Почему я ушел от жены. — Светлана Борисовна

РАССКАЗЫ СЛУШАТЕЛЕЙ ВЫСШИХ ЛИТЕРАТУРНЫХ КУРСОВ

Почему я ушел от жены

Моя вторая жена называла себя скифкой. Наверно, Блока начиталась, хотя я никогда за ней интереса к книжечкам не замечал. Она больше любила философствовать, сидя в кресле нога на ногу, с бокалом вина или чашкой кофе. Еще обязательно с сигаретой. Но мне это не мешало ее любить, наоборот, это-то и привлекло меня в ней. Но сегодня — совсем о другом.

Когда мы еще вместе жили, стала к нам из далекого далека ее сестра приезжать. Старшая.

Высокомерная такая, надменная. Одним словом — профессорша. У нее и очки на носу, и степень ученая в кармане. Она всех, у кого ни очков, ни степени, презирала.

Вы, говорит, здесь все — ничтожества. Подождите немного — придет время, вас никого тут не останется или будете нам ботинки чистить и улицы подметать.

А я этих разговоров терпеть не мог. Была бы она мужиком — врезал бы, и все. А тут — женщина, родственница, я зубами скрипну, на лестницу выйду, покурю, потом в ванну — отмокать. Я в этой ванне всего Довлатова перечитал и еще «Гулливера» — настоящего, — у него от влаги даже все страницы покоробились.

Часа в два иду в койку, чтоб сестру эту не повредить и морду ей не испортить. Засыпаю с трудом. Смотрю то в потолок, то на стенку. На потолке люстра хрусталиками переливается, на стене — ковер, и на нем — тени.

Однажды ночью проснулся, а рядом со мной с одной стороны — жена, с другой — дама эта, и храпят обе.

Соскочил я с кровати:

— Это еще что?

— Тише, тише, — говорит жена, — разбудишь. Понимаешь — ей на раскладушке неудобно, ну я и предложила... сам знаешь... другого места у нас нет.

Вот так. Стали мы ночевать втроем.

Только сестрица эта так храпела, что я спать не мог, среди ночи хватал раскладушку и бежал в кухню.

Бегал я так, бегал, а потом плюнул и пошел ночевать к приятелю. а к нему в тот вечер с другого конца Москвы сестра приехала. между прочим, с Юго-Запада, у нее там квартира отдельная. Она мне сразу понравилась — она и Довлатова читала, и «Гулливера», и даже Блока. Вот я к ней и перебрался.

Светлана Борисовна

Светлане повезло. Как же так все ладно сложилось. Удивлялись родители, соседи: не успела училище кончить — замуж вышла, не успела замуж выйти — его в Москву отправили, на учебу, еще как следует и не обжились — а уже на работу устроилась по специальности, в детский садик, и не какой-нибудь — при министерстве.

А она и сама довольна. Съездила с мужем к матери в деревню — припасов навезли, надолго хватит.

Вот она — новая жизнь! Она теперь в Москве — с мужем, с квартирой, с работой! И отчество у нее теперь — Борисовна, потому что воспитательница, у всех воспитательниц обязательно отчество.

Смотрит Светлана Борисовна на себя в зеркало — не нарадуется: все при ней — чистенькая, аккуратненькая, волосок к волоску, глазки голубые и кофточка под цвет, а юбочка узенькая, коротенькая, ножки ровненькие, всё на виду. У нее сегодня первый рабочий день. Страшно? Нет, она отличница. Все инструкции назубок помнит. Только плохо — группа ей досталась младшая, перепачкаются небось, ну, ничего, в их садике для этого няня есть.

Правда, сменщица ее, Ирина, она уже второй год работает, говорит:

— Трехлетки самые трудные, они еще недочеловеки, их еще учить и учить.

А Татьяна Николаевна, она из старшей группы, уже немолодая, ей лет сорок:

— Ты не забывай только, что они дети, а не куклы, и инструкции свои забудь. Попроще с ними будь, почеловечнее.

— Спасибо, — сказала Светлана, — сама разберусь, не маленькая.

Стоит она у дверей, улыбка у нее вежливая, холодная, строгая, чтобы уважали.

— Здравствуйте. Вот ваш шкафчик. Проходите. Мамы, не задерживайтесь. До свидания.

Дети! На зарядку! Кто отстал? Так нельзя, идем ровно, нога в ногу. Будете ныть, мамкать — на стул посажу. Будете вместо завтрака в углу стоять. Так — шалите? А ты что ревешь?

Ах, к маме хочешь? Петров, Сидоров, Локшина — на стулья, руки — на колени, сидеть — не шевелиться. Так, Ярцев, ты тоже. На стул. Все — на стулья!

Светлана на детей не кричит, голос у нее спокойный, на детей кричать нельзя, они же маленькие. Тихо в группе. Все сидят на стульчиках вдоль стены. Руки — на коленочках.

Заведующая заглянула, довольна, молодец Светлана, какая у нее дисциплина.

Так и день прошел, и второй, и третий, много дней прошло.

Вечером прильнет к мужу и ну ворковать, и все про деток своих:

— А то еще что выдумали — лежать во время сонного часа как им вздумается. Один руки под подушку, другой вообще весь скрючился. Я им говорю: «Не ложите руки под одеяло», — знаешь, мало ли что, а тот, который на живот переворачивается, вообще неслух. Понимаешь, лежать надо на боку, а руки — под щекой. Пришлось его на пол положить. Так с детьми трудно.

Муж смотрит на Светлану с любовью, нежностью и гордостью. Вот ведь какая. Как старается:

— Ну, хватит, хватит о детках, иди ко мне, умница моя, радость моя.

Много лет прошло. Наверно, Светлана Борисовна уже на пенсии, а дети ее все помнят.

Однажды, в одной подвыпившей компании, в которой собрались очень близкие люди и болтали так, ни о чем, зашел разговор об армии: кто служил, где, как, что вообще, мол, жизнь не сахар.

— А где ты его, этот цукор, видел, уж, не в детском ли саду? — спросил один. — По мне, так в армии лучше. У нас такая воспитательница была, век не забуду. Светлана Борисовна. Она мне всегда спать на полу велела, потому что я, как усну, на живот переворачивался и руки под подушку клал, я и теперь так сплю, а надо было лежать на боку и руки — под щекой. Пол холодный был и липкий, его перед сном протирали и форточку открывали, для свежести. Так я на этом полу и лежал в ее дежурства с 13 до 15, а когда и дольше, в наказание. Одно хорошо: болел много, а потому часто у бабушки гостил, меня, как заболею, к ней отвозили. Мне у нее хорошо было...