Новый звук

* * *
Последний кузнечик великого лета
Бессменно чудит на груди у поэта.
На сердце возляжет, под локоть прыгнёт...
Последний кузнечик о счастье поет.
Пусть некому счастья отдать. Отрешиться
От жизни безумной!
Лишь можно лишиться
Великого лета, просторной груди...
Кузнечик, под утро меня разбуди!
Сыграй, бедолага, проснись, дорогой!
И с дивною скрипкой пляши над рукой.
Открыта ладонь. И пять пальцев — рабы
Завещанной и бескорыстной судьбы.
И звездочка к солнцу проложит дорожки,
И Пушкин устало попросит морошки.
Великое лето любви и вины.
Кому мы нужны? Никому не нужны!
Зачем же собрата тревожит поэт?
Зачатие песни — рожденье на свет!


В пустыне

Верблюд, озираясь, оазис отыщет.
Беда бедуина минует надолго:
Змея не ужалит, и птаха засвищет,
Расскажет о тайнах китайского шелка.
Фонтан освежает, не ведая жажды.
Отважные гости уснули травою.
Ну, разве поэт затоскует однажды
И вздрогнет верблюд над его головою.

От пряностей ваших, каменьев несчетных,
Уйти бы... да некуда.
Зыбкость барханов напомнила мне
Допотопных животных,
Покорность невольниц,
Удавленных ханов...
Великому дню — величавую сватай.
Невеста-заря новой песней спасется.
Архангел пустыни — двугорбый, крылатый,
Наверно, домчит до иного колодца.


Рано

Первый урок муэдзина.
Радость рукою подать.
Счастье — открытая рана.
Бездна невообразима.
Поздно красиво страдать.

Рано... Так же и ты на рассвете,
Сердце, на звуки дробя,
Шепчешь: «О, ветер мой! Ветер!»
Снова: «О, ветер мой! Ветер!»
Кто бы услышал тебя...


Кувшин

Кувшин, наполненный с утра,
Запотевает от испуга.
Прости, унылая жара.
Пойми, горячая подруга.

Колодец поздно украшать
И журавлем, подобным змею.
Звезду с песком перемешать
Я с детства раннего умею.

На коромысле — два ведра.
На третье — не дают отваги.
Кувшин, наполненный вчера,
Не принимает поздней влаги.

Все — над землею. На земле,
В земле и, редко, на вершине.
Все — на челе и о пчеле.
Кувшин качается в кувшине.


Китаянка

Лайле Юсуповой

Китаянка эпохи Тан —
Нежный голос, девичий стан.
Китаянку эпохи Сун
Не забуду за девять лун.

Строчки древние дышат в нас.
И певцу не уйти из глаз
Китаянки эпохи Тан,
Китаянки эпохи Сун.

Тихой нежности Лотос дан.
Прожит день. И прощально юн.
И на тысячи лет подряд —
Мандарина тяжелый взгляд.


* * *
Старинный звук расстроенной гитары —
Единственные — мы еще не стары.
На пламени сгорают, не скорбя, слова живые:
«Я люблю тебя!»

Свеча, не подчиняясь воскрешенью,
Светло сияет пению и зренью.
И, тени незабвенных теребя,
Однажды вспыхнет:
«Я люблю тебя!»

О, сколько их, полюбленных и алых
Цветов, в моей долине побывалых,
Сегодняшнего, спинами знобя, оглянутся на
«Я люблю тебя!».


* * *
Души обретаются во мраке.
Темень отстраняется рукой.
Я увидел ангела в собаке...
Грех какой! А разве грех  — такой?

Зеркала смыкаются во взорах.
Время оседает на часах.
Дети отражаются в озерах
И еще — в родительских слезах.

Семена очнутся в стойких злаках.
Тронет губы памяти струя.
Оттого — в деревьях и собаках
Ангелов своих увидел я.


* * *

Тамаре Бусаргиной

Хвали дикорастущий хмель
На дне бузинного оврага.
От детства спрячут два-три шага.
Дверь юности слетит с петель.

Довольно вынесло окон,
И крыш снесло, и стен упало.
Защитою святого Павла
В молитве поздней окружен.

Судьбу не просто затворить...
Утешит памяти отвага.
И есть кого благодарить
На дне бузинного оврага.


* * *
Аллея лакомится тенью,
Шагами, и не устаешь
Шептать чудесному растенью:
«Зачем же ты за мной идешь?»
Ответствует листва тугая,
Прохладный тополь,
Влажный ствол,
Слова забытые слагая:
«Зачем же ты ко мне пришел?»


* * *
Кот, похожий на далматинца,
Ждет приветствия и гостинца.
И надеется крыш краса
На сопутствие друга-пса.

Ну а ты на себя похож ли?
На другого похож ли ты?
Кошки — рядом. И сердце кошки —
Узел страсти и высоты.


* * *
На корабле — начало скуки.
Матросам чудится земля.
Богиня протянула руки
Ко мне с чужого корабля.
Бузит неверная команда.
И Гумилёву невдомек —
Какая здесь пирует банда,
Какой затеплился денек.
Жмет океан. Горят абсенты.
Стаканов доля не долга.
И поздно прятать документы
За пазуху, за обшлага.

И поздно шпагою упругой
Наперехлест, наперекрест
Прощаться с медною подругой
С чужого корабля невест.

Брабантских трепетанье кружев,
Голландских нервов полотно.
И суженый не станет мужем,
Оставшись с ветром заодно.

Прощай, корабль!
Я — бездыханен!
Я — сам корабль во все края:
Зачем прекрасен и туманен...
О, новая душа моя...


Странник

Жене

Все — в тебе. И все — из-за меня:
Я не стал коронным и коверным.
Раздается высям, трубам горным
Ад артиллерийского огня.
Нынче небо грозно говорит.
В доме мебель двигают пустую.
Век польстил и кровь мою густую
Жертвеннику жадному сулит.
В древние кручины и для рук
Расстояний не существовало.
Песня открывала новый звук,
У людей дневала, ночевала.
И, просторы спящие храня,
В будущую память выбываю,
Клинопись на круче выбиваю:
«Все — в тебе.
И все — из-за меня».