Неиссякаемый свет

Пасхальное

Покуда первый луч не выскользнет из плена,
о солнце промолчит тумана дымный след...
Мы выбираем смерть, и в этом вся проблема —
мы выбираем то, чего на свете нет.

Мы выбираем страх — как тесно ограничен
наш ежедневный круг, как липки наши сны!
А малая трава исполнена величья,
поскольку корни трав с планетой сплетены.

И сколько ни тверди — мы держимся, хоть тресни,
за выученный мир, заезженный мотив...
Распятый на кресте воистину воскресе —
за Ним не миф, но путь, где нет альтернатив.


Деревенское

И словом не с кем переброситься —
Зима, безлюдие, покой,
Коротких дней чересполосица,
Туман над черною рекой.
Звезда в окно заглянет к ужину
Сквозь запотевший переплет,
И чехарда сугробов с лужами
Безостановочно идет.
Не сознавая жала острого
Хандры, таящейся внутри,
Живешь как на отдельном острове
И отвыкаешь говорить.


* * *
И в наши сумрачные души, в их миражи и тупики
сочится звездный свет насущный, чьи прикасания легки.
С ним мы на капельку счастливей, на каплю лучше и светлей,
чем по делам своим могли быть на неустроенной Земле,
где вечна пара Авель–Каин, где благо об руку со злом...
Нам несказанно повезло, что звездный свет неиссякаем.


* * *
Не стоит о листве — она мертва,
С иссохших уст еще текут слова,
Чахоточный румянец щеки красит,
Но в шаге смерть, ее объятий жар
Влечет к себе, и ни одна душа
Перечить не способна этой власти.

Что пропадает с глаз, зайдя за грань,
Про то живым неведомо, герань
Теряет цвет, как лист теряет вишня,
И смерть, не зная счета, ни одной
Пылинки не оставит под луной —
Она не знает брошенных и лишних.

Отыщется ли смерть за смертной мглой?
Прошита вечность тонкою иглой
Конечности любого проявленья,
И нет трудам творения конца,
Пока скользит у самого лица
Последний лист,
Осенним тронут тленьем.


На слух

Когда снежинки звезд дырявят мглу,
когда совсем не спится — есть перо.
Ночь не осудит — и пишу на слух,
забыв, что все, что сказано, — старо.
Какой бы я ни вкладывала смысл,
что б ни стремилась рассмотреть вдали —
на этих тропах даже камень лыс
от тысяч ног, что до меня прошли.
И в миг, когда, безмолвствуя в углу,
часть существа толкнется на простор, —
покажется, что важен только слух,
чтоб не сфальшивить. Остальное — вздор.


Закатное

День коготком увяз в расплаве
Лимонно-желтого огня,
Теперь пропасть всей птичке... Аве,
Ловец доверчивого дня.

Где позабыты все различья,
Где всяк необходим и прав,
Кочуют вечно стаи птичьи,
Ни перышка не потеряв.


* * *
Какую только дверь ни отопри —
За нею брезжат новые границы,
Для неба птица, небеса ль для птицы,
Снаружи тайна или изнутри?
Вопрос определенней, чем ответ,
Беззвучней голос, чем дыханье ночи,
Где человек, бессмертен и непрочен,
Не счастливей кузнечика в траве.


Вечернее

Когда стихает сад и даже ветер
Ложится навзничь, до смерти устав,
Такая тишина царит на свете,
Что кажется сплошней, чем темнота.

Вступи в нее, и ты накрыт волною
Неслышных ране шелеста, возни:
Шуршат жучки, заползшие от зноя
В уютные бутоны земляник,

Смыкают одуванчики ресницы,
Струится в листьях сладкое вино,
И слюдяному мотыльку не спится,
Пока звезде не спится ледяной.

Дыши потише — сердца колокольчик
Невидимым ответит голосам...
Как беспределен миг и мир Твой, Отче,
Где ничему не выдумать конца.


Дождливое

Застучало, уныние множа,
День косою полоской деля,
Непроезжа, увы, непрохожа
В эту пору дорожная хлябь.

Выйдешь в лес — ни листочка на ветках.
Ель, осина ли — равно черна,
Бесприютна она, неприветна
В эту пору моя сторона.

Ранний вечер домишки обнимет,
Крохи света затеплит во мгле.
Как ни странно, не знаю любимей
И родней уголка на земле.

Здесь хватает покоя и воли,
Здесь и боль ты разделишь, и грусть
С бледным небом, стекающим в поле,
С жухлой травкой в сосновом бору.

И в душе унимается скверна,
Убегает тропинка, светла,
И из крохотной семечки веры
Золотые растут купола.