Разрушение притекает к любой судьбе...

* * *
разрушение притекает к любой судьбе.
не могла удержать собой — не была в себе.
на прощание расписал горицветом склон,
пока выдалось мне видение-полусон:

точно я превратилась в звук,
ничего вокруг.
в сжатый, беззвучный крик,
укрощенный миг.

набежало зверье, шумело со всех сторон —
разбудить, поведать: уплыл, улетел, ушел.
и берег, и растил, и верил — учил всему,
а сейчас гляди, бросает ее одну.

да и принял бы кто такую к себе вообще?
подле мира стою, навязчивый гость в плаще.
все уменье: врасти корнями, покрыть корой
или с демоном жить в ущелии под горой.

я закрыла глаза, чтоб голос летел быстрей,
вышел шепот силен и светел:
возвратись со мной раскачивать суховей,
из лесных камней вытачивать снегирей,
уходить под воду смотреть на могучих рыб
или в прятки играть среди ледниковых глыб.
возвратись со мной воспитывать сыновей,
возвратись поджигать планеты.

ничего не ответил ветер.

тот же час превратилась в звук,
никого вокруг.
сжата в беззвучный крик,
укрощенный миг.


* * *
черепаха плывет, поднимаясь из темных глубин
на пылающий день, на поверхность из меди и кварца,
чтоб очистить от соли огромного глаза рубин,
разевая космический рот, озирая пространство.

горький воздух вдохнуть — значит быть, значит снова прожить
свою новую жизнь, свою жизнь, совершенно чужую,
значит снова соткать, сквозь века протащить эту нить
и потом натянуть, оборвать — но какую, какую!

синий блеск первороден, могуч, безнадежно един,
ослепительный блик, за который никто не в ответе.
нежно спит океан, как ребенок, безбрежно любим,
и сопит, и лежит, разогревшийся в солнечном свете.