Одиночный пикет

1

На скамейке в парке возле ТЮЗа из-под слоя свежевыпавшего снега торчала пустая бутылка. Пустые бутылки почти всегда вызывают некое разочарование, но пустая одинокая бутылка, увиденная 1 января, — это почти трагедия...

Ганна Вячеславовна невольно остановилась возле скамейки, где они часто сидели вместе с мужем и в последнее время часто вспоминали Алексея... Они не могли поверить, что Алексей ушел раньше них... Они вообще не могли поверить, что он ушел, такой мальчишка, такой неистовый и живой; то грибы, то рыбалка, то волейбол, то шахматы... Невозможно было поверить, что его больше нет... А теперь и Сережа ушел... «Два чертенка», — называли себя Алексей с Сергеем, которые родились в Белоруссии, на хуторе Чертовичи... Женщина перевела взгляд на бутылку. «Одна, как эта пустая бутылка», — промелькнуло в уме.

И как бы живописно ни блестело в свете зимнего солнца коричневое стекло, как бы уютно ни выглядело пуховое снежное одеялко на скамейке, привкус горечи почувствовала под языком Ганна Вячеславовна, и душа ее утонула в страшной печали при виде этого живого натюрморта.

Как передать словами боль?! Физиологически — это и жжение, и тяжесть в желудке, резь внизу живота, это дрожь в руках и сухость во рту, першение в горле и ощущение солености... Сам воздух словно перекрывает дыхание. Глаза мутны, но слезы готовы хлынуть в любой момент, будь то услышанные звуки музыки, какая-то сцена, увиденная на улице, знакомая фраза или похожий на родной голос... Но боль, выраженная словом, что это? Затмение? Горечь? Слабость? Или, наоборот, ярость?.. Что?! Как боль пробралась внутрь тебя? Пробралась и застряла, затерялась где-то... Как навязчивая мысль...

2

Радио и телевизор Ганна Вячеславовна не включала уже много дней. В квартире было тихо, слышны только шаркающие шажки старой женщины. Ганна Вячеславовна не чувствовала своих 96 лет... Не чувствовала раньше, а сейчас годы навалились на маленькую старушку, намереваясь раздавить. Еще не так давно обсуждали с Сергеем, как отметят его 100-летний юбилей... Были планы... А теперь пустота и тишина.

Ганна Вячеславовна подошла к окну. Наблюдения за жизнью за окном давали ей хоть какие-то мысли для размышлений. Она узнавала некоторых людей, запоминала их привычки, поведение, определяла про себя их родственников... Иногда случалось подглядеть что-то тайное...

* * *

В Кракове тогда, в январе 45-го, была точно такая же припорошенная снегом земля...

Когда колонна медсанбата вошла в город, в воздухе стояла пыль, завитая колесами машин, броневиков, пушек, гусеницами танков...

Оглядеться и передохнуть времени не было, но взгляд юной санитарки Ганны привлекла совсем невоенная картина: четверо солдат несли к какому-то дому через дорогу пианино. Возле них суетился пожилой поляк... Помогали нести пианино...

— Ганна, поторопись, — услышала девушка за спиной хриплый голос старшей сестры, ефрейтора Галины Михайловны.

И уже до конца дня Ганна устраивала процедурную, помогала заправлять кровати, стерилизовала инструменты, кипятила воду...

Госпиталь разместили в здании ратуши. Удивительно, но Краков был первым неразрушенным городом, в который вошли войска Красной армии. Красивые дома, резные башни, старинные замки...

3

— Сестричка, сделай погромче, — попросил тяжелораненый боец, лежавший у окна.

Ганна подошла к двери и прибавила звук динамика полевого приемника — передавали оперативную сводку Совинформбюро: «...войска 1-го Украинского фронта в результате умелого обходного маневра в сочетании с атакой с фронта 19 января штурмом овладели древней столицей и одним из важнейших культурно-политических центров союзной нам Польши городом Краковом — мощным узлом обороны немцев, прикрывающим подступы к Домбровскому угольному району...»

Этого тяжелораненого бойца привезли под вечер. У него были прострелены ноги и одна рука, задета голова... Сразу отправили на операцию.

Ганна быстро записывала данные в книгу учета.

— Сестренка, моего бойца береги... — устало проговорил капитан, сопровождавший раненого.

— Конечно, не беспокойтесь, — ответила Ганна.

— То-то, что беспокоюсь... Это мой друг и земляк, из Белоруссии мы... — продолжал капитан.

— Я тоже из Белоруссии, — вздрогнула Ганна.

— Вот как! — оживился военный. — А откуда?

— Из Минска. А вы?

— А мы с хутора... Меня Алексей зовут. А тебя?

— Ганна... А бойца вашего Сергей!

— Сергей... Ты его береги, землячка!

4

Алексей звонил Сергею каждое воскресенье. Так получилось, что после войны Сергея перевезли на лечение в Ленинград. Там он и остался. Женился на Ганне...

Алексей продолжил службу в Чехии, а потом с женой обосновался в Москве...

Сергей не стал дожидаться воскресенья и сам позвонил другу.

— Слышал по телевизору?.. — начал Сергей. — Поляки сомневаются, что мы Краков спасли... Говорят, что их вообще американцы освободили...

— Ты, Сережа, меньше смотри телевизор, — посоветовал Алексей. — Мало ли что кому в голову взбредет.

— Обидно слышать... 75 лет прошло, а что творится! — продолжал возмущаться Сергей. — Я инвалидом остался, всю жизнь по больницам... Зря, значит?!

— Не горячись! Вот приеду на день рождения — поговорим. — Чувствовалось, что Алексею также неприятна эта информация.

— Лучше бы немцы взорвали Краков! — Сергей показал Ганне жестами, чтобы принесла ему воды.

— Ну-ну! Не горячись, говорю! Приеду скоро! Ганке приветы!

Алексей не приехал. Умер. Его в три дня скрутило. Ему было 103 года...

Не стало их друга, советчика, помощника, их вечно молодого капитана...

Сергей смотрел по телевизору только новости. И когда Ганна переключала на концерт или кино, пересаживался в инвалидную коляску и переезжал в спальню, где включал маленький телевизор на новостях, которые напоминали сводки с фронта...

Однажды Сергей уснул возле телевизора и больше не проснулся.

Через несколько дней после похорон Ганна Вячеславовна нашла ватман на антресолях, купила набор фломастеров и углубилась в работу.

5

10 февраля 2022 года, в 8 часов утра рядом с аркой возле въезда в Смольный стояла маленькая старушка с плакатом в руках. На листе ватмана, который развернула старая женщина, фломастерами было написано: «Краков должен быть разрушен». Большие печатные буквы хорошо выделялись на белой поверхности бумаги.

В арку въезжали машины представительского класса, и их представительные пассажиры с неудовольствием поджимали губы, хмурились, хватались за телефоны... А потом в фойе Смольного спрашивали друг друга, видели ли они на въезде ненормальную старуху, призывающую к насилию.

Было тепло. И Ганна Вячеславовна вспомнила древний замок Вавель, который вознесся над крутым берегом незамерзшей Вислы того кровавого, но счастливого ее прошлого. Ганна Вячеславовна снова увидела Краков, себя, девчушку-медсестру, Университетскую улицу, по которой ветер разгонял немецкие бумаги, а центр города был заполнен ликующей толпой... Ганна слышала, как поляки кричат по-русски «Привет!», говорят, что запомнят этот праздничный день... В день освобождения города над ним взвились два флага — Польши и СССР.

Никто в войсках не знал, почему наступление на Краков перенесли с 20 января на 12-е, кроме Ставки Верховного Главнокомандования и штаба 1-го Украинского фронта. Не знали солдаты, первыми ворвавшиеся в Краков, что весь город заминирован... Фашисты планировали уничтожить все очаги славянской культуры. Зато советские солдаты знали, что не будет при штурме помощи артиллерией и авиацией, чтобы сохранить средневековый город...

— Бабушка, здравствуйте! — Ганна Вячеславовна вздрогнула от неожиданности — к ней подошел охранник, молодой добродушный парень. — Бабушка, вы бы шли домой. Зачем вы здесь стоите? Не надо. Лучше домой идите...

— А я с плакатом, — объяснила Ганна Вячеславовна.

— Вот и плакат сверните, ну к чему вы призываете?! Нехорошо. Идите домой! — Охранник мягко подтолкнул бабульку в спину.

Ганна Вячеславовна вскрикнула. Сама не поняла почему. Так получилось, но ничего объяснять она больше не собиралась.

6

Возле арки перед въездом в Смольный уже двое охранников пытались в чем-то убедить старую женщину.

— Смотрите, бабка пикетирует! — заметил студент Виктор. — Пошли посмотрим!

Виктор и две его молоденькие спутницы подошли к арке Смольного... Ганна Вячеславовна и оба охранника молча уставились на молодежь.

— Бабушка, вы ошиблись, — хмыкнул Виктор. — «Карфаген должен быть разрушен!» А у вас — Краков!

— Нет. Все правильно, — спокойно ответила Ганна Вячеславовна.

— А вы, ребята, идите отсюда! — вмешался один из охранников.

— А чего это вы нас гоните?! — вмешались девушки. — Нам интересно!

Виктор стал фотографировать происходящее.

— Прекрати! Нечего тут фотографировать! — возмущались уже оба охранника.

— А мы — будущие журналисты! С какой стати вы нам запрещаете?! — Молодые люди оживились и фотографировали бабулю уже втроем.

Охранники пошептались и ушли.

— Бабушка, так почему Краков? — допытывался Виктор. Он вообще был дотошный во всем.

— Мой муж спасал его... — тихо сказала старушка. — Инвалидом остался в 22 года...

— Так это правда?! — удивилась одна из девушек. — Я фильм смотрела... Про разведчиков... Думала, что выдумка...

— «Майор “Вихрь”», что ли? — уточнил Виктор.

— Да, точно, — обрадовалась подсказке девушка.

— Это была группа Березняка, фильм о них снимали... — уточнила Ганна Вячеславовна. — А мой Сережа был в группе Алексея Ботяна, своего друга...

— А кто же тогда Краков спас? — спросила вторая девушка.

— Советские солдаты, — не задумываясь, тихо выговорила Ганна Вячеславовна.

— И все-таки почему вы написали такие слова на плакате? Зачем этот пикет? — недоумевали девушки.

— Не могу больше терпеть и молчать... Немного мне уже... — Ганна Вячеславовна не договорила, потому что к ней подошел наряд полиции.

— Расходитесь, граждане! Здесь не место для пикетов!

Виктор прикрыл собой Ганну Вячеславовну и начал расспрашивать полицейских, где место для пикетов, как обычные граждане могут выразить свое возмущение... А девушки в это время помогли свернуть плакат в трубочку и взяли Ганну Вячеславовну под руки...

Ганна Вячеславовна и студенты, ее новые знакомые, шли вместе на автобусную остановку.

— А давайте завтра мы постоим! — воскликнул Виктор и выразительно посмотрел на девушек.

— Не знаю, — неохотно начала одна из них. — Может не получиться...

— Я точно не смогу! — уверенно заявила другая.

— Не надо, ребятки, я сама. Кто знает, может, это был единственный мой выход... — Ганна Вячеславовна вздохнула. — Вы и так меня поддержали. Трое молодых за меня! Спасибо! Я хотела спросить, а что стало с Карфагеном?

— Разрушили! — Виктор оказался в центре внимания всей компании. — Это римский политик Катон Цензор сказал, что «Карфаген должен быть разрушен!». И каждая его речь в сенате заканчивалась этими словами. А потом были три Пунические войны, и в третьей Карфаген не выстоял... Всех оставшихся в живых — продали в рабство, а город стерли с лица земли. Рим стал единственным хозяином Средиземноморья... Это было зимой 146 года до нашей эры.