Над чертою, которою бредим

* * *
Мы уедем отсюда совсем.
Ветер плотно калитку закроет,
И помножит печали на семь,
И в столетних деревьях завоет,
И листва полетит...

Вот летит!
И дождями умытый проселок
Под колеса телег невеселых
Бросить эту листву норовит.
Так расправим же грудь и вздохнем
Этой палой листвою и громом
И помашем бредущим коровам
И закату, что рыжим огнем
Дожигает лоскут синевы
Над чертою, которою бредим,
За которую едем и едем —
И однажды уедем,
Увы.

* * *
Волна уйдет и вновь накатит.
Валун блестит. Луна мертва.
Орет баклан. Белеет катер.
На черном черная сова
Как черный росчерк.
И ни звука...
Поговори со мной, печаль,
О том, как тяжела разлука,
И ничего уже не жаль —
Ни тех полос, ни тех колосьев,
Ни тех снегов, когда в ночи
Звезда блестит из-под полозьев,
А по утрам хлеба в печи
Дружны, и высоки, и жарки,
И у красавиц на заре
Ресницы, брови, полушалки
В таком роскошном серебре!
И этого богатства столько,
Что хочется лишь одного —
Смотреть на эту Русь, и только,
Боясь дыханья своего.


* * *
Я из пьющих.
Я сильно пью.
Некрасиво, ущербно, зло.
Оглянусь, на жизнь посмотрю —
Невеселое ремесло!
Ой, страна!
Все не то, не так!
Но зовет и зовет вперед.
На рожденье дает пятак,
А на выходе три берет.
Как же надо нас не любить,
Кровь от крови, от плоти плоть!
То заставит сады рубить,
То прикажет коров колоть.
И все с буковкой, сатана,
Мол, ценю я всех и люблю.
Не люби ты меня, страна,
Не гони ты меня в петлю.
Узелки мои не сбирай,
Свеч не жги, хрустали не бей...
Погляжу вокруг — чем не рай.
Воля вольная.
Пой да пей.


* * *
Моя земля...
Мой лист бумаги...
С утра пишу, потом пашу.
Ищу слова,
Молю о влаге...
Устану, лягу на межу,
На теплый чернозем.
Травинку
Созревшую перекушу
И муравью-трудяге спинку
Травинкой этой почешу.
Поймет ли, что о нем забота?
Предполагаю, что поймет...
Какая трудная работа!
Июль... жара... сочится пот...
Упала ветка на тропинку,
Упала шишка на тропу,
И он в обход свою хвоинку
Несет упрямо на горбу.
Скрипит, хрипит, глаза таращит,
И все молчком, хоть впору выть,
И знаю — он ее дотащит,
Иначе — незачем и жить.


* * *
И света сноп — как горсть прозрачных зерен! —
Из темного окошка.
Тишина...
Крылами прошумела птица ворон,
И в палисаде супротив окна
Роса явилась маковою пылью,
Сорвался лист кленовый и, кружа,
Спустился вниз, и сказка стала былью,
И женский голос, трепетно дрожа,
Заполнил все таким неповторимым,
Таким высоким!
И увидел я,
Как предо мной частица бытия
Прошла моя
И с клочковатым дымом,
Скрывающим и дол, и небеса,
Перемешалась и во мне осталась.
И по моей щеке моя слеза
Скатилась и на атомы распалась.


* * *
В лютой темени выйду в полночи,
Посмотрю вокруг — только сволочи.

Ведьмы шарятся, черти рыскают,
Жарят, варятся, ядом брызгают.

Те шельмуют там, эти мутят здесь.
Там плохая песнь, тут лихая весть.

Видят все насквозь, в десять глаз прозрев...
А в садах луна рвет плоды с дерев!

Рвет хозяйские, рвет колхозные
И роняет их в травы росные.

Медом пахнет сад! Под такой луной
Хорошо ежам, просто рай сплошной!

Каковая чудь — таковы слова.
А вокруг трава будто шелкова!

Светлым светится, ладно стелется,
В то, что ведьмы есть, и не верится.


* * *
Предал друг. Рассказать кому?
Что с обидой такой любое?
Я в глаза посмотрел ему —
Как в разведку сходил без боя.

Там, в зрачках, поселился стыд.
Каждый сам за себя в ответе,
Ведь живем мы на этом свете
Только так, как душа велит.

Значит, мелкой душа была,
В трудный час оказалась слабой...
Как живет он с такою бабой —
Поманят, и уже пошла?

Как сидится ему в седле?..
Мы не моем друг другу кости
И не ходим друг к другу в гости,
Хоть живем на одной земле.

Лишь встречаемся иногда,
Улыбаемся для порядка,
Будто все у нас в прошлом гладко...
Вот такая со мной беда.


* * *
Я пил с колен. Так молятся, наверно.
Текла сквозь пальцы щедрая вода,
Ты тихо говорила:
— Ерунда...
Воды не жаль... —
И вздрагивала нервно,
И наливала полные ладони,
И поправляла бережной рукой
Седую прядь. И подступал покой,
И где-то растворялся звук погони
И пропадал...
И ветер бил в крыла
Полней, полней, и в жилах кровь шумела...
Ну как ты догадалась, как сумела?
И где ты раньше, ласточка, была?..


Гроза

Она меня настигла за рекой.
Тревожно в темноте заржали кони.
В разрядах луг лежал как на ладони,
С мольбой в глазах и тайною тоской.

Косые струи зрелого дождя
Согнули придорожные деревья,
И молнии, кромсавшие деревню,
Взорвали ночь, почти с ума сводя.

Как все вокруг ничтожно и мало
Перед таким величием природы!
И этот луг, и кони, и село,
И я, стоящий около подводы,

Оцепенели...
Ну куда спешу!
Зачем толкаюсь, ближнего не слышу,
Не замечаю нищего, не вижу
Лица того, кому в лицо дышу!

Смотри, душа, молясь и трепеща.
Ведь нам с тобой нужна такая малость...
А молнии хлестали в край плаща,
И под ногами бездна открывалась.


* * *
Ухнет выпь за рекой — и зачнется тоска,
Где за полночь встанет на лапы медвежьи,
И пойдет, огибая дозорные вежи,
И бесшумно придет на огонь рыбака.

И закурит мужчина, и глянет во тьму,
И укроет фуфайкой мальчишечье тело,
Что измаялось днем и устало сомлело
У костра. И досада подступит к нему.

Долго будет курить, будет править огонь,
Сны мои охранять — сладко спится в июле! —
И по звуку ловить, как в далеком ауле
Пьет звезду из колоды стреноженный конь.


О заре

До чего ж я ее люблю —
Не хватает дыханья!
Вот идет — я смотрю-ловлю
Все ее колыханья.

Не с того ли светлым-тепло
В нашей горнице, в доме...
Переходит плечо в крыло.
Ноет сердце в истоме.

— Ой ты, родина! — говорю. —
Не сменяемся и в недоле
На немецкую ли зарю,
На французскую, что ли.

Пусть они у них и светлы,
И красны, только наша
Как начнет страну вынимать из мглы —
От Курил до Балхаша!

А потом — Урал! За Уралом — нас —
До Балтийского моря!..
А у них заря — полчаса... ну, час...
Вот ведь горе.


* * *
Я не верю в случай и везенье.
Жизнь моя, зачем ты мне дана!
Не хватает бокового зренья
И дыханья, чтоб достать до дна.

Знаю, где-то там, на дне колодца,
В глубине, куда я так влеком,
Что-то есть, а в руки не дается —
Трется о ладони плавником.

Встрепенется рядом и растает,
Водит за собою, как раба...
Зрения, наверно, не хватает,
Или счастья, или... не судьба.


* * *
Здесь полынь, да ковыль,
                                               да разбоя следы,
Побелевшие кости под злыми лучами.
Над арабскою вязью курганной плиты
Кружит коршун, и совы хохочут ночами.

Глаз прищурь и смотри,
                                   как сквозь воздух степной
Караваны проходят, гремя бубенцами,
Вырастают вдали минареты с дворцами —
Эту сказку играет расплавленный зной.

Здесь не ходит овца и не ходит пастух,
Чертит небо стервятник косыми кругами,
Здесь сарматскою удалью воздух напух
И завязаны тропы тугими узлами.

Край высокого солнца и солончака!
Лишь порой после душной грозы,
                                               на рассвете,
Тонконогая тень пронесет седока
Из четвертого века в шестое столетье.

Не от тех ли далеких кровей он, о ком
Над курганною вязью гадают потомки
И седая волчица, смахнув языком
Синь вечерней плиты,
                                   глухо воет в потемки?


Лебединое перо

Туман сошел. Луна сквозь листья сада
Роняет на тропинку серебро.
Со мною — ты, и ничего не надо...
Очиним лебединое перо!
Гусиным можно, можно ястребиным, —
Их, перьев этих, столько на лугу! —
Но о любви нельзя не лебединым:
Любым иным я просто не смогу.
Я напишу: «Как пахнут Ваши плечи!
Я прикоснусь губами к завитку...»
И загорятся, засверкают свечи
В зрачках твоих, читающих строку.
«Так просто все?.. Конечно, очень просто...
Ведь это лебедь... Небо... Перелет...
По этому перу стекали звезды,
По этому крылу стреляли влет!
Оно стонало, билось и плескалось,
Кипело страстью, рвало небосвод,
Оно такой любовью пропиталось!»
...И не заметим мы, как перейдет
Под занавесок легких колыханье,
Под шум листвы — попробуй улови! —
Поэзии неровное дыханье
В неровное дыхание любви.


* * *
Травы пьяно завалятся, колосом сбиты,
Хмель тоску наберет и поникнет башкой,
И кусты, ежевичником крепко обвиты,
Станут листья ронять, а над синей рекой
Тучи будут идти вперемешку с гусями.
Этот гогот тревожный как стон вековой!
И такая возникнет печаль над полями,
Что повесится с горя последний живой
Восковой, запечатанный туго подсолнух
На соседском плетне, а в капустной гряде
Станет тесно от плотных по-бабьи и полных,
По колено стоящих в осенней воде
Голубых кочанов... Что ж ты плачешь, Россия?
Кто тебя этой лентой цветной повязал,
С бахромой золотой, чтобы ты голосила
У поскотин пустых, прижимая к глазам
То клинок подорожный, то горечь крушины?
Посмотри, как светло и просторно вокруг,
Как пшеницей груженные воют машины,
На токах замыкая разорванный круг!