Растения

Грядинский жуир

1

Наутро о конфузе, который случился на балу с молодой генеральшей Аделаидой Афанасьевной Тыквой, кажется, знали уже все, включая дворников и прачек. Что поделаешь, пикантные новости разносились по городу Грядинску со скоростью мысли (потому что мысль, когда случался какой-нибудь конфуз, у каждого начинала работать быстро, словно на шестеренки умственной деятельности попадала капля смазочного масла и они принимались крутиться как бешеные). Вот и в это утро не успела Аделаида Афанасьевна открыть опухшие от вчерашних слез глаза, как горничная внесла ей в комнату поднос с записками.

— Что там еще? — увядшим голосом спросила генеральша.

— Соболезнования-с, — ответила горничная Маришка, едва заметно хихикнув.

— О-о-о-о, — простонала Аделаида Афанасьевна. Спрятав голову под подушку, она крикнула из укрытия: — Пошла прочь! — А затем вдогонку: — Записки оставь!

Когда Маришка удалилась, генеральша вынырнула из-под пуховой подушки и взяла первое попавшееся письмо с прикроватной тумбочки.

«Дорогая Аделаида Афанасьевна, не беспокойтесь по поводу ваших красных панталон! Мы и не такое видали. С дружеской поддержкой жена прокурора Крапивина».

Прочитав послание, генеральша снова застонала, но нашла в себе мужество взять еще одну записку.

«Милая Аделаида Афанасьевна! От имени нашей семьи заявляю, что мы даже не успели разглядеть ваши красные панталоны, так как все в этот момент закрыли глаза. Ваши друзья — семья ресторатора Огурцова».

— Это черт знает что такое! — мрачно выдавила генеральша.

«Милая прелестница Аделаида Афанасьевна! Спешу уведомить вас, что таких прекрасных ножек еще не встречал на этом свете! Ваш поклонник В.К. Березка».

— Это еще кто? — удивленно вскинула брови генеральша и дернула за веревку звонка.

Прибежала Маришка и подверглась допросу.

— Кто это принес? — грозно спросила генеральша, тыча в нос горничной запиской Березки.

— Высокий господин-с. Хорошо одет, по моде, завитый и надушенный. Глаза веселые, а губы... — Горничная мечтательно зажмурилась. — Губы так и ищут поцелуя...

— Это еще что? — Генеральша даже слегка ударила Маришку письмом по щекам. — Кто он таков, спрашиваю!

— Не могу знать! — выпалила опомнившаяся горничная. — Думаю, какой-то господин!

— Пошла прочь!

Когда горничная закрыла за собой дверь, Аделаида Афанасьевна встала с постели, прошла в гардеробную и, увидев кринолин со стальными обручами, снова тихо застонала.

Все дело в том, что именно из-за этого кринолина, который был выписан из Парижа специально для бала у губернатора, Аделаида Афанасьевна стала городским посмешищем. А как все начиналось!

Увидев во французском журнале мод, что великосветские дамы больше не носят по шесть крахмальных да стеганых юбок, а заменяют их стальной конструкцией, выполненной на специальной фабрике, Аделаида Афанасьевна задумала следовать их примеру. Упросила мужа — генерала Иллариона Федоровича Тыкву — заказать в столице моды кринолин. Штука диковинная, ни у кого из дам Грядинска такого чуда не было.

Когда кринолин, упакованный в большую коробку, был доставлен, генеральша велела надеть его на себя с целью опробовать. В это время к ней в гости зашла ее приятельница прокурорша Крапивина. Ну, Аделаида Афанасьевна прошлась перед ней в кринолине, покружилась, словно в вальсе, покачала бедрами. Крапивина застыла в благоговейном восторге перед французской инженерной мыслью и побежала домой — требовать такого же чуда от своего прокурора. Как потом выяснила Аделаида Афанасьевна через свою горничную, а та через горничную Крапивиной, прокурор строго отказал в покупке. Аргументировал, что к балу все равно кринолин не успеют доставить. Так и осталась генеральша единственной обладательницей изумительного предмета туалета.

Когда она собиралась на бал и раскрасневшаяся от восторга предстала перед своим мужем-генералом, тот, подкрутив усы, велел жене пройтись, покружиться и присесть на диван. Последнего Аделаида Афанасьевна сделать с изяществом не смогла, но списала все на то, что диван слишком узок. Муж покачал головой, с тем на бал и укатили.

И вот там, в доме губернатора Азотова, Аделаида Афанасьевна из звезды вечера стала позорищем. После вальса, в котором так грациозно она кружилась, а кринолин, чуть приподнимаясь, кокетливо обнажал ее лодыжки, генеральша, взяв бокал лимонада, решила присесть на диванчик. Не имея сноровки обращения со стальными кольцами юбки, она, вероятно, что-то сделала не так, и кринолин, словно зонт, подчиняемый порывам ветра, выгнулся в другую сторону, поднявшись до уровня головы несчастной генеральши и явив миру ее красные панталоны. При этом лимонад в руке Аделаиды Афанасьевны опрокинулся и полностью залил ее платье, но этого никто не увидел, потому что красные панталоны притянули все взгляды, а зонт кринолина скрыл лицо их обладательницы, которое алело ярче исподнего.

2

Между тем в Грядинске произошло еще одно событие, которое из-за кринолина генеральши Тыквы осталось почти никем не замеченным. В город прибыл молодцеватый субъект, которому на вид можно было дать лет около двадцати семи. Он был строен, гибок и высок. Глаза его умели маслено улыбаться, движения отличались плавностью, от него пахло невероятно нежным парфюмом, ослепляющим разум. Каждая дама, встретившаяся с ним взглядом, с одной стороны, вмиг понимала, что она неотразима и создана для того, чтобы быть счастливой, а с другой — ощущала себя несчастной жертвой какого-то обмана. Какого точно, понять было сложно, но сердце словно запутывалось в гибких и прочных стеблях опасной лианы. Звали молодого человека Викентий Корнеевич Березка.

Прибыв в город накануне губернаторского бала, он сумел раздобыть на него приглашение и успел потанцевать со всеми представительницами высшего общества Грядинска. Кроме генеральши Тыквы, которая после своего яркого конфуза спешно ретировалась. Викентий Корнеевич же провел время с пользой и был ангажирован на обед к прокурору Крапивину, чем и собирался воспользоваться во время своего пребывания в Грядинске. По правде сказать, он не знал, как долго задержится в городе. Решил, как дела пойдут, а там видно будет.

Именно сейчас в быстром экипаже он мчался к дому Крапивиных. Нанятая на полдня карета весело неслась по лужам Грядинска, оставленным недавним ливнем. Пара телят, лежавших у одной из них, ленивым, но на удивление синхронным движением голов проводила экипаж. Стайка гусей, вытянув толстые шеи, прошипела ему вслед несколько бодрых ругательств. Викентий Корнеевич не обращал на них никакого внимания, любуясь видом лакированных ботинок, так изящно подмигивавших ему из-под светлых клетчатых узких брюк.

В доме прокурора его встретил пожилой лакей, который при взгляде на Викентия Корнеевича слегка скривился, словно малину с клопом разжевал. Опыт подсказывал ему, что перед ним пройдоха (слишком узки и клетчаты были брючки гостя, и чересчур напомаженными показались его светлые кудри), но, молниеносно стерев с лица эмоции, старый слуга пригласил молодого человека войти.

Отдав в руки лакея цилиндр, Викентий Корнеевич задержался у зеркала, провел рукой по бакенбардам, одернул великолепно подогнанный сюртук и жилет, подчеркивающий узкую талию, поправил бабочку и, весьма довольный своим внешним видом, отправился за лакеем в гостиную.

Здесь уже собрались сливки Грядинска: большой чиновник Кабачков с женой и дочерью, ресторатор Огурцов с семейством и генерал Тыква со своей молодой женой. Хозяева дома — прокурор Карп Матвеевич Крапивин и его супруга Катерина Демидовна, которая была ровесницей генеральши, — еще раз представили гостям вошедшего. При этом Катерина Демидовна игриво улыбалась, а Карп Матвеевич сдвинул густые брови к переносице.

Поцеловав ручки дамам, Викентий Корнеевич остался доволен обществом. Весьма недурна показалась ему дочка чиновника Кабачкова — юная Анечка, с веселым и красивым личиком, но чуть сверх меры пышными формами. Отметил он и строгую красоту двадцативосьмилетней Катерины Демидовны — высокой, очень стройной, с темными локонами вдоль узкого лица, на котором пламенели огромные зеленые очи. И конечно, Аделаиду Афанасьевну. Рыжие кудри, голубые глаза, округлые плечи и чувственные губки делали ее фавориткой в предпочтениях Викентия Корнеевича. Когда гостей пригласили к столу, он предложил ей свою руку. Она кокетливо оперлась на нее и, раскачивая знаменитым кринолином, отправилась в столовую.

Обед обещал быть приятным: белоснежная скатерть, натертая воском как подобает (чтобы пятна «не приживались»), сверкала, серебряная посуда отражала свет десятков свечей, заправленных в канделябры, белые и розовые цветы источали нежный аромат, который, впрочем, скоро заглушил запах кушаний.

Березка был усажен рядом с Катериной Демидовной по правую руку и Анечкой Кабачковой по левую. Напротив него сидела Аделаида Афанасьевна.

— Что ж, уважаемый Викентий Корнеевич, — обратился к гостю прокурор Карп Матвеевич, когда блюда были поданы и первый тост уже прозвучал, — расскажите нам, с каким делом в Грядинске, чем занимаетесь, надолго ли к нам.

— Собственно, дело мое самое неважное, — улыбнулся Березка.

— Но тем не менее оно заставило вас приехать сюда. Кстати, откуда вы будете родом? — не унимался прокурор.

— Я заинтересован в приобретении полей в вашей губернии. Хочу заниматься злаками. Также интерес имею к лошадям, — объявил Березка. — А сам я из древнего рода Вьюнковых. — Он тряхнул золотистыми напомаженными кудрями.

— Наше имение просто окружено такими полями! — защебетала генеральша Тыква. — Выходишь летом на прогулку, идешь вдоль таких полей, колосится овес, словно море волнуется. Вам непременно надо поехать в наше имение!

Глаза Березки улыбнулись генеральше. Аделаиде Афанасьевне раньше никто так не улыбался. Ей показалось, что разряд молний из зрачков его серо-голубых глаз устремился в самое ее сердце и там разлетелся цветным фейерверком. Она удивленно захлопала ресницами и обернулась к мужу.

— Помилуйте, Аделаида Афанасьевна, — отвечал ей супруг, прикладывая к усам вышитую салфетку, — да зачем ему наши поля? Господин Березка ясно дал понять, что он желает приобрести земли, а мы ничего не продаем!

— Да? — Словно впервые узнав об этом, Аделаида Афанасьевна опять захлопала ресницами и опустила глаза в тарелку.

— А какого рода лошадей вы предпочитаете? — желая сгладить конфуз, быстро нашлась прокурорша, повернув голову к своему соседу.

— Статных-с. — Викентий Корнеевич посмотрел в глаза Катерины Демидовны и продолжил: — Высоких, с тонкими, грациозными ногами и выразительными, большими глазами!

Лицо Катерины Дмитриевны застыло восковой маской, но в душе ее случился какой-то переворот. Словно занавес, тяжелый и уже пыльный, раздвинулся и взору открылись неведомые дали.

— У нас именно такие, — как-то робко проговорила прокурорша. Но, тут же опомнившись, продолжила: — Но мы их не продаем.

— О, если любезный Карп Матвеевич изволит пригласить меня посмотреть на его прекрасных скакунов, я буду весьма признателен. — Березка с почтительным вниманием посмотрел на прокурора.

— Н-да! Непременно, — отвечал тот, запивая утку красным вином.

Когда обед закончился, господа вернулись в гостиную, где к их услугам были развернуты ломберные столы и раскрыт рояль.

Был теплый июньский вечер. Вечерняя заря уже догорела, и в небе сохранялась светлой полосой лишь память о ней. Легкий ветерок колыхал кисейные занавески на раскрытых окнах, где темными силуэтами виднелись кудрявые головы модных гераней. В воздухе пахло цветами. Летняя нега, еще не переросшая в жаркую страсть, томила душу. Ее пронизывали тонкие струнки комариного звона. Горели свечи. Большая, темнокрылая, уродливая бабочка, то подлетая к пламени одной из них, то шумно прибиваясь к потолку, металась по комнате.

— Анечка, дружок, сыграй нам что-нибудь приятное, — обратилась к Кабачковой хозяйка дома.

— Но я... — Щечки Анечки порозовели, а глазки заблестели. — Ну, если вы очень просите...

— Просим! Просим! — раздалось со всех сторон.

Анечка уселась за рояль.

— А кто будет перелистывать ноты? — снова вспыхнула она.

— Если позволите! — В мгновение ока около инструмента оказался Викентий Корнеевич, чем еще больше смутил юную исполнительницу.

Анечка играла правильно, но слишком заученно, старательно нажимая клавиши. Мелодия звучала как речь иностранца, выговаривающего каждую букву слова из неродного языка. Березка, казалось, следил только за нотами, не обращая внимания на то, как пухлые пальчики с розовыми ноготками шагают по клавишам. Когда произведение закончилось, Анечка с удовлетворением посмотрела на слушателей. Те одарили ее скромными аплодисментами.

— Мне бы очень хотелось привезти вам ноты совершенно новой песенки. Сейчас без нее не обходится ни один модный салон Петербурга. Все высшее общество столицы восхищается этой мелодией, — обратился Березка к Анечке, взглядом, однако, следя за мадам Кабачковой.

— Неужели вы бывали в лучших домах столицы? — удивилась Кабачкова, которой взгляд Березки показался неприятен. Слишком уж он был приторен, а мадам Кабачкова не любила сладкого.

— Бывал-с, — мягко, но с гордостью отвечал Березка. — Графине Белорецкой ручку целовал. — И он снова посмотрел на мадам Кабачкову.

Но и в этот раз его чары не произвели никакого впечатления на жену большого чиновника. Она лишь повела плечами и накинула легкую шаль.

— Ну, если маман и папа не будут против... — вдруг робко вставила Анечка, которая так и сидела за роялем, уставясь на клавиши.

— Отчего же не привезти? — басом прогремел Кабачков, не отрываясь от ломберного стола.

— Тогда я непременно-с, — тряхнул кудрями на военный манер Березка.

3

Конфуз с кринолином Аделаиды Афанасьевны в Грядинске забылся феноменально быстро. А причиной тому был Викентий Березка. Весь город облетела мистическая весть о том, что молодой человек вовсе не человек, а чудище какое-то. Рассказывали историю со слов генеральши Крапивиной, ее мужа Карпа Матвеевича и горничной Пелагеи.

Рассказ Крапивиной

«Явился к нам Березка в обозначенный день конюшни посмотреть. Мужа дома еще не было, отправилась я сама в конюшни лошадей показывать. Есть, как вы знаете, у нас очень хороший скакун — черный, тонконогий, Леска звать. Вот пришли на конюшню, я про Леску рассказываю гостю, глажу коню морду. А тут Березка и говорит, что конь ему очень нравится, а сам смотрит на меня так, что прямо совестно. Потом говорит, что хочет на нем хоть по двору пройтись. Я отвечаю, что, мол, лишнее это: конь-то не продается. А он настаивает: хочу, говорит, и все тут. Пришлось уступить. Позвала я конюха, Леску запрягли. Березка скинул сюртук, закатал рукава рубашки и прыгнул на коня. И тут я вижу, что на руках у него не вены просвечивают, а прямо ростки вьюнка вырисовываются. Бегут под кожей лианы зеленые, темные такие. А он заметил, что я руки его разглядела, спрыгнул с коня и говорит: “Продай Леску, а не то я его изведу”».

Рассказ Крапивина

«Вернулся я в тот день раньше обычного. Спрашиваю супругу, а мне слуга с порога докладывает, что в конюшне она с гостем — Викентием Корнеевичем Березкой. Пошел я туда, вижу, Березка сюртук снимает, а Катерина Демидовна вроде как недовольная стоит, руку к губам прижала. А молодец этот, будь он неладен, смотрит на нее так приторно, так сладко, прям вот до тошноты. Рукава закатал, прыг на коня. Прошелся по двору, спрыгнул, взял Катерину за руку и медленно так руку-то от губ отводит. А она, супруга моя, закраснелась и говорит: “Не продам коня!” Так он склонился над ней и отвечает: “Изведу ведь!” Катерина оттолкнула его и побежала в дом, даже меня не заметила. А я смотрю на руки Викентия-то, а они словно вьюнком подзаборным разрисованы. И вроде как вены вьюнок-то на руках».

Рассказ Пелагеи

«Пришел к нам барин незнакомый, длинный и худой. Барыню спросил. Я пошла барыню-то звать, а он хвать меня за руку, притянул к себе, а потом пониже спины-то и ударил легонько, а глаза-то у него так и светятся. Я засмеялась, вырвалась и пошла за барыней. Отправились они, значит, на конюшню. Я думаю, вот какой господин-то интересный, посмотрю-ка я за ним, что он делать на конюшне будет. Ну, сначала он барыню про коня спрашивал, она рассказывала, коня гладила. А господин-то зря времени не терял: все норовил руку свою поверх ее руки на коня положить. А в глаза-то уж ей как заглядывал. Я бы, ей-богу, разомлела. Смотрю, и она разомлела. Он тогда склонился над ней и поцеловал в губы. Барыня не противилась. Долго они так стояли, потом он давай сюртук скидывать да рукава рубашки закатывать. А барыня стоит, руку свою к губам прижимает. Господин-то на лошадь скок и давай по двору круги описывать. А она стоит, щеки румянцем горят, глаза огнем пылают. Но не злостью, а любовью прям. Тут он мимо меня на коне-то проехал. Я смотрю, а на руках у него вены налились. И не синие они, а темно-зеленые и похожи на вьюнок, что под забором растет. А потом господин этот с коня слез, к барыне подошел и что-то говорил. Она ему ответила, но господину это не понравилось. Тогда он сказал: “Изведу!” Я испугалась и в дом побежала».

Рассказы эти давали пищу сразу для нескольких сплетен и загадок. Во-первых, что за руки такие у молодого человека? Во-вторых, неужели Катерина Демидовна, строгая молодая женщина, которую никто ни разу не уличил даже в самом безобидном флирте, могла быть объектом соблазнения? В-третьих, кого хочет извести Березка — коня или прокуроршу?

По мере того как сплетни облетали город, обрастали они все новыми подробностями. Аделаида Афанасьевна услышала их уже в том виде, где руки у Викентия Березки были как ветки деревьев с накрученными лианами вьюна, которыми молодой человек обвил стан Катерины Демидовны и на глазах у мужа начал вытворять с ней непристойности, а конь тем временем тихо издох. Отчего издох конь, Аделаиде Афанасьевне не было интересно. Ее мысли занимали только обвитый стан и последующие действия молодого человека и, как оказалось, распущенной Катерины Демидовны.

— Вот уж не могла подумать, что эта женщина — образец добропорядочности — может так низко опуститься! — вздыхала молодая генеральша, распивая чай на террасе своего дома в имении Тычково, куда заехала к ней поделиться новостями жена ресторатора Огурцова. Лицо Аделаиды Афанасьевны розовело, а воображение рисовало такие сцены, о которых вслух благородные барыни не говорят. При этом генеральша отчего-то героиней рассказа видела себя. Это ее стан обвивали тугие ветви рук Викентия Корнеевича, это ее губ искали его ненасытные уста. — Как это все ужасно и низко! — вслух добавила она, приняв серьезный, полный осуждения вид.

4

Между тем Катерина Демидовна стала сама не своя. Чувство, ранее ей неведомое, охватило ее всю. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного по отношению к мужчине. Брак ее был крепкий, но стоял на фундаменте взаимовыгоды и уважения. Любовь с ее трепетом и жаром, болью и томлением еще никогда не пленяла ее душу.

Сейчас Катерина Демидовна ходила по дому как тень: тело ее было здесь, в комнатах, а душа томилась, улетая при каждом удобном случае туда, где были глаза, руки и губы Викентия Корнеевича. Ничто другое не могло вызвать ее интереса или улыбки. Ни конь, ни наряды, ни домашние заботы не занимали ее. Сядет, бывало, Катерина Демидовна за пяльцы — так и сидит, уставясь на рисунок, или нитки в руках перебирает, а в иголку не вдевает. Лишь только колокольчик на дверях возвестит о визитере, она вся обратится в слух, но, узнав, что это не он, вновь теряет всякий интерес к окружающему. Порой, особенно по вечерам, ходит Катерина Демидовна от окна к окну, словно призрак, и всматривается в даль. И так до самой ночи. А ночью глядит на луну, плачет и, была бы волком, завыла бы.

Викентий Корнеевич к ней визитов не делал. Слухи о происшествии в конюшне дошли и до него, но молодой человек только пожал плечами и гордо усмехнулся про себя. Сейчас он собирался в гости к Кабачковым, чтобы отвезти ноты Анечке.

Анечка ждала визита с трепетом, потому что знала уже и про поцелуй, и про руки-ветви, и про стан в объятиях. Когда на пороге ее комнаты возник улыбающийся Викентий Корнеевич, Анечка от неожиданности побледнела и рухнула в кресло.

Он подошел к ней медленно, заглядывая в глаза, потом нежно взял ее ручку и поднес к губам, все так же устремляя дула своих зрачков в ее невинные глазки. Анечка затрепетала, как горная лань, а сердце ее, казалось, уже покинуло клетку корсета и парило по комнате, как залетевшая невзначай синичка.

— Извольте взглянуть на ноты. — Березка внезапным движением извлек из-за пазухи тонкую тетрадь.

— Благодарю вас, — едва слышно вымолвила Анечка.

Викентий Корнеевич помог ей раскрыть ноты и принялся напевать записанный в них мотив. Потом он, склонившись над Анечкой, взял ее пальчик и принялся водить им по строчкам. Анечка тоже вступила с новой музыкальной фразы. Сначала голос ее дрожал, но потом понемногу окреп, и они уже вдвоем с Викентием Корнеевичем выводили мелодию.

Когда в комнату вошла госпожа Кабачкова, Березка стоял за креслом, на котором сидела Анечка, его губы были у нее над ухом, а руки, едва касаясь покрытых кисеей плеч девушки, листали ноты, которые Анечка держала перед собой.

— Прелестно! — грозно рявкнула Кабачкова.

Анечка выронила ноты и закрыла лицо руками. Викентий Корнеевич медленно выпрямился.

— Добрый день, Инесса Михайловна, — спокойно произнес визитер. — А мы вот музицируем.

— Ступай в сад! — скомандовала Кабачкова дочери.

Та, не отрывая рук от раскрасневшегося лица, вскочила с кресла и метнулась к двери. Березка ухватил ее за локоть и остановил.

— Собственно, мы как раз вас и дожидались, Инесса Михайловна, чтобы вы были нашей заступницей перед Олегом Антоновичем.

— В чем заступницей? В разврате, что ль?

— Супружество так не называют, — мягко возмутился Березка. — Я намерен просить руки вашей дочери.

Анечка непонимающе хлопала глазами и боялась взглянуть на маменьку. Инесса Михайловна на мгновение застыла, как огромная соляная глыба, а потом достала из рукава домашнего платья веер и начала им судорожно обмахиваться. Под ложечкой засосало, в голове рушился целый мир, который был так возможен, если бы Кабачковы через Анечку породнились с Огурцовыми.

— Это что ж, Анька замуж собралась? — неверной походкой к открытой двери комнаты шаркала мать Кабачковой, хромая и глухая старуха в завитом парике. Ее избирательный слух в этот раз уловил все, что нужно.

— Завтра непременно я приеду лично ко многоуважаемому Олегу Антоновичу, чтобы по всем правилам просить руки Анны Олеговны, прежде чем грязные слухи о нашей связи облетят город. — С этими словами Викентий Корнеевич поцеловал Анечку в щечку, откланялся дамам и, полный достоинства, вышел из комнаты, а затем и из дома.

Назавтра у Олега Антоновича он не появился.

5

Появился он у Катерины Демидовны. Июньская ночь уже украдкой заглядывала в окна прокурорского дома слезящимися звездочками, когда в саду послышались чьи-то шаги. Катерина Демидовна, от которой, как говорится, остались одни глаза, прислушалась. Она сидела в своей комнате, пытаясь читать, но шорох за окном отвлек от книги ее и без того слабое внимание. Шорох усиливался. Было понятно, что кто-то осторожно подходит к ее окну. Сердце Катерины Демидовны забилось, как лещ, пойманный в сети. В ушах, заглушая звуки из сада, слышался пульс — кипение крови. Она подошла к окну и выглянула как раз в тот миг, когда Викентий Корнеевич намеревался заглянуть внутрь, привстав на цыпочки.

— Вы? — едва слышно выдохнула Катерина Демидовна.

— Извольте убрать герани-с, — улыбнулся Березка.

Через мгновение он, подтянувшись на руках, уже был на подоконнике. Еще миг — и обе его длинные ноги в узких клетчатых брюках стояли лакированными ботинками на полу комнаты. Не дав Катерине Демидовне вымолвить ни слова, он скрепил ее уста поцелуем.

— Давайте сбежим ото всех и спрячемся в укромном месте, — зашептал Березка едва переводившей дух Катерине Демидовне, для которой весь мир был только в нем.

— Да как же так? — вопрошала она, накидывая на плечи шаль. — Это неправильно, — утверждала она, забираясь на подоконник. — Все это низко и не в моих правилах, — закончила Катерина Демидовна, оказавшись за окном в объятиях поймавшего ее Викентия Корнеевича.

Побег их имел конечной целью какой-то сеновал в конце улицы. Катерина Демидовна ничего не узнавала в темноте ночи, заглушаемой ударами сердца.

Свежая трава, недавно скошенная и едва подсохшая, наполняла сеновал запахом лугов. Лежать на ней было мягко и сладко. В прорубленную стену, через которую закидывали сено, смотрели звезды. Ночное небо высоким куполом уносилось вверх, а смятая трава, словно пуховая перина, топила в своих объятиях.

— Никогда еще не была я вот так... — тихо прошептала Катерина Демидовна, глядя на звезды. Потом она приподнялась на локте и посмотрела сквозь спутанную прядь темных волос на Викентия Корнеевича. Его глаза изучали небо. — Я люблю тебя! — шепнула Катерина Демидовна и прижалась к его руке.

Березка медленно, но нервно высвободил руку, отщипнул длинный стебелек и принялся пожевывать его кончик.

— Все так, — тихо произнес он и улыбнулся. — Одевайся, скоро рассвет. Тебе еще домой возвращаться.

Катерина Демидовна почувствовала, как подстреленной птицей рухнуло ее сердце из-под небесного купола. Она встала, застегнула все крючки и пуговки, достала травинки из волос, заколола пучок и размеренно произнесла:

— Я готова!

Когда небо озарил рассвет, розовый, как попка Купидона, она уже была одна в своей постели. Душа была пуста, как скошенное поле, только где-то далеко одиноким кузнечиком прыгало сердце.

6

В доме Кабачковых слезы лились рекой. Инесса Михайловна в дуэте со старухой матерью, как коршуны, снова и снова налетали на Анечку и щипали своими жестокими клювами ее беззащитную душу. Олег Антонович был зол. Постоянно требовал к себе то жену, то тещу, бранил их что есть силы за то, что под носом у себя не сберегли девку, а потом сидел в одиночестве, обхватив седую голову руками.

— Не углядели! Не уберегли! — только и повторял он в эти минуты.

Еще год назад, когда Анечке шел шестнадцатый годок, сговорились они с Иваном Петровичем Огурцовым, что породнятся семействами через брак детей — Анечки и Алеши. Лучшего союза и желать было нельзя! Большой чиновник Кабачков, ведавший, между прочим, и общественным питанием, и богатый ресторатор Огурцов, мечтавший расширить деятельность за счет казенных заказов, — это же тандем, как говорится, Самому Богу угодный! Да еще такая милость случилась: Алеша влюбился в Анечку самой первой и чистой любовью. И вот теперь все планы псу под хвост! А все этот пройдоха, этот моншер, этот жуир Березка! Откуда только его черти принесли?

Анечка между тем, став главной героиней домашней трагедии, вдруг почувствовала себя очень большой и значимой. Ей было приятно, что весь мир теперь вращается вокруг нее. Инциденту с Березкой она не придавала никакого значения. В ее памяти не осталось никаких объятий, все улетучилось, и она искренне не понимала, почему так обеспокоен папочка. Конечно, упреки матери и бабки злили ее, но в то же время подливали масла в огонь ее всевозрастающего самолюбия. Ей хотелось предстать перед своим женихом Алешей, который через месяц должен был оставить военную службу и вернуться в Грядинск, эдакой томной барышней, знающей себе цену, а не робкой девочкой, какой он ее оставил год назад.

Олег Антонович решил, что от Березки нужно избавляться откупом, пока грязные слухи не расползлись по городу и не достигли ушей Ивана Петровича. Глубоко вздохнув, он принялся писать записку ненавистному Викентию Корнеевичу, в которой просил молодого человека встретиться в означенном месте для выяснения условий сделки. Он написал «сделки» и остался весьма доволен явившимся подходящим словом. Отправив слугу доставить послание адресату, Олег Антонович немного успокоился и решил принять приглашение генерала Тыквы погостить с семейством в его имении, покуда ответ от Березки не будет получен.

Между тем вездесущий Викентий Корнеевич опередил его и в этом. Бросив до поры до времени свои грядинские дела, он уже мчался в Тычково — в гости к беспечной Аделаиде Афанасьевне. Ее рыжие кудри и голубые глаза витали перед его взором легкой грезой, пока летняя коляска уносила его из города по пыльной дороге.

7

Аделаида Афанасьевна, взяв парасольку молочного цвета с золотистым кружевом, отправилась гулять вдоль полей, которые ей всегда напоминали море. Она бродила одна, наслаждаясь солнцем, когда услышала позади чье-то частое дыхание.

— Барыня! — раздался внезапный крик. — Барыня, стойте! — К Аделаиде Афанасьевне бежала запыхавшаяся дворовая девка в красной косынке. — Там господин приехал молодой. Вас просил найти.

— Что за господин? И почему Илларион Федорович его не может принять? — нахмурилась молодая генеральша.

— Барин к соседям уехали. А господин именно вас видеть хотят, — едва переводя дыхание, доложила девка.

— Да что за спешка такая? — Аделаида Афанасьевна картинно закатила глаза, но отправилась обратно в имение. — Что за господин такой нетерпеливый? — ворчала она.

— Высокий такой, худой. Вроде как франт, — рассказывала девка, семеня за барыней.

— Франт! Ишь ты, слово-то какое выискала, — улыбнулась Аделаида Афанасьевна. — Во что же этот франт одет?

— Ой! — хихикнула девка. — Портки на них такие... Ну просто смех какие! Узкие, светлые и в клеточку. Точь-в-точь половик в людской. На шее бантик, как давеча детки барыни Огурцовой Мурзику привязывали. А волосы завиты и намазаны будто гусиным салом.

— Хм... Волосы светлые?

— Светлые, светлые-с, — кивала девка.

— Да это, никак, сам Березка к нам пожаловал!

Аделаида Афанасьевна незаметно для себя ускорила шаг. Налетевший жаркий порыв ветра начал трепать ее юбки и вырывать из рук парасольку.

— На-ка, возьми это! — Аделаида Афанасьевна всунула в руки девки свой зонтик, а сама подобрала юбки.

Девка, довольная, что ей доверили такую изящную вещицу, положила парасольку на плечо, покрутила, как делает барыня, свободной рукой подобрала подол сарафана и принялась вышагивать на цыпочках за Аделаидой Афанасьевной, представляя себя светской красавицей.

Увидев с террасы это нелепое шествие, Березка расхохотался. Аделаида Афанасьевна, заметив это, обернулась, выхватила зонтик из рук девки, слегка огрела им ее по голове и, сказав: «Пошла прочь, дура!» — изящно помахала ручкой Викентию Корнеевичу. Девка, пробегая мимо террасы, зачем-то показала гостю язык. Но барыня этого не видела.

— Что же вы к нам так внезапно? — поднимаясь по низеньким ступеням, обратилась Аделаида Афанасьевна к Викентию Корнеевичу.