Не потемки душа, но — свет... Стихи

* * *
Время идет, и встает человек на край.
Там балансирует он, как на ветке зяблик.
Синие всполохи лижут калитку в рай,
А за оградой светятся лампы яблок.

Вечная церковь садится на новый холм,
Люди заходят в западные ворота,
У алтаря они шепчутся о плохом,
Пробуют силы для будущего полета.
Люди похожи на мокрых больших утят.
Что говорить о постыдном, не знают толком...
Им отпускают грехи, и грехи летят
Как беспилотники ржавые над поселком.
Плавает дом — одинокий кирпичный кит,
Прыгают дети в жизнь с языка-порога.
Море кипит, как чайник, и жизнь кипит.
Пальцем коснешься, и будет пузырь ожога.

Мы как индейцы вещие у костра,
Только в картузах русских сидим у танка.
Если Донецку больно, Москва-сестра,
Разве тебе сегодня к лицу гулянка?
Вот мы уже и уведали, что творим,
Сузить бы человека, а он все шире.
В зеркале слово «мир» предстает как «Рим»,
Неча пенять на зеркало в третьем мире.
Пусть человек состоит из весенних вод,
Он в небесах оставляет следы делами.
Век пузырей прошел, настает черед
Синего пламени. Вьется и пляшет пламя.
Огненный конь, прожигающий удила,
Передвигает страны, как будто туши,
И очищает помыслы и дела,
И промывает до белого света души.


Есенин

Русь проколола для
Сережки ухо,
Чтоб нашептал ей про
Святого Духа.
А он ругался ржавым бубенцом,
начало жизни путая с концом.
Но после плакал
золотом в чернила,
На небеса
подвешивал пальто.
И Русь его навеки
полюбила
За то, что полюбила
ни за что.


* * *
Будь человеком,
Спаси-сохрани
Христа!
Не об этом ли
новгородская
береста?
Не про это ли
в букваре мама
мыла раму?
Жизнь человека —
не пауза на
рекламу.
В августе яблоки преображаются
для стыда,
А к земле по ночам приближаются
звезд стада.
Выплеснутого
младенца
прячет Сибирь
в полотенце.
Он не вернется
на родину никогда.
«Будь человеком!
Спаси меня!» —
молит Бог.
Ветер восточный
колет планету в бок.
И ударяют стальные качели
тех, кто глумился над тайной вечерей.
До свидания, МОК.
Беспилотник завис над Господом в Третьяковке.
И у Днепра славяне
скрестили винтовки.


* * *
Прогресс исполнен.
Вот вам чек.
Душа в ночи растает.
В кафе «Бродячий человек»
Собака в рифму лает.
Блажен, кто в прошлом
Смог успеть
Прочесть стихи в тетради.
Вот шостакович-нейросеть
В блокадном Гений-граде.
Вот нейро-бродско-
Пастер-штам.
Вот людвиг ван беткоин.
Цветет пластмассовый каштан.
Он глаз слепых достоин.
Вот электронный Цой поет
Про пачку вейпов модных.
Он не промажет мимо нот
В движениях холодных.
Звенит искусственная медь.
Отдали небо в стирку.
И с нейросетью нейросеть
Идут венчаться в кирху.
Бездушным гениям плевать
На то, что дальше будет.
Они идут свое забрать,
И устаревшие, как «ять»,
Стоят в сторонке люди.
Они кричат: «Какая жесть!»
Хотя понять бы надо,
Что это Страшный суд и есть,
Без рая и без ада.


* * *
Продолжу эти строчки
без конфет.
(Прости, Евгений,
ты не виноват.)
«Поэт в России
больше,
чем поэт,
но меньше,
чем солдат».


* * *
Птицы улепетывают кролем,
Насмерть заклевав речной гранит.
Где-то там, за вересковым полем,
Моя память с удочкой стоит.

А над ней кружится нежный олух,
И, покинув ледяной поток,
Золотые рыбки дней веселых
Попадают в крашеный садок.

Вот и дом у самой речки прямо,
Синий ветер в комнате большой,
И склонилась молодая мама
Над моей смеющейся душой.

За окном у самого причала
Павел лето празднует с Петром...
Мы собрали клевер с одеяла
И уснули в облаке вдвоем.

Вот на небе раны ножевые,
Осень, горы, солнце в стороне...
И мои товарищи живые
В пыльных нимбах мчатся на броне.

Вот весна, ревнивая, как слава,
Женщина, что сделана из глаз.
Рыба плещет, день приходит справа,
И творится жизнь в последний раз.


* * *
Любовь под утро бродит по мосту
И хочет спрыгнуть, чтоб остаться выше.
А ноги-то из юности растут!
И ты стихи на щиколотке пишешь.

Слова во рту искрятся, как фреза,
А брекеты похожи на кавычки.
И страха нет, но велики глаза
У вставшей с петухами электрички.

Не стой у края, не играй с огнем,
Не думай про любовь многоэтажно!
Мы все когда-то юность предаем,
В обмен на тридцать... лет, монет — неважно.

Тебя судьба, цветная, как бензин,
Полюбит, у кровати сняв ботинки.
Душа однажды сделает УЗИ,
Чтоб получить веселые картинки.


* * *
Зачеркни про солдатский рай,
Избегай похоронных тем.
Напиши, что повсюду край
И мы ждем с утра ГСМ.

Человек ведь размером с дом,
Есть в нем правда, любовь, вода.
Хоть про что пиши, хоть о чем,
Но пусть жизнь победит всегда.

Если церковь, то в ней поют.
Без Отечества Бога нет.
Под ногтями не грязь, а труд.
Не потемки душа, но — свет.

В русском небе звезда и крест
И прошедших столетий гул.
В Духов день духовой оркестр
Севастопольский вальс вдохнул.

Время топчется у ворот.
Под ногами горит трава.
Слово запах передает.
Осторожней пиши слова.

«Ненадолго и эта ночь, —
Так сказал мне один старлей, —
А захочешь бойцам помочь,
Спой им песню повеселей».


* * *
Человечек вылеплен из глины,
В нем любви мерцает огонек,
А над ним кружат, как исполины,
Птицы на ветру — Судьба и Рок.

С верностью молитве и присяге
Мой герой одолевает быт.
Сделан крепкий домик из бумаги,
Верный пес калитку сторожит.

А когда ветра качают вишни
И по веткам пробегает ток,
Шелест вечных птиц так ясно слышен,
Так тревожен тихий огонек.


* * *
Здесь ветер у сосны
Играет в позвонке,
Тоскуют облака
По будущему снегу,
И соловей на русском языке
Поет опять про
Альфу и Омегу.

И тает в синеве
Обмылок серебра,
И дуб надел скворцов
На скрюченные пальцы.
А мальчик у воды
Все камни перебрал.
Он крестик потерял,
Пока в реке купался.

Поэт разжег огонь
Любовью запасной,
Старик почти забыл
О молоке и хлебе,
И медом плачет шмель
Над прожитой весной,
И, будто в горле ком,
Земля качнулась в небе

И закружилась вновь
Уже наоборот,
Чтоб склеить времена,
Как битую посуду.
И крестик заблестел,
Чтоб угадал пилот —
Там Родина внизу,
И наверху,
И всюду.


22 июня

Заговорю тебя на четыре года.
Напишу на спине свое имя йодом.
Это смерть далеко, а я близко-близко.
Ты не бойся осколка и василиска.

Пусть под ржевским дождем заржавеет пуля.
Пусть ослепнет снайпер Георг в июле.
«Мессершмит» поцелуется пусть с утесом.
Захлебнется косая своим покосом.

Ты уйдешь, я к Николе поставлю фото.
И Манштейна навек прошибет икота.
Ты уйдешь, я в больничку пойду к Матроне.
И немецкая рота в Днепре утонет.

Я не ведаю слов о любви высоких,
Но я слышу, как плачет журавль в осоке.
Отольются врагам журавлевы слёзки.
Пусть невесты на свадьбу им дарят доски.

Как лежала в поле одна дорога,
Да летала душа над ней от порога.
Не боялась остаться она без Света,
Потому что по-русски была бессмертна.


* * *
Сладковата, как ложь,
И хитра, как лиса,
Среди наших пейзажей усталых
Против русской
Победы воюет попса
На захваченных телеканалах.

Тьма весьма ожиревших вчерашних юнцов
Так и скачет в мечтах о халяве,
Взяв без спросу солдатские песни отцов
И свои нескладушки гнусавя.

Они грязь оставляют от белых снегов,
Каплю меда в обгаженной кадке.
Нам с такими друзьями не нужно врагов.
У бесстыдства шакальи повадки.

Надевают кресты и снимают трусы,
Но теперь не о песнях беседа.
Ибо рыночный век — это время попсы.
А попса не потерпит Победы.

Аппетит ей испортит солдатик Петров,
На кресте умеревший в Ютубе.
Да и час всего лёту от смертных боев
До столичных жиреющих клубов.

Этот час неудобен приличной попсе.
Он скелет ей под платьем тревожит.
И к Победе она не бежит по росе,
Отдаляя святую как может.

Я случайно включил телевизор — и вдруг
Посредине привычного гама
Там стоял в гимнастерке Сергей Бондарчук...
А потом закрутилась реклама.