не скоро антракт...


* * *
Где мой ветер? Где мои травы?
Где ты, серенький соловей?
Что тебе в этот раз не по нраву?
Встаньте, травы, и ветер, вей!
Я найду наконец этот камень,
Или сам он меня найдет,
И табличку «Не трогать руками»
Прочитаю наоборот.
Прочитаю: «Пойдешь направо —
Будет то-то, налево пойдешь...»
Где ты, ветер мой? Где мои травы?
Где моя соловьиная дрожь?
Тишина. И Перун к водопою
Катит землю, просящую пить...
И иду я знакомой тропою,
На которой «убиту быть».


* * *
На песках
                ладонью водит ветер,
Что-то хочет сказать,
                предостеречь кого-то.
И целыми днями чертит...
Заводит ее в спирали,
                дает отдохнуть
И снова спешит, рассуждая:
«Что, если я, ветер, умру
И эту слепящую ртуть
Разлить не успею в знамена?»
Но звезды опять всходили
Над бедной-бедной пустыней.
И ветер смирялся
                и застывал до утра
Тончайшею паутиной
                на черно-синих колючках —
Ведь было совсем темно,
А в надписях сокровенных
                никак нельзя ошибиться!..
Досадовал ветер на звезды.
Но кто, кроме них, понимал
Узоры песков, притихшую накипь земли
И кто, кроме них,
                был так далек?