Не прощаемся!

Глава 12

«Белый тигр» вернулся

Два часа штаб сидит без связи, ждут резервную машину из 743-го полка. «Дрозд» изучает возможности для перемещения, но все тщетно. Ни один заброшенный коровник не заменит винные погреба с десятью метрами грунта над головой. HIMARS такое не возьмет. Есть угроза попадания ракеты перед входом, но вероятный разлет осколков блокируют лабиринтом ящиков, через которые отныне приходится пробираться. Весь личный состав штаба переселяют в погреба.

К полудню поступают первые новости: Каховский мост разбит, американцы РЭБом[1] увели все «орланы»[2] дивизии, чем ослепили передовые пункты управления, украинцы перешли в наступление. В деревне нет света, ближайший ретранслятор сотовой связи обесточен, Интернета нет. На севере грохочет канонада.

Не довелось Раизову штурмовать Александровку.

Едва восстанавливается связь, в штабе начинается совещание. Реконструируют ход боя. Уведя РЭБом наши «орланы», украинцы ночью скрытно перебросили на плацдарм на левом берегу Ингульца бронетехнику. Утром прорвали фронт напротив Бирюзовой, где стояли ополченцы, ближайшие соседи справа. Комполка дал приказ оставить наши лесопосадки и отходить к Сухой Балке, но расстояние до Балки польские Т-72 преодолели за десять минут. Степь сухая, ровная и твердая, как стол.

Соседи слева — непонятно кто. 747-й полк, втрое меньше нашего, 17-й мотострелковый, должны встать 44-я бригада морпехов — где кто, все перемешано, но они должны занять лесопосадки фронтом на северо-восток. Справа прикрывает Бородатое 743-й полк, в нем личного состава больше, чем в 704-м полку. Они стояли фронтом на север, теперь должны развернуться фронтом на запад, в сторону Сухой Балки, и юго-запад, в сторону Знаменок. Хватит ли 743-му полку людей?

Наш 704-й полк стоит лицом на север, окапывается в лесопосадках перед Кронштадтской.

«Дрозд» обращается к первому заму командира полка «Аргону»:

— Берите троих и в Громовском разворачивайте запасной КП, связь через «Аляску». В Громовском у нас кто сейчас стоит?

— Только артиллеристы.

В артдивизионе из двенадцати осталось две САУ «Нона». Третья неисправна. «Кречет» обещает ее починить к вечеру, но в экипаже нет наводчика.

— Снимайте с «Нон» расчеты и разворачивайте заново минометную батарею, там больше стволов.

120-миллиметровые минометы десантникам не положены, батарею где-то «отжали», возят их на КамАЗах. Сначала рассчитывали на УАЗы-профи с открытым кузовом, но тем не хватило грузоподъемности таскать тяжелые минометы.

— Илья, — говорит «Дрозд» «Неону», — берете бойца в помощь и двухосник с водителем. Если «немцы» прорвутся и кэп даст им бой прямо на ППУ, ваша задача прикрыть отход уцелевших. Место найдете за Громовским, вперед не лезть. Связь и с нами, и с «Аргоном».

«Дрозд» замечает «Прозу», который тискает эмалированную кружку с водой:

— У ВДВ нет цели воевать до последнего десантника. Мы можем, конечно, но это не цель. Цель — победить.

Совещание продолжается. Снабжение, снабжение, снабжение. ПТУРы, гранатометы, снаряды для САУ, снаряды для БМД, мины, вода, солярка.

— Зачем им столько бумаги А4? — «Синица» в явном недоумении. — Я им вчера отвез четыре пачки!

— Добавь еще две — будут самолетики делать и запускать, — отвечает «Дрозд».

«Проза» забился в угол, старается не мешать. Рядом без звука светится экран телевизора. Совещание окончено, но никто не расходится, лица офицеров напряжены.

— Товарищи офицеры. — Тон «Дрозда» подчеркнуто официален. — Кто хочет досмотреть «Девятаева» — пожалуйста!

Все ржут и наконец расходятся.

«Проза» обедает вдвоем с «Дроздом», остальные — в разъездах. «Проза» пытается отпроситься на ППУ. Начштаба делает вид, что не слышит вопроса.

— У тебя порошок есть? — обращается он к поваренку Якиму, тот удивленно замирает на ходу, словно по нему выстрелили. — Чего ты напрягся? Мне постираться! Или ты подумал, что я прямо тут, в столовой, дорожку захерачу? Я не настолько офигел!

Интересно, как экстремальная обстановка влияет на начальника штаба. Он почему-то шутит.

Следующие два часа «Проза» изнывает от безделья. Слушает, как над машиной стонет орех и шуршит ива. То и дело ходит в штаб к телевизору, за которым притаилась кофеварка. Но там то рекламируют бюстгальтеры, то хвастаются длиной волос девушки.

«Проза» знакомится с артиллеристами: рыженьким молодым лейтенантом Ромой и сержантом Кириллычем. Никакой субординации между ними нет — они ровесники. Разговор не клеится — артиллеристы приехали за минометами, им не до болтовни.

— А что рассказывать? — отмахивается Рома. — Мы бьем, нас бьют.

— А контрбатарейная борьба ведется?

Рома пожимает плечами и улыбается.

— С нашей стороны — понятия не имеем, похоже, что нет. Хохлы по нам со стационарных позиций бьют. Хотя... — сомневается Кириллыч.

— По нам они бьют в среднем через девятнадцать минут. Так что мы минут семь-восемь стреляем и начинаем собираться, — отвечает Рома.

Где-то в сорока километрах к северу окапывается наш 704-й полк. «Немцы» вывели из-под удара бронетехнику в лес у Ингульца, привели части в порядок, снова на высокой скорости прошли Сухую Балку и Знаменки, повернули на северо-восток и атаковали Бородатое. 743-й полк бьется сейчас в окружении, давая 704-му полку время закрепиться на новых позициях.

* * *

Наконец-то «Проза» надевает форму. Сейчас его визит на передок — не самоволка с замполитом, а официальная миссия. Поэтому «Дрозд» экипирует «Прозу» лично: выдает каску, бронежилет, автомат. Когда подполковник поправляет на сержанте-писателе воротник броника, в его глазах сквозит отцовская забота.

— Андрей Владимирович, я, наверное, отключу телефон на пару дней, а то... что я вашей жене потом скажу? — И внезапно грозным тоном: —  На рожон не лезть!

Примерно час «Синица» и «Проза» трясутся в уазике по дороге на передок. Темнеет. Асфальт сменяется грунтовкой. Когда сворачивают с дороги, водитель выключает фары, и сидящий рядом с «Прозой» на заднем сиденье старшина включает прибор ночного видения — следить за дорогой. Тепловизоры больше ценятся на передке, но на ночных дорогах ПНВ нужнее. Тепловизор не покажет выбоины и ухабы.

— Владимирыч, смотрите на ежедневных козлов! — говорит «Синица».

УАЗ проезжает через поселок Громовское. Когда-то тут на дорогу упала «Точка-У», воронка огромная. Регулярно в темноте в нее кто-то влетает. Сегодняшняя ночь не исключение, из воронки торчит задница БТР, вокруг суетятся мотострелки.

«Синица» злорадно смеется.

На небе — полная луна, все хорошо видно без приборов.

Пейзаж напоминает картины Куинджи.

Над головой с ревом проносится бомбардировщик, сбрасывает неподалеку авиабомбу. Мощный взрыв бьет по ушам. Начавшийся пожар обозначает передок. «Сушка» поразила что-то важное, дым настолько черен, что его хорошо видно на фоне ночного неба.

В темноте белеют стены хат.

Наконец всякая дорога кончается, и УАЗ трясется по колее, пробитой бронетехникой вдоль лесопосадок. Навстречу выбирается санитарная БТР-МДМка, голова мехвода торчит из открытого люка. Обе машины останавливаются напротив друг друга, глушат двигатели. «Синица» через опущенное окно спрашивает у мехвода:

— Что случилось?

Мехвод, довольно плотный, с тонкими интеллигентскими очками на кончике носа, ругает авиацию:

— Вертушка уронила тепловую ловушку. Высота низкая, ловушка загорелась уже в траве. А там рядом ящик, где двадцать четыре мины. Сапер ловушку отбросил, обгорел весь! Но легко отделался. Площадь ожогов большая, но все не сильные.

«Синица» с водителем обсуждают, с какой степенью ожогов может выжить человек.

Водитель говорит:

— Я раз видел танкиста как в «Белом тигре»: черный весь, одни глаза моргают, а живой.

Они обсуждают фильм «Белый тигр», и беседа уходит в геополитику.

— «Белый тигр» вернулся, не добил его Найдёнов. Теперь — наша очередь, — говорит «Синица».

Комполка отказался переводить ППУ, но «Проза» не узнает место, где был с «Пустельгой» на прошлой неделе. От сараев не осталось и следа. Остатки стен не превышают высотой метра. Вокруг развалины и мусор. Но некоторые деревья еще торчат и местами сохраняют листву.

* * *

«Синица» и «Проза» спускаются в блиндаж передового пункта управления — ППУ.

— Чего ты мне хер в ухо вкручиваешь? Ваши там не стоят! — рычит в трубку «Аляска».

Кэп удивлен появлению «Прозы».

«Синица» немедленно уезжает развозить питание по позициям рот.

«Проза» упирается макушкой в бревна, на которых уложены бетонные плиты блиндажа, вертит головой, осматривается.

Его усаживают за стол, где, помимо комполка, сидят еще двое военных: один с лысиной в половину головы, от темени на затылок спускаются рыжие клочки волос, придерживает за ворот накинутый на плечи бушлат. Второй — холеный, выбритый, в чистом обмундировании.

— ППУ 704-го полка, «Шале», дежурный у телефона, — отвечает на звонок холеный.

У стола в углу на стульях спят еще двое, одинаково уткнувшись лбами в сложенные на ноутбуки руки. Это операторы БПЛА «Орлан».

— Гнилой левый фланг, — жалуется «Аляска». — Гнилой! Занял позиции — скажи! Не занял — тоже скажи! Врать зачем? С кем уже познакомились?

«Проза» делится впечатлениями о Раизове и «Гризли»:

— Командиры военного времени! Ни разу не встречал. Очень интересный феномен. Люди в них верят!

— Они мои правые руки, — с гордостью заявляет «Аляска», закуривает. — Берегу их. Когда ставлю задачу, не вмешиваюсь в исполнение, доверяю. С ними спокойненько...

Первая рота Раизова — резерв полка, да и разведрота не торчит на передке все время.

Лысый артиллерист уходит спать, «Проза» занимает его место.

— Говорят, Великую Отечественную войну выиграли комбаты, — замечает «Проза».

«Аляска» пристально смотрит на него, молчит, выпускает дым:

— Значит, мы пока не доросли.

— В смысле?

— Вы видите, сколько у нас народу?

«Проза» не отвечает. «Аляска» тушит окурок:

— У батальона свое хозяйство, а у роты — его нет. Они пользуются полковым тылом. Меньше возможностей.

«Проза» вспоминает, что в роте Раизова всего четырнадцать человек, а рота «Гризли» уместилась в минивэн. Какое им хозяйство?

— Слышали, у нас вчера связисты танковую атаку отбили? — спрашивает «Аляска».

— Да ладно! — не верит «Проза».

— Они отходили по лесопосадке, а рядом танки разворачиваются нас атаковать. А мы без «орланов» слепые. За десять минут бы сюда дошли. Радиостанции дальности хватило, координаты на карте есть, артиллерию навели. Бах! Бэхи сожгли, танки сбежали. Все согласно канонам: связь–разведка–артиллерия — вот секрет победы!

«Аляска» слегка картавит, поэтому произносит «р» звонко, раскатисто.

В блиндаж входит военный, по уверенному взгляду, старший офицер, жмет руку кэпу. Снимает каску, вешает ее на ствол автомата, который аккуратно приставляет к стене в метре от автомата «Прозы». На голове вошедшего нет ни одного седого волоса. Это начальник инженерной службы дивизии «Маки».

Они обсуждают план минных постановок. «Аляску» беспокоит левый фланг. Саперы должны были заминировать лесопосадку, что соединяет наши и украинские позиции. Но попали под тепловую ловушку. Следом нужно минировать Т-образный перекресток, где дорога от Кронштадтского упирается в шоссе Бесполезное — Громовское.

— Ну что, полковник, — «Аляска» снова закуривает и буравит «Маки» взглядом, — кончились твои саперы. Сам иди!

«Маки» медлит, словно готовится что-то сказать, смотрит перед собой в стол. На лице полковника отражается борьба. Наконец встречается глазами с «Аляской». У обоих взгляд твердый. «Маки» встает и, не говоря ни слова, выходит из блиндажа.

Часовой приносит пять кружек кипятку из тамбура блиндажа. Каждый из сидящих заваривает себе растворимый кофе из трубочки «Нескафе». Чашек больше, чем нужно. «Проза» берет себе две.

Из щели, где бетонное перекрытие касается бруствера, слышится шорох.

— О! Пришел! У нас тут мышонок живет, — поясняет кэп и бросает туда крошки овсяного печенья.

«Проза» вскакивает, но успевает заметить лишь хвост мышки-полевки.

— Да не обижайся ты, — обращается «Аляска» к мышонку. — Вот тебе побольше!

Кэп кладет туда, где исчез мышонок, четверть печенья.

— ВОГи с квадриков достали! — жалуется «Аляска». — Вчера одиннадцать трехсотых!

Все пьют кофе. «Проза» рассказывает, как вчера два зама командира полка уговаривали экипажи подготовить к бою БМД.

— Вот этого я очень боюсь. — Кэп расправляет ладонью морщину на лбу. — Знаете, что Россию в 1917 году погубило? Солдатские комитеты. У нас то же самое. Комполка и комдив уговаривают бойцов идти в атаку. Жуть!

В блиндаж входит очень смуглый, заросший щетиной по самые скулы мотострелковый старший лейтенант. Две роты приданы десантникам в усиление, «Алабама» — командир одной из них. Он докладывает кэпу о состоянии обеих рот. Его рота — на трех БМП-3, четвертая только что подорвалась на мине. Соседняя — на БТР-82, комроты не смог прийти — вытаскивает бронетранспортер из воронки.

«Проза» вспоминает реплику «Синицы» про «ежедневных козлов» и улыбается.

«Аляска» слушает состав вооружения мотострелков и явно получает удовольствие от перечисления моделей и количества ПТУРов, РПГ и минометов.

— Чего грустный такой, «Абама»?

Старлей усмехается и уточняет:

— «Алабама».

— Боевой дух каков?

— Нет веры в победу, — невесело отвечает «Алабама», — из сорока человек у двадцати четырех 14 сентября оканчивается контракт. Продлевать никто не собирается. И нет моей роты.

— За уши их держи! — говорит кэп. — Хотя бы пару дней.

У «Алабамы» странная манера улыбаться: сначала на каменном лице дрогнет рот, потом заискрятся смешинкой глаза, и только потом губы изобразят улыбку.

«Аляска» хмурится:

— У нас то же самое. Пришло пополнение тридцать человек, через Днепр переправились двадцать один. На передок пришли восемь.

— Вы вэдэвэшники, вам — похер.

— Вэдэвэшники в фонтанах 2 августа купаются, а мы — десантники. — «Аляска» делает паузу, смотрит на «Прозу», оценил ли тот афоризм, и снова обращается к старлею: — Ладно! Карту смотри!

Они склоняются над картой. Кэп кончиком карандаша указывает места для позиций мотострелкам.

В блиндаж спускается военный, снимает автомат, каску, броник, прислоняет автомат к обтянутому целлофаном откосу, водружает сверху каску, ставит вертикально бронежилет.

— Здравствуйте, товарищ писатель, — шепчет он «Прозе».

Тот силится вспомнить, знакомились ли они. Но тщетно.

— Костя, — жмет он руку «Прозе».

Косте лет сорок, он лысый, крошечная родинка на щеке делает выражение лица лукавым. Он молча слушает разговор «Аляски» со старлеем-мотострелком.

— Противника надо уважать! — говорит кэп. — Как же отважно они воюют!

— Наши люди, — перебивает «Проза».

— Мы им переправы бьем! Каждый день! А они каждый день их заново наводят. Две трубы в Ингулец опустили по ходу течения, чтобы вода свободно уходила, и щебнем засыпают. Дамбу строят. Мы с «орлана» их видим, артиллерию наводим, а там гражданские самосвалы щебенку возят. И прямо под нашим огнем выгружают.

— Не всё у «немцев» с боевым духом в порядке, — возражает «Алабама». — На крайнем участке мы танк сожгли, а у него люки заварены. Раз своих же в танках заваривают, не хватает им отваги.

— Не верю, — из-за плеча «Прозы» заявляет Костя.

— Знакомься! — обращается к «Алабаме» «Аляска». — Это наш противотанкист. Главный! Позывной — «Бальзак».

— Не верю! — повторяет командир противотанковой батареи Костя — «Бальзак».

Пожав руку «Алабаме», «Бальзак» гладит лысину.

— Он у нас главный «пиджак», но воюет лучше всех, — хвастается подчиненным «Аляска».

«Бальзак» говорит:

— Во-первых, хохлы воюют на Т-64, я их недели две не видел. Сейчас напротив нас — польские Т-72, и воюют на них поляки. Хрена лысого они дадут себя в танк вварить. А во-вторых, есть у меня гипотеза, откуда эта легенда пошла.

— Валяй, — разрешает «Аляска».

— Давеча слышу в радийку: «Куст едет!» Смотрю в бинокль, не вижу ни черта. Ваня, мой второй номер, разглядел и мне тычет. И правда, лесопосадка, а за ней едет огромный ком зелени. Больше танка раза в два. В четыре глаза в бинокли сечем, как просвет в лесопосадке он заслонил, вижу, ствол из куста торчит. Танк! Ванёк уже ПТУР на станок поставил. Выстрелили. Не видно попадания. Но танк дыманул и сквозь лесопосадку на нашу сторону ломанулся. Мы второй ракетой шмяк его! Тут я сам целился для верности. Танк заискрил, но не остановился, свернул вправо и пошел вдоль позиции. Не стреляет, не маневрирует, едет не спеша.

Дежурный по «Шале» капитан протягивает «Бальзаку» кружку кофе. «Бальзак» делает глоток кипятка и продолжает рассказ:

— Поперечную лесополосу проскочил и вроде как напротив роты «Дрездена» оказался. Там мой второй расчет по нему ПТУРом третий раз шарах! И ребята из РПГ два раза, и никакого толку. Прёт куст дальше! Танкистов по радийке кликнули, и «Кластер» его первым же снарядом зажег. Потом лазили смотреть на него. Не, не мы — пацаны. Нам-то чё, старым, по степи лазать? Они мальчишки, любопытные. Говорят, танк мы сделали то ли первым, то ли вторым ПТУРом, экипаж в башне погиб, только мехвод остался, пытался танк увести. Так вот, каких только железяк хохлы на него не наварили! И от ракет, и чтоб маскировку держать. Куст в два раза больше танка был! Может, потому легенды про заваренные люки и пошли. Вот это и был последний Т-64, который я видел.

— К делу! — командует «Аляска», едва затушив очередную сигарету.

Офицеры обсуждают размещение ПТУРов на позициях десантников и мотострелков.

— Завтра главный день, «Алабама», — заканчивает совещание кэп. — Если у нас что не так пойдет, придем в твои окопы умирать.

Старлей собирается уходить, но «Аляска» останавливает его:

— Мехвода из 17-го заберите. Шесть часов полз по степи. Из Сухой Балки. Устал человек, спит у «дырчика». Вам часовой покажет.

«Дырчиками» на войне называют генераторы. «Алабама» кивает кэпу и уходит. Следом уходит «Бальзак».

— Стержень обороны — это отсутствие всякой конкуренции между пехотой и ВДВ, — обращается «Аляска» к «Прозе». — СВО показывает доминирование войск над всеми.

Слово «войск» кэп произносит с большой буквы, подчеркивает голосом.

— Мы показываем результат! Выполняем задачи, нам несвойственные! А доверие пехотных командиров дорогого стоит. — «Аляска» думает минуту, потом обращается к дежурному: — Я спать, разбудите меня в четыре тридцать.

«Проза» остается наедине с дежурным по «Шале», операторы БПЛА спят в прежних позах, уткнувшись лицом в руки на ноутбуках.

«Проза» листает блокнот.

Спускается полковник «Маки». Его качает от усталости. «Проза» уступает ему место, а сам пересаживается на складную табуретку рядом с дежурным.

— Думал, сдохну. Двадцать четыре мины. В одиночку! — сопит «Маки». — Хотел на хер вашего кэпа послать. Но утерся. — Он замолкает, клюет носом, вздрагивает. — Зато бойцам не стыдно в глаза посмотреть...

— Был бы толк! — уточняет «Проза», но сапер-полковник его уже не слышит, он спит.

Через тридцать минут два сапера из 743-го полка привозят противотанковые мины, будят «Маки», и они снова уезжают на установку мин.

Оживает рация:

— «Аляска», «Аляска», я «Берген», прием.

— «Аляска» отдыхает, я «Шале», что там у вас? Прием.

— Движение. «Немцы» лезут по лесопосадке. Я «Берген», прием.

— И что?

— Рвутся.

— «Берген», я «Шале». Действуйте по обстановке. — Дежурный решает не будить командира полка.

Переглядываются с «Прозой».

— ДРГ, видимо, — поясняет дежурный.

— Саперный полковник не зря старался.

«Проза» выходит на улицу, в абсолютной темноте спотыкается о земляные ступени. Где-то вдалеке слышен глухой взрыв. «Проза» прислушивается, собирается уходить. Еще один взрыв — и крик боли. Проходит в блиндаж мимо часового. Второй часовой спит на топчане у стены напротив.

«Проза» пересказывает дежурному услышанное.

— Это их спецура[3] мобиков[4] вперед себя послала, наши мины собой разминировать.

— А зачем?

— Чтоб как можно ближе к нашим позициям приблизиться. Сейчас ДРГ пойдет. Точно ДРГ. — Дежурный вертит в руках рацию, но «Бергену» решает не звонить.

— Не будете вмешиваться? — спрашивает «Проза». — Руководить?

— Доверие. Доверие командирам. «Берген» сам знает, что делать.

Наверху вдалеке начинается стрелковый бой. «Проза» снова идет к выходу наружу. Наверное, ему не стоит шастать туда-сюда. Тем более «Проза» все равно не видит ступенек. Поэтому он стоит у входа, жадно вдыхает стылый сентябрьский воздух. Стрельба прекращается. В небе с треском распускается белая гроздь. Фосфорные хлопья медленно планируют на поле боя.

— ...Спецуру мы положили, прием, — слышен конец доклада «Бергена», когда «Проза» спускается в блиндаж.

— «Берген», я «Шале», да! — Дежурный кладет рацию перед собой.

— А фосфор зачем? — спрашивает «Проза».

— Сожгли лесопосадку, чтобы нам тела «двухсотых» не достались. Регулярно так делают. Если шишку какого мы шлепнем, к примеру.

«Прозе» не спится. Он слушает канонаду.

В полчетвертого звонит телефон с КП. Из штаба диктуют график авианалетов. Сейчас будут работать наши вертолеты. Дежурный, скривившись, слушает сообщение и вертит в руке шариковую ручку. Перед ним раскрыт журнал записей, но он ничего туда не записывает.

— Хрень эти авианалеты. Толку от них ноль. Вчера чуть саперов не грохнули.

— Так вроде грохнули, — ухмыляется «Проза», вспоминая историю про тепловую ловушку.

— Не! Это не в этот раз. В прошлый. Лейтенант, командир саперной роты, получил задачу выдвигаться, вышел, а луна полная, светло как днем. Ну и решил обождать полчаса. Так «сушка» спустя двадцать минут ФАБку в то место аккурат и приложила, куда им мины идти ставить... Так бывает...

Тяжело «Прозе» с десантниками. Все их рассказы о войне из жанра «так бывает». Ни развития характера, ни неожиданных сюжетных поворотов.

— Да ладно вам жаловаться, — говорит дежурный по «Шале», — вон старший лейтенант из первого батальона вчера «пятисотился», а сегодня в одиночку вышел против трех танков, сжег один и погиб героем. Железные яйца! Как вы сказали? Дуга характера? Изменение характера меньше суток заняло. Что в душе у человека произошло?

— С женой поговорил, — вспоминает «Проза» «Филина».

Просыпаются операторы БПЛА — у обоих одинаково мятые лица. Молоденький командир расчета лейтенант Дима улыбается «Прозе» так, словно стесняется показать зубы, отворачивается, включает оборудование. Второй номер, Сергей, значительно старше командира, смотрит холодно, уходит наверх возиться с проводкой.

Через некоторое время «Проза» слышит, как операторы обмениваются непонятными словами сквозь щель в перекрытии блиндажа. Потом Дима уходит.

Удивительно, что на фоне невысоких в среднем десантников оба оператора БПЛА высокого роста.

«Синица» появляется на ППУ доложить, что развоз припасов окончен.

— Остаетесь, Владимирыч? — обращается он к «Прозе».

— Да. Задержусь на денек.

* * *

— Ты куда едешь, Шах? — ругается зампотылу «Синица» на водителя КамАЗа, в котором выезжает из Кронштадтского.

— Разворачиваться!

— Сука, ты нас к хохлам везешь.

КамАЗ рывком останавливается. Машина в страшном состоянии. Все ручки обломаны, зеркальца оторваны, стекла — в трещинах, повсюду в кабине стойкий запах масла.

— Что ты им скажешь? «Разрешите развернуться»? — злится «Синица».

КамАЗ стоит в поле в двадцати метрах от развалин Кронштадтского.

— Какого хера ты встал? ПТУР ждешь?

— Думаю, как развернуться.

— Чего тут думать? У тебя КамАЗ! Прямо здесь разворачивайся!

«Шах» ведет грузовик так, чтобы влететь в каждую яму и выбоину. За Кронштадтским от тряски у КамАЗа рвется тент, и «Шах» останавливается его подобрать.

— «Шах»! Как можно так убивать машину? — возмущается «Синица». — Видел бы тебя наш писатель! Ты б у него в Советской армии под суд пошел прямо из этой кабины. А мы добренькие... нянькаемся с вами, разгильдяями. Но ты довыделываешься! Вставит «Проза» тебя, козла, и твой засранный КамАЗ в свою книжку о десантниках, даст тебе шанс поцарапать историю!

Глава 13

Наш любимый геройский казах

«Гризли» выводит разведроту на левый фланг. Скептически осматривает окопы, вырытые четвертой ротой. Воевать можно, но кое-что следует поправить. Бойцы орудуют лопатами, «Гризли» заказывает по рации гранатометы. КамАЗу следует ехать из Громовского не через Кронштадтское, а через Бесполезное.

Разведчики не успевают поправить окопы, начинается артобстрел. Украинские снаряды перемешивают лесопосадку. Контрбатарейной борьбы с нашей стороны нет. Озабоченный слабостью левого фланга, кэп присылает в помощь три танка, которые маскируются в следующей лесополосе позади.

В девять утра передок приходит в движение. В двух километрах впереди маневрирует легкая бронетехника «немцев». Знакомые БМП и незнакомые черные внедорожники устраивают «карусель»: выскакивают из украинской лесопосадки, делают несколько выстрелов и снова скрываются.

Чуйка подсказывает «Гризли»: что-то здесь не так.

Так и есть, пока легкая бронетехника на пределе дальности поливает огнем наш передок, два польских танка крадутся, прикрываясь деревьями, в сторону Бесполезного. Подставляют борта, но пытаться птурить их сквозь кусты — впустую тратить ракеты.

— «Аляска», «Аляска», я «Гризли», прием!

— «Гризли», я «Аляска», прием! — немедленно отзывается рация.

— Кто у нас слева? Я «Гризли», прием!

— Морпехи. Позывной «Сцена». Я «Аляска», прием!

Открывают огонь наши танки. Поляки немедленно отвечают. Над окопами разведчиков в обе стороны летят снаряды. Иногда они чертят пыльные белесые полосы, касаясь степи.

«Гризли» уходит на левый фланг и из окопа в бинокль изучает Бесполезное.

По деревне движутся три БМП, и от дома к дому мечутся зеленые фигурки.

— «Аляска»! Я «Гризли». В Бесполезном зачистка. Прием!

— «Гризли», я «Аляска», там морпехи. Отправь кого-нибудь.

Бэхи прекращают движение по деревне, и фигурок пехоты тоже не видно.

Танковый бой прекращается — никто ни в кого не попал. Поляки отходят.

— «Медведь», возьми двоих и аккуратно в Бесполезное. Аккуратно. Нужно понять, кто там. — «Гризли» протягивает бойцу свою рацию. — Доложишь «Аляске» напрямую.

Три разведчика, пригибаясь, скрываются в траве. В бинокль «Гризли» видит фигуру «Медведя» на дороге у въезда в деревню. Остальных двоих не видно, прикрывают. «Медведь» стоит неподвижно, потом разворачивается и медленно идет обратно. Ему в спину бьет пулеметная очередь. Открывают ответный огонь разведчики, по ним стреляют из домов Бесполезного.

— Не вынесли... — «Гризли» скрипит зубами и долго изучает неподвижное тело своего лучшего разведчика.

«Медведь» был эрудитом, знал всю технику, и нашу, и вражескую, на все вопросы мог найти ответ.

«Медведь» не шевелится. «Двухсотый». Пулемет в спину с близкого расстояния — броник не выдержал. Рации при нем нет.

За всю войну это первый случай, когда «Гризли» не вынес своего бойца. Но сейчас не до сантиментов. Из лесопосадки появляются польские танки, из деревни выезжают три БМП и в шесть стволов начинают месить окопы разведроты. По позициям четвертой роты справа плотно работают минометы.

Из трех наших танков вперед выдвигается почему-то только один. Он стремительно летит к лесопосадке «Гризли». Не хочет торчать в степи, хочет укрыться за деревьями и кустами. Возобновляется танковый бой.

Украинские БМП остаются на окраине Бесполезного, к танкам не лезут. Но роте «Гризли» от этого не легче. Он по коле