Неуловимый Мазепа

Торжество Православия

Утром, едва рассвело, плотный туман опустился на Киев. Сырость и запах весенней реки, казалось, проникали даже сквозь закрытые окна.

Такой сумрачный март. Впрочем, как и всегда.

И все-таки — нет. Этот март 2020 года оказался особенным и ни на что виденное и известное прежде не похожий: 18-го числа границы всех государств закрылись и началась новая эпоха нашей жизни: некий коронавирус, подлая болезнь сродни чернобыльской радиации, которую глазом вовсе не увидать, показал вживе всем нам, сколь призрачна и зыбка наша жизнь...

Снег сошел, и на газонах уже робко зеленела трава, но до лета, щедрого, полного жизни, движения и надежд, было еще далеко. Стоя возле окна, я расслышал, как на склонах киевских гор, в улицах и на проспектах просыпающегося города тихо и сокровенно, почти что неразличимо перезваниваются друг с другом церковные колокола, — ну как же об этом забыть: первое воскресенье Великого поста, называемое от века Торжеством Православия. И даже не важно, что отсюда, из моего обиталища, нельзя различить, какие звоны «канонические», а какие «неканонические», — вот ведь какая гримаса приключилась с нами на независимой ни от кого Украине: целых три деноминации, называющие себя по имени православными, имеем мы на любой цвет и вкус, взаимно же друг друга с негодованием отрицающие, все, как говорится, для человека, только приди к нам и отдай свою душу. Ну и денег немного, по силам... Московский патриархат в лице УПЦ, Киевский патриархат под водительством бессменного, бессмертного и непотопляемого, анафематствованного ко всему прочему Филарета Денисенка и Украинская автокефальная церковь, так называемая «липковская» или «самосвятная», извода бурного для былой имперской Церкви 1921 года... Здесь же — и униаты, греко-католики, со скромностью примостились под православной личиной, приросшей к ним за 400 лет мимикрии, и тоже призывно звонят в колокола, давным-давно крепкой стопой ступили в Киев они из галицких подвалов и схронов... Сегодня они уже требуют от Рима статуса патриархата, а от здешних временщиков-президентов — статуса чуть ли не единственной по-настоящему патриотичной религиозной деноминации, имеющей, по их мнению, все основания считаться ни много ни мало «верой отцов»... Поднять бы из забытых могил козаков Сагайдачного — ужаснулись бы и не поверили увиденному и услышанному, сами зарылись бы поскорее в землю обратно, да и поглубже. А строки украинского гимна:

Душу й тіло ми положим за нашу свободу,
І покажем, що ми, браття, козацького роду... —

стоит прокомментировать особо из-за их терминологической и вероисповедной, скажу мягко, неточности. Уже автор этого текста 1862 года, Павел Чубинский, происходивший из обедневших польских дворян, похоже, не различал неподобающей двусмысленности этого помянутого «козацького роду» — козаки были ревностными православными, угрожавшими даже своему митрополиту Иову Борецкому, а последователей церковной унии они вообще предавали смерти без колебаний. Но Чубинский об этом, вполне вероятно, если и знал, но просто забыл, то о нынешних греко-католиках, распевающих этот гимн от всего сердца и во всю мощь молодецкой груди в Раде и на майданах украинских городов, сказать совсем нечего. Все — от первого до последнего, от праведного и до неправедного — звонят в колокола, проповедуют всеобщую милость, любовь и добро, приглашают на праздник и торжество...

«Что тут есть истина?» — так и хочется вопросить, перефразируя слова Пилата, обращенные к Иисусу Христу.

Христос промолчал. Так и сегодня простой обыватель не сможет внятно ответить на этот вопрос. Прокуратор в древней мятущейся Иудее задавался этим вопросом, но сегодня — это вам не две тысячи лет тому прочь, и не Иудея к тому же — славный град Киев празднует Международный женский день и чтит своих тружениц, матерей, жен, возлюбленных и дочерей. Так что какое тут Торжество Православия, если как раз и выпал день этот на пресловутую «Клару Цеткин», как мы в юности называли с моим сгинувшим дружбаном Сероштаном день праздника 8 Марта, и народ, само собой разумеется, вместо того чтобы отправиться в храм и свидетельствовать о своей вере, за которую всего 200–300 лет тому назад отдавали жизнь их предки и которую в войнах боронили, отстаивали и провозглашали как непреложную истину запорожские и городовые козаки Южной Руси, бежит к смуглолицым улыбчивым торговцам цветами и покупает тюльпаны-мимозы для своих «половинок»! Все бурно радуются и отправляются выпивать.

Тут можно было бы сокрушиться духом и посетовать, если бы время приостановило свой бег, а уж тем более если бы возможно было повернуть время вспять, отменить то или это, пережить заново все, но уже по-другому, вразумить горячие головы в прошлом, стать кем-то вроде пророка и открыть неразумному люду те бездны несчастий, падений и ужасов, ожидающих народ за преступление заповедей и законов, за нарушение как духа, так и буквы — ради мнимой свободы, ради миражей и обмана с «землей», «заводами», «миром во всем мире»...

Однако подоспело время выходить в храм. Моя многомудрая женушка Лика давно уже отправилась в лавру на раннюю литургию. Не может по состоянию нынешнего своего девичьего здравия причащаться на поздней, не вкушать и не пить до полудня. Я же по лености собирался в Ильинскую, она совсем рядом, через пару кварталов от нас, на Почайнинской. Мы живем на Подоле и издавна являемся прихожанами этого храма. По примеру средневекового епископа Григория Турского, составившего в VI веке драгоценную «Историю франков», который предварил свой замечательный труд полным исповеданием никейского Символа веры ввиду буйствовавшего вокруг него арианства (что и сегодня насущно — да и всегда, но сегодня в особенности), следует и мне ввиду общей нашей конфессиональной неразберихи отметить, что наш храм принадлежит Украинской православной церкви Московского патриархата. Ну а как несостоявшемуся историку, мне остается добавить еще весьма существенную деталь о том, что, по мнению ряда исследователей, Ильинский храм является чуть ли не старейшим церковным объектом в Киеве. Ну, само собой разумеется, не сегодняшний храм, куда я отправился, — он поздний и построен в конце XVII столетия семьей киевского мещанина Петра Гудымы, а тот, что стоял на его месте в домонгольскую пору. В 2015 году исполнилось ни много ни мало 1070 лет со дня упоминания о нем самим преподобным Нестором Летописцем в Повести временных лет. Не обошлось и без легенд, которые за давностью лет невозможно проверить: согласно преданию, его построили киевские князья Аскольд и Дир. В Византии, которую они воевали по заведенному в ту пору обычаю, князья стали свидетелями некоего чуда, под впечатлением от которого крестились, а по возвращении в Киев построили этот храм. Существует также мнение о том, что крещение киевлян в 988 году произошло как раз именно здесь — благодаря удобному расположению храма на берегу Днепра и Почайны, притока его. Так ли это или иначе — по сути, ведь и неважно. Но, признаюсь, эти легенды греют мне душу. Такой вот слабый я человек...

Сладкий, наркотический яд лжеименного исторического знания принес мне по жизни не только радость открытий, но гораздо больше горьких утрат и поздних прозрений. Я уже шагал по Почайнинской, а в памяти пузырились старые дрожжи, и я думал о том, как же все изменилось, измельчало, свелось на нет, — и даже в строе сегодняшнего богослужения, в частности в этом чине Торжества, в котором по определению мало что должно было измениться, все равно все уже не то и не так.

Торжество этого дня оскудело даже словесно, о духовном же умолчу, и если ты не присутствуешь на архиерейском богослужении в кафедральном соборе крупного епархиального центра, то можешь и не услыхать ничего, кроме разве что нарочитого возглашения Символа веры. Но, может быть, и этого сегодня достаточно. Сознание нынешнего человека весьма отлично даже от того детерминированного, задавленного беспросветностью существования и физического выживания посполитого, крестьянина, мещанина, хуторянина-козака минувшей польской поры, затем уж имперской петербургской поры, которые, вполне вероятно, не сильны были в грамоте и в каких-то специальных познаниях, но, приходя в храм в Неделю торжества Православия, слышали важные вещи, определявшие строй их жизни. В частности, слышали имена бунтовщиков, преданных проклятию Церковью, слышали наименования ересей, о которых сегодня практически ничего не известно. В этом смысле примечателен Собор 1690 года под председательством Московского патриарха Иоакима, который анафематствовал «хлебопоклонническую ересь», осудил на сожжение сочинения Сеньки (Сильвестра) Медведева и запретил читать многие книги южнорусских ученых, «имеющих единоумие с папою и западным костелом», среди которых не только сочинение Медведева было, но и писания Симеона Полоцкого, Галятовского, Радивиловского, Барановича, Транквиллиона, Петра Могилы и другие. О требнике Петра Могилы прямо сказано, что эта книга преисполнена латинского зломудренного учения, и вообще о всех сочинениях малорусских ученых замечено, «что их книги новотворенные и сами с собою не согласуются, и хотя многие из них названы сладостными именами, но все, даже и лучшие, заключают в себе душетлительную отраву латинского зломудрия и новшества»... Это — слева, а справа, с другой стороны, Иоаким яростно громил старообрядцев... И не только словесно, надо сказать. Такие вот парадоксы эпохи...

Так что мало никому не казалось в ту пору.

Но как тут мне и не ухмыльнуться все-таки было: Могила с Полоцким не нравились московитам? Да вот уж не за горами шагал к ним из самого Рима просвещеннейший и распрекрасный Феофан Прокопович, — и кто мог остановить наступающий век петровских преобразований?.. Через триста лет в виде фарса все повторилось: обер-прокурор Священного синода К.П. Победоносцев в отчаянии от тотального духовного и нравственного разложения предлагал правительству немного «подморозить» Российскую империю, чтобы гангрена близкой революции замедлила с распространением, но державный локомотив, теряя по пути колеса, уже летел в пропасть, и местной анестезией дела было никак не исправить.

— Это вместо Интернета и телевизора было тогда, — подытожила моя Лика, когда я накануне на кухне за чашкой козацкого чая провел с ней очередную политинформацию и помянул о московском Соборе 1690 года. — Ну а откуда еще народ мог узнать о тех бедах, которые валились на него отовсюду? Только с приходского амвона...

В 1708 году в «черные списки» проклятий, возглашавшихся во время чтения чина Торжества Православия, добавилось имя изменника-гетмана Ивана Мазепы, ходившего прежде в Петровых любимчиках. Когда учрежден был царем главный орден империи во имя апостола Андрея Первозванного, вторым, кого монарх удостоил им, был именно гетман Мазепа. Тем подтверждалась не только самоотверженная верность Мазепы Петру, но и первостепенная важность пребывания юго-западных малороссийских земель в общеимперском составе. Должно быть, странно звучало анафематствование орденоносца «Ивашки» под сводами киевских и других малороссийских храмов, построенных в свое время его тщанием и на его деньги:

«Новый изменник, нарицаемый Ивашка Мазепа, бывый Гетман Украинский, или паче антихристов предтеча, лютый волк, овчею покрытый кожею, и потаенный вор, сосуд змиин, вне златом блестящийся, честию и благолепием красящийся, внутрь же всякия нечистоты, коварства, злобы диавольския, хитрости, неправды, вражды, ненависти, мучительства, кровопролития и убийства исполненный. Ехиднино порождение, иже аки змий вселукавый, яд свой злаго умышления на православное государство чрез долгое время начальства своего потаенный, изблева прошлаго 1708 года в месяце декемврии, презрев толикая благодеяния Божия и крайнюю неизреченную к себе Государеву милость и любовь, ковалерством превысоким от него почтенный.

Сломал веру и верность, на крестном целовании обещанную и утвержденную. И аки вторый Иуда предатель, отвержеся Христа Господня и благочестивыя державы Благочестивейшаго Государя царя и великаго князя Петра Алексиевича, всея великия и малыя и белыя России самодержца. И привержеся (врагу Божию и святых Его, проклятому еретику) королю шведцкому Карлу Второму надесять, впровадил его в малороссийскую землю иже Церкви Божия и места святая осквернил и разорил. И бысть ему шведцкому королю помощник и поборник в брани, и на благодетеля своего и Государя, разбойническую воздвиже руку, хотя малороссийскую землю аки прегордый люцыфер хоботом своим изменническим, и разбойническим, от благочестивой и великороссийской державы отторгнути. Но не поможе ему Господь сил тое свое диавольское умышление и злобу совершити; ибо силою Божиею, мужеством же и храбростию, непреодоленнаго монарха нашего: Благочестивейшаго Государя нашего царя и великаго князя Петра Алексиевича, всея великия и малыя и белыя России самодержца; и Его победоноснаго воинства побеждены суть вся полки неприятельския, под городом Полтавою, в прошлом в 1709 году, месяца Иуния в 27 день, тако преславно, яко едва сам король свейския и оный изменник Мазепа убеже к Турскому порту под защищение. И тамо окаянный по немногих днех злобу свою, и житие сконча, и хотя взыйти на небо, и бытии подобен вышнему, до ада низведеся.

Тем же яко сын погибели за таковую свою измену отступничество от благочестивой державы, предательство же и поднесение рук разбойнических и брани на Христа Господня, своего благодетеля и Государя, со всеми своими единомысленники, скопники и изменники, да будет проклят!»

До 1869 года в день Торжества Православия имя гетмана Мазепы ежегодно упоминалось в чине анафематствования. Имя это стало ругательством, синонимом помянутого новозаветного Иуды Искариота: гетман называется «вторым Иудой», «сыном гибельным» и «диаволом норовом». В этом списке самых страшных государственных преступников уже присутствовал «аспид, испущающий яд свой, уязвляющий телеса невинных», как назвал патриарх Иоасаф Стеньку Разина, и самозванец Гришка Отрепьев, затем поочередно добавлялись Емельян Пугачев (анафема была снята с него перед казнью ввиду покаяния) и другие, будущие любимцы социалистического искусства и литературы, сложившие свои буйные головы ради свержения проклятого царизма. Но вот Мазепа при Советах, в отличие от великорусских разбойников и бунтовщиков, не превратился из антигероя в героя книг и голубого экрана, — не повезло ему как-то. Соцреалисты из печерских писательских домов-крепостей, неустанно воспевавшие Сталина, Ленина и Кармелюка, так и не дерзнули потревожить тень опального гетмана высоким художественным словом. Хотя, как я уже сказал, с 1869 года эти списки перестали грозно зачитываться под церковными сводами в день Торжества Православия. Трудно сказать, что стало причиной того. Но думаю, общее оскудение самого духа Синодальной российской Церкви, задыхающейся в смертельных любовных объятиях имперского государства. Да и подзабылись уже исходные обстоятельства, пылью припали. И уже позже гораздо, во времена окончательной гибели Российской империи, украинские самостийники, которых неслучайно именовали мазепинцами, настойчиво потребовали от патриарха Тихона снятия церковного проклятия с мятежного гетмана, и вроде как митрополит Антоний Храповицкий в 1918 году даже отправил такой запрос патриарху, но в московских церковных архивах так ничего и не нашли до сих пор. Вопрос завис на целое столетие, не решен он и до сей поры. Хотя Иван Мазепа со времени распада СССР в 1991 году считается и почитается патриотом Украины и борцом за ее независимость. Впрочем, как и Степан Бандера. Векторы поменялись, и воспитание «безмолвствующего народа» развернулось в обратную сторону.

Так что — явочным порядком — ни во что ставится ныне анафема, произнесенная петровскими епископами поры Полтавской виктории:

«9 ноября 1708 года в Троицком соборе Глухова в присутствии Петра I митрополит Киевский, Галицкий и Малыя России Иоасаф (Кроковский), родом из Львова, в сослужении других архиереев, по происхождению украинцев: святого архиепископа Черниговского и Новгород-Северского Иоанна (Максимовича) и епископа Переяславского Захарии (Корниловича) совершил литургию и молебен, после чего “предал вечному проклятию Мазепу и его приверженцев”».

Так писал Д.Н. Бантыш-Каменский в «Истории Малой России от водворения славян в сей стране до уничтожения гетманства».

На книжных полках сегодня уже красуется целая библиотека, посвященная личности и судьбе украинского гетмана, где, кроме детских книг вроде какой-то Анны Ручей «Иван Мазепа и я», есть также и солидные тома уважаемых авторов вроде Валерия Шевчука — «Просвещенный властитель: Иван Мазепа как строитель Козацкой державы и как литературный герой» и множество других книг, исследований и монографий.

При этом как-то так естественно опускается длительная история неприязненных отношений Мазепы с запорожцами, замалчивается целая летописная библиотека его беспрестанных жалоб на них Петру I и едва ли не требование ликвидировать непослушное войско царскими словом и властью... А ведь все это подробно описано, тексты посланий и просьб обнародованы, в частности, в многотомной «Истории запорожских козаков» Дмитрия Яворницкого — да только никто этого не читает, вот в чем беда. Поэтому и проходит гетман под почетным званием «строителя козацкой державы»... Парадоксально и удивительно то, что когда любимый гетман-орденоносец изменил своему венценосному сюзерену, его поддержали... одни только запорожцы, которых он так ненавидел и от которых чаял избавиться при помощи преданного им императора!..

Как сказал бы на это отсутствующий Сероштан: «И в этом тоже — особенность и противоречивость национального характера украинцев...»

Доходит до анекдота уже: анафематствованный за церковный раскол в начале 90-х годов ХХ столетия митрополит Киевский Филарет Денисенко тоже, как и Мазепа у Петра, баловень советского истеблишмента и коммунистической номенклатуры, кавалер всех орденов, наград и премий, по всей видимости, высокопоставленный кадровый офицер 5-го — идеологического — отдела КГБ СССР, присвоивший не только церковную кассу вкупе с Владимирским собором, но и «золото партии» Украины, которое все никак не могут сыскать, и учинивший раскол из-за личной обиды. Его не «выбрали» патриархом Московским и всея Руси, хотя он и был «председателем похоронной комиссии», когда скончался престарелый и больной патриарх Пимен Извеков, что подразумевало несомненное занятие вакантной должности, как в партии и в правительстве, так и в отделенной от государства Церкви, — ныне Филарет, он же по агентурной кличке Антонов, сравнивается с Мазепой как равнозначный по подвигу в деле обретения Украиной независимости... Ну что же, по Сеньке и шапка, как говорят на Руси...

Если независимость и суверенность — благо, то может ли благо это достигаться посредством, скажем так мягко, негодных средств — предательства и двурушничества? И не становится ли благо собственным антиподом?

И патриотический спор продолжается. Но есть ли конец у него?..

— А чего ты хотел? Чтобы, как встарь, зачитывался весь список анафематствованных со времен Ария и до сварливого криминального старикашки лжепатриарха Денисенки? — спросила меня моя многомудрая Лика. — Да кто мог бы вынести это?.. Наоборот, поскорее забыть о них навсегда...

За всеми этими размышлениями и припоминаниями моими служба в Ильинском храме и пролетела — я и не заметил того. Протодиакон Захария Ковальчук прогромыхал чеканными словесами Символ веры, и все завершилось.

Ну, я не удержался, чтобы не подтрунить тихонько над о. Виталием Косовским, настоятелем храма, когда подошел в числе других прихожан прикладываться к кресту:

— Батюшка, а что же не анафематствовали героя Украины Мазепу?.. Забыли?..

— Лешек, — сказал мне отец-настоятель, — попридержал бы ты свой язычок... Мы и так здесь, как исповедники, поминаем имя патриарха Кирилла...

Ну да, а что нам еще остается, как не подшучивать друг над другом с известной долей горести: кто мог представить тогда, в середине 70–80-х годов прошлого века, когда Украина была практически раздавлена железобетонной плитой местного оголтелого коммунизма и казалась на веки вечные погребенной в этом склепе, что в чистом поле поставят таможенные терминалы, оснащенные по последнему слову техники, перекроют дороги и вековые шляхи, что новая разделительная граница порой пройдет прямо по центральной улице многих сел и сельчане будут жить в различных государствах; произойдет разделение и в семьях, и в душах; начнется война, которая продолжается уже дольше, чем Отечественная... Что еще нам остается, если не пожинать плоды нашего собственного неразумия, нашей слепоты, нашей самоуверенности и самообмана? Что остается еще — если не плакать, то хотя бы найти в себе силы для горестной шутки.

Я думал о роковом значении в контексте новой истории самой Украины, гражданином которой я являюсь, несмотря на то что несколько лет назад мы с Ликой оформили для себя так называемые «паспорта поляков». Украина стала камнем преткновения в XVII веке для Речи Посполитой и началом заката великой державы, собиравшейся на протяжении тысячелетия. Но если на сегодняшней Украине и в путинской России мало кто способен прочитать и верно истолковать уроки недавней истории, то специалисты-кремлеведы из заокеанских аналитических центров сделали свои верные выводы. Результаты здесь налицо, и, конечно, не мне о них тут рассказывать и живописать события зимы 2014 года на киевском Майдане Незалежности.

Начало пути

Размышляя о непростом жизненном пути Ивана Степановича Мазепы, едва ли не сразу мы находим его уже при дворе короля Яна Казимира в числе «покоевых дворян». При этом не совсем все же понятно, каким образом он попал в королевское окружение. Благодаря такой близости к королю Иван Степанович получил якобы блестящее образование: сообщается, что он «учился в Киево-Могилянской академии, в Иезуитском коллегиуме в Варшаве, в Голландии, Италии, Германии и Франции, свободно владел украинским, русским, польским, татарским, латынью. Знал он также итальянский, немецкий и французский языки». Имел прекрасную библиотеку на иностранных языках, и много читал и был, по всей видимости, самым образованным и просвещенным из череды малороссийских гетманов. Любимой книгой Ивана Степановича был политический трактат Никколо Макиавелли «Государь». Так это или же иначе, мне трудно судить. Бесконечная война с Москвой, которую вела Речь Посполитая, придворная жизнь и некоторые обязанности, которые ему приходилось выполнять, по всей видимости, как-то не мешали 26-летнему русскому шляхтичу ездить по европейским столицам, просвещаться в тамошних университетах и учить языки. И все же я повторю, что не совсем понятным остается то, каким образом Мазепа попал в королевское окружение. По одним источникам, он унаследовал от своего отца в 1665 году должность королевского подчашего в Чернигове, которой польский король пожаловал накануне отцу, хотя и тут закавыка великая: Чернигов уже с 1654 года не находился во власти Речи Посполитой, разве что в ноябре 1663 года король Ян II Казимир, правобережный гетман Павел Тетеря и крымские татары 50-тысячным войском прошли здесь военным походом на Глухов, пытаясь овладеть городом, но вскоре, зимой 1664 года, польская армия откатилась назад.

«Отступление это длилось две недели, — писал в своих записках французский посланник и офицер польского короля герцог Антуан де Грамон, — и мы думали, что погибнем все. Сам король спасся с большим трудом. Наступил такой большой голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе у короля. Было потеряно 40 тысяч коней, вся кавалерия и весь обоз и без преувеличения три четверти армии. В истории истекших веков нет ничего, что можно было бы сравнить с состоянием такого разгрома».

В этой связи очень сомнительно, что Яну Казимиру в этой неразберихе нечем было больше заняться, как жаловать Мазепу-старшего должностью подчашего Черниговского, которую после его смерти в 1665 году вроде бы унаследовал Иван Степанович, который тут же каким-то чудесным образом, как в сказке, оказался уже даже придворным доброго польского короля. При этом следует все-таки еще раз отметить, что Ян Казимир считается самым неудачливым и невнятным королем Речи Посполитой из всей вереницы предшествовавших ему и последовавших за ним королей. На его королевскую пору выпала страшная по последствиям гражданская война Богдана Хмельницкого и потеря Южной Руси — Украины; знаменитый Шведский потоп, во время которого Речь Посполитая едва не пошла ко дну, а сам злосчастный король бежал в Саксонию, бросив на произвол судьбы погибающее государство, теснимое отовсюду; 13-летняя изнурительная война с Москвой за обладание Украиной; потеря значительной части Великого княжества Литовского; Андрусовское перемирие, упрочившее на последующие века все те территориальные утраты, которые стали роковой неизбежностью для Речи Посполитой с 1648 года... Политическая же судьба короля закончилась тем, что он в 1668 году отрекся от престола и с этой горящей, окровавленной, несчастной земли убыл доживать в мире и довольстве оставшиеся годы во Франции, став таким образом последним королем из шведской династии Ваза. Что сказать на это? Подвели Вазы Речь Посполитую к пропасти со своей унией и с римским приветом от Общества Иисуса да и спихнули в нее...

Что за дело было несчастному Яну Казимиру до каких-то там деревенских «Черниговских подчаших», а тем более до их сыновей и до образования их в европейских коллегиумах?

Не проясняет ситуацию и уважаемый историк Николай Костомаров, причем появление Мазепы на Украине сдвигается хронологически: из его монографии следует, что Иван Степанович как раз прибыл сюда во время польского похода на Глухов в 1663 году, затем отстал от поляков, другими словами говоря, дезертировал из армии (ясен пень, по патриотическим побуждениям, ну не хотел будущий прославленный гетман с купюры достоинством 10 гривен участвовать в осаде славного города Глухова как будущей столицы Гетманщины) и вернулся к отцу, а потом примкнул к правобережному гетману Петру Дорошенко. Костомаров подробно пересказывает смачные легенды, которыми обросла придворная жизнь Ивана Степановича, наполненные захватывающими подробностями его амурных похождений, побед над впечатлительными панянками, с преследованием обманутыми мужьями, тайными переписками, захватами и издевательствами над ним. Так некий ничтожный шляхтич Фальбовский, не ведая о том, с каким великим в будущем человеком он дело имеет, раздел пойманного в прелюбодеянии Ивана Степановича догола, вымазал дегтем, извалял в пуху, посадил, опутав веревками, задом наперед на необъезженную лошадь, связав под брюхом у нее ноги будущего героя Украины и кавалера ордена Андрея Первозванного, и пустил сквозь заросли диких груш и терновника, после чего Мазепа чуть Богу душу свою не отдал. И все в таком духе... Но все же эти анекдотичные истории никак не проясняют ни образования, чудесным образом полученного Мазепой в перерывах между альковными приключениями, ни самого факта попадания в близкий круг польского короля, ни последующего возвращения в кипящий исторический бульон малороссийской Руины. Мифологизация этой фигуры явно просматривается в статье о Мазепе в Википедии:

«Отец, Адам-Степан Мазепа, был одним из соратников Богдана Хмельницкого. Принимал участие в Переяславских переговорах с русскими боярами. Не поддержал Переяславский договор и в дальнейшем принимал участие вместе с гетманом Выговским в создании Великого княжества Русского в составе Речи Посполитой, однако результатов не добился. В 1662 году польским королем был назначен на должность подчашего Черниговского и эту должность занимал вплоть до своей смерти в 1665 году...».

Современный российский исследователь Т.Г. Таирова-Яковлева в своей монографии «Мазепа» утверждает, что отец и брат Марины, матери Ивана Степановича, были старшинами у Хмельницкого и погибли в боях с поляками — отец под Чортковом (1655), а брат на Дрожи-поле (1655).

Другими словами, расшифровывая эту загадочную клинопись, получаем следующее: Мазепа через отца вроде бы генетически связан с Хмельничиной, но вместе с тем — отец не поддержал Переяславских статей; затем старший Мазепа — сторонник гетмана Выговского и мертворожденного проекта Русского княжества — пожалован высокой милостью из рук польского короля; при этом дед и дядя тоже национальные герои, погибшие в битвах с поляками... Мало что известно о делах Мазепы в орбите Петра Дорошенка, правобережного гетмана. Учитывая воинственность Дорошенка и его противостояние всем окрестным государям, учитывая также и то, что Мазепа был в его войске при очень ответственной должности, можно только предположить о том, сколько скелетов осталось в шкафу у него. «И нашим, и вашим» — всем хорош, всем любезен был наш Иван Степанович.

Я вполне допускаю, что эта двусмысленность энциклопедического образа Ивана Мазепы несет на себе также и печать десятилетий государственной независимости Украины, переосмысления исторической роли Мазепы, когда из записного и самого ужасного на века предателя, анафематствованного Церковью, каковым его почитала прежде имперская, а затем советская историография и пропаганда, он по мановению Беловежских соглашений 1991 года и всего, что за ними последовало, превратился в горячего патриота Украины, «вышедшего в поле до света», пытавшегося привести свой народ к государственной самостоятельности, но был все же не понят темной массой козачества и поспольства Южной Руси — Украины. Как прежде были не поняты Выговский, Брюховецкий, Дорошенко, Юраско Хмельницкий, а после Мазепы — Филипп Орлик и прочие «самостийники»...

Мифологизация и призрачная зыбкость образа Ивана Степановича заканчивается тогда, когда начинается его реальная карьера. Вернувшись на Украину и осмотревшись, он женился на богатой вдове белоцерковского полковника Анне Фридрикевич и через своего тестя, генерального обозного Семена Половца, выдвинулся в ближнее окружение Петра Дорошенка, стал прежде ротмистром гетманской надворной гвардии, а затем — генеральным писарем. Целых пять лет Иван Степанович был верным и исполнительным сподвижником Петра Дорошенка, самого серьезного противника Москвы.

Одно из порученных ему дел — конвоирование в Крым в подарок султану 15 левобережных козаков — весьма симптоматично и показательно для понимания как нравов эпохи, так и национальной, так сказать, «свидомости» Ивана Степановича, да и гетмана Дорошенка тоже, конечно. «Живой товар» из своих же сородичей, козаков и крестьян, был всегдашней разменной монетой для начальствующих в народе. Никто не переживал и не парился моральной стороной дела. Так и теперь, в июне 1674 года, Мазепа гнал к Перекопу 15 русских людей, подарок союзникам от доброго, щедрого сердца Петра Дорошенка. Вез также и некие тайные письма с разбором союзнических ролей и договоренностей, как и когда удобнее туркам совместно с татарами приходить разорять Русь–Украину, набирать здесь очередные «живые полоны» и жечь города. В отряде, кроме 15 человек подарочного «ясыря», было и девять татар охранения. Но в этот раз вмешалось всевидящее провидение — видно, не до конца еще испила Русь–Украина чашу гнева Господня: на отряд случайно вышли запорожские козаки, шедшие в поход от Сечи к Южному Бугу.

«Запорожские товарищи Алексей Борода и два брата Темниченки остановили Мазепу, побили татар, бывших с ним, освободили христианских невольников, а самого Мазепу доставили своему атаману с перехваченными письмами. Запорожцы пришли в сильное негодование, как увидали, что Дорошенков посланец вел христианских невольников в