Розыск о том, чего больше нет

Моей жене, другу и соработнику Елене Драгуновой, без чьей помощи и поддержки эта книга не была бы написана, посвящаю ее

Сегодня от сельца Гуменец ничего не осталось, кроме кладбища, где, по старой памяти и обычаю, потомки былых прихожан хоронят своих близких. Приход составляли окрестные деревни Ломы, Жоглово и дальняя, за сосновым бором, деревня Коскино, ныне уже нежилая, откуда прямо к Гуменцу идет заросшая подлеском лесная дорога, до сих пор различимая. Но речь в нашей работе будет идти преимущественно о собственно Ломах и Гуменце: Коскина практически уже больше нет, кроме пары домов, а Жоглово и все, что связано с ним, утяжелит этот Розыск. Потому и ограничимся деревней Ломы, где мы живем волею судьбы уже более 30 лет с перерывами, и местом былого сельца Гуменец, которое мы каждодневно созерцаем в некотором отдалении, за балкой, по которой продолжает неторопливое течение речушка Кость. Речонка эта мала — всего 25 километров до впадения в Сару, но в былые — можно сказать, благословенные — времена на ней стояло довольно много деревень. За советскую пору, коллективизацию, совхозные годы и исход (или сгон) былых насельников с этих земель, места эти весьма одичали — поля затянулись сорной березой, исчезли лесные и полевые дороги, ну а речонка весьма перегорожена плотинами, бессчетно налепленными проникшими сюда из-под Переславля-Залесского бобрами, — у бора она разлилась и затопила обширно былой лес, от которого остались высохшие исполинские березы. Места эти облюбованы гусями и утками — весной и осенью здесь гремят ружейные выстрелы окрестных охотников. Ничто уже не напоминает о былой густой заселенности берегов Кости. Ростовский искусствовед и историк А.Виденеева в своем интереснейшем исследовании «Ростовский архиерейский дом и система епархиального управления в XVIII веке» (М.: Наука, 2004) приводит список из полутора десятков деревень на Кости, которые принадлежали Архиерейскому дому. А если еще умозрительно добавить к этому списку сёла и деревеньки, которыми владели помещики, дворяне и первые граждане града Ростова Великого, то не будет преувеличением утверждать, что жизнь здесь просто кипела.

Первое упоминание

Истоки истории любого народа и любой земли теряются во мгле и безвестности бесконечного времени. Уделом историков остаются предположения, гипотезы и домыслы, скорее сгущающие недоразумения по поводу исторической истины, ежели таковая вообще существует, чем проясняющие хоть что-то. От начала исторического бытия Русской земли нас отделяют всего полторы тысячи лет, но до сих пор не утихают вековые споры о том, действительно ли призваны были на Русь варяги, или это позднейшие вставки в древние летописи неких давешних русофобов и проводников международного заговора против России? Достается не только отцу русской истории Н.Карамзину, но и отцу европейской истории Геродоту — каждому за свое. А как ответить на вопросы о принципах современного летосчисления?.. Или на вопрос: кем все-таки был Иван Васильевич Грозный — великим политиком, воином, молитвенником и царем, раздвинувшим, как никто, пределы Руси, или же людоедом и мясником, Калигулой XVI века? Ответа нет. Свидетельства зыбки. Еще больше злонамеренной лжи «желтой прессы» минувших веков. Как пример из другой, правда, эпохи — книга Прокопия Кессарийского «Тайная история», составленная византийским императорским угодником уже после того, как «лев умер». Пока василевс был при своих великих делах, борзописец воспевал его деяния до небес, теперь же — «сказал правду» и «выбрал свободу». Какой там людоед Грозный!.. Царь Иван просто невинный младенец в сравнении с почившим львом-императором — как представил его нам «объективный» самовидец-историк. Только имя этого палача Византии в окропленной невинной кровью царских одеждах — Юстиниан Великий, и никто, кроме разве что равноапостольного Константина Великого, не сделал для Церкви столько, сколько Юстиниан. Со своей женой Феодорой он был причислен к лику святых. Наверное, до отцов Церкви не дошла писанина Прокопия?.. И после этого — какова цена как источника «Тайной истории»?.. Меня удивляет тот факт, что грязный опус Прокопия до сих пор находится в «научном обороте». Да и как им пренебречь — памятнику лукавого византийца без малого полторы тысячи лет... Освящен, так сказать, временем... Но это так, к слову.

Исходя из всего этого, а именно из условности и приблизительности любого исторического размышления и построения, мы и начнем малое наше разыскание о лоскуте земли в ростовских пределах, и основным нашим принципом будут только факты, чудом и Промыслом Божиим сохраненные до сих пор.

О седой древности Ростовского края нечего особенно распространяться: город впервые помянут в летописи под 862 годом, и совсем недавно отмечена была 1150-я годовщина этого события, но, по сути, попаданию в письменные анналы предшествуют долгие века безмолвного и безвестного существования. Рискну предположить, что на берегах озера Неро и на окрестных землях славянские и мерские племена жили всегда. Граф Уваров, исследовавший в середине XIX века сотни погребальных курганов близ недалекого от нас села Шурскол, датировал захоронения X–XII веками, а в крупном подростовском селе Угодичи в 1913 году в составе найденного клада были монеты VI–VIII веков. Подобные два клада с обильным чеканным серебром IX века обнаружены в 20-х годах ХХ века совсем рядом с нашими Ломами — в деревнях Анциферово и в Алевайцино. По легенде, озвученной такой же легендарной летописью Хлебникова (сгоревшей в пожаре), Анциферово получило свое название по имени разбойника Анцифора, закопавшего где-то в этих местах награбленные сокровища. При всем скептицизме моем к таким вот рассказам анциферовский клад 20-х годов о чем-то подобном все же свидетельствует. Что говорить, славен и горд был своей древней историей Ростов Великий. Ростовцы ходили воевать Киев (в 882 году) и дважды — воевать Царьград (в 907 и 911 годах). Первым удельным князем на этой земле был сам Ярослав Мудрый, и его родной брат князь Борис крестил древних ростовцев в озере Неро. Так в контексте общей ростовской истории неразрывно протекала жизнь и здесь, на наших двух холмах — Гуменецком и Ломском.

Ничего не известно о прежних владельцах наших деревень. Кроме мифологических измышлений угодичского самородка-краеведа Артынова, ссылающегося на некие рукописи и летописи, «погибшие в огне», непроглядная тьма и глухая стена неизвестности. Но для полноты картины я все-таки приведу крайне сомнительные и вполне сказочные данные Артынова — за полным отсутствием чего-то более прочного и достоверного:

«Гуменец или Гуженец, казенное село, при пруде, в 15 верстах от города; в нем четыре двора, 11 ревизских душ и девять наделов.

Церковь в нем каменная, одноглавая, в связи с колокольнею, построена прихожанами в 1809 году, с тремя престолами:

1) Покрова Пр. Богородицы,

2) Димитрия Селунского и

3) Преображения Господня.

Раньше же здесь была деревянная церковь, которая в 1802 году сгорела от грозы.

Чудотворных икон и старинных предметов, а равно старинных книг и рукописей в здешней церкви нет.

Крестные ходы в приходе бывают следующие: 8 мая в селе Гуменце, установлен в 1867 году по обещанию; 10 июля в дер. Ломах, установлен давно по обещанию; 27 июня и 16 августа в дер. Жеглове, установлены по случаю пожаров; 24 июня, в Ильинскую пятницу, в дер. Коскине, и 9 августа в дер. Поникарове — установлены по тому же поводу.

По свидетельству рукописи Хлебникова (именно на ней базируется артыновская мифология; рукопись погибла в огне, и комментировать здесь, таким образом, нечего. — А.Г.), в старину на месте села Гуменца было жилище князя Силослава-Ратобора, а в позднейшее время здесь была вотчина князя Ивана Андреевича Голени, перешедшая потом к его потомку — Ивану Васильевичу Голенину-Меньшому; последним же владельцем этой вотчины был князь Дмитрий Борисович Щепин-внучек. (Для полноты картины приведу краткую справку из Википедии: «Голенины-Ростовские, князья. — Потомки Рюрика в XVIII поколении, из старшей отрасли удельных князей ростовских, Федор Иванович имел прозвище Голеня. Сыновья его приняли фамилию Г.-Ростовских. Младший из них, князь Андрей, был воеводою в походах 1496–1508 годов. Род этот пресекся во второй половине XVI века». — А.Г.) Что же касается названия села Гуменец, — продолжает А.Титов, — то, по словам старожилов, оно произошло потому, что тут были некогда архиерейские гумна и житницы, следов которых, впрочем, не сохранилось».

Приведу еще краткое упоминание о некогда удельных князьях Голениных:

«В XIV–ХVI веках земли, где находилось село, принадлежали князьям Голениным — одной из боковых ветвей удельных ростовских князей. Один из них, бывший великокняжеский наместник в Ростове князь Иван Васильевич Голенин Большой, ушел в монастырь, а позже стал архиепископом ростовским Тихоном. В архиепископы Тихон был рукоположен 15 января 1489 года из архимандритов ярославского Спасо-Преображенского монастыря. <...> В 1503 году по болезни он оставил епархию и удалился в Борисоглебский монастырь в Борисоглебском, под Ростовом».

Несколько дополнительных слов из разрозненных сведений следует сказать об этой фигуре — бывшем удельном князе-архиепископе, ныне местночтимом святом в Борисоглебском монастыре.

Первое упоминание о высокопреосвященнейшем Тихоне относится к 1489 году, когда он из настоятеля ростовского Спасского монастыря (здесь разночтение, устранить которое не представляется возможным. — А.Г.) был возведен на древнюю Ростовскую кафедру. Архиепископ Тихон был свидетелем и непосредственным участником великих церковных и гражданских событий. При нем были обретены нетленные мощи святых благоверных князей Василия и Константина, ярославских чудотворцев. Ростовский святитель участвовал в избрании и посвящении предстоятелей Русской церкви — митрополита Зосимы (1490 год) и митрополита Симона (1495 год) и управлял всей полнотой Церкви как архиерей главенствующей епархии в период после низложения митрополита Зосимы в 1494 году. Архиепископ Тихон был участником выдающегося события — Освященного собора 1492 года, утвердившего Пасхалию на восьмую тысячу лет и документально засвидетельствовавшего признание Русской Церковью своего преемственного по отношению к Византии служения. Святитель Тихон был соратником Иосифа Волоцкого и архиепископа Геннадия Новгородского в борьбе Русской Церкви с ересью жидовствующих, сотрясшей основы Руси в конце XV столетия. После деятельного 13-летнего управления Ростовской епархией, в 1503 году, он ушел на покой в ростовский Борисоглебский монастырь, где мирно отошел ко Господу в 1511 году. Надпись на белокаменном надгробии гласит:

«Лета 7020 месяца ноября в 12 день на память иже во святых отца нашего Иоанна Милостиваго преставился раб Божий архиепископ Тихон Ростовьски и Ерославски»^[1].

Почему так много внимания я уделяю личности архиепископа Тихона? Дело не только в том, что этот выдающийся иерарх был потомственным владельцем наших земель, что само по себе примечательно и ценно, но и в том, что, по мнению некоторых исследователей, знаменитый Гуменецкий иконостас, ныне пребывающий в пятом зале Ростовского исторического музея, был написан именно при архиепископе Тихоне, в первые годы его святительского служения, силами лучших московских иконописцев. Но о гуменецких иконах, об их происхождении, перенесении и судьбе, здесь будет еще отдельная главка.

Купец и патриот града Ростова А.Титов добавляет в своем розыске конца XIX столетия о Ломах, но «в преданиях» опять-таки цитирует Артынова и опосредованно Хлебникова:

«Ломы, казенная деревня Гуменецкого прихода, при пруде и колодцах, в 14 верстах от уездного города; в ней 42 двора, 129 рев. душ и 128 наделов. Известна своими колбасными заведениями.

По преданию, в начале XVII столетия на этом месте жил ростовский воевода князь Афанасий Васильевич Лобанов, бывший для Ростова вторым Шемякой и смеявшийся даже над словесными и письменными увещаниями Ростовского митрополита Ионы II; об этом кн. Андрее до сих пор существует особая легенда...» (Титов А.А. Ростовский уезд Ярославской губернии. 1885).

Об этой легенде, к сожалению, нам ничего не известно.

Я привожу эти письменные свидетельства Артынова-Хлебникова не в силу их научности, но только потому, что других источников просто не существует.

К сожалению, не представляется также возможным точно определить, как и когда лоскут нашей земли стал принадлежать Ростовскому архиерейскому дому. Можно только условно принять обычную схему: владельцы угодий по разным причинам в духовных завещаниях уступали право владения Церкви в обмен на «вечный помин души». Так, к примеру, произошло с сельцом Поникаровом, расположенном невдалеке от Ломов и Гуменца. С 1819 года жители Поникарова тоже были приписаны к гуменецкому приходу. Нам еще придется говорить об этом селении в связи с перенесением оттуда на Гуменец знаменитого иконостаса, о котором я говорил выше, ныне находящегося в экспозиции Ростовского исторического музея. Поникарово принадлежало в числе других вотчин московскому дьяку Даниле Киприанову сыну Мамыреву. Судя по всему, именно он, а не архиепископ Тихон Голенин был заказчиком знаменитых икон в иконописных мастерских Оружейной палаты, — как видим, и здесь у историков и искусствоведов существенные расхождения, но о том еще ждет нас подробный и обстоятельный разговор, — но спустя столетия обретаем это сельцо в собственности уже Троице-Сергиевой лавры. Скорее всего, такая же судьба была и у наших деревень.

В 20-х годах XVII столетия отголоски Смутного времени все еще ощущались по всей Русской земле. Избранный на царство в 1613 году Михаил Федорович Романов совместно со своим отцом, многомудрым патриархом Филаретом, неустанно наводили порядок в разоренном государстве. В 1629 году дошла череда и до ростовских пределов. Напомню, что патриарх Филарет в Смутное время был Ростовским митрополитом, а сельцо Гуменец в числе прочих было в ведении Ростовского митрополичьего дома. Не исключаю возможности того, что основатель правящей династии Романовых бывал в этих местах: инспектировал, отдыхал, собирал грибы в окрестных лесах, сидел с удицей на берегу Кости... В 1629 году в Ростов были отряжены дворянин, московский князь Андрей Никитич Звенигородский и с ним дьяк Михаил Бухаров, тщанием и невероятными трудами которых были составлены Писцовые материалы 1629–1631 годов, в них и находим первые достоверные сведения о людях, что здесь жили:

«Село Гуменец на речке на Кости. А в нем место церковное, что был храм во имя Покрова Пречистые Богородицы, сожгли литовские люди в 127 году, да три места церковных причетников. Пашни церковные середние земли десять чети в поле, а в дву по тому ж. Сена десять копен. В селе ж двор митрополич, бобыль Тихонко Парфеньев да три места дворовых. Пашни паханые середние земли полчетверика да пашни ж, наездом пашут на митрополита того села и деревень крестьяне, пятнадцать чети, да перелогом и лесом поросло девять чети бес получетверика в поле, а в дву по тому ж. Сена пятьдесят копен» (с. 47).

Отметим, что храм сожгли «литовские люди», по моим расчетам, в 1618 году, то есть через пять лет по окончании Смуты. Непроходимые дебри долго скрывали ненасытных тогдашних разбойников, и живительная опара Смутного времени долго еще остывала.

Храма не было, не было и людей, кроме смотрителя митрополичьего двора Тихонка Парфентьева. К 1646 году храм уже, по всей видимости, возвели. К этому году относятся новые Писцовые материалы, о которых мы скажем чуть ниже. Продолжим же цитировать пока документы 1629 года:

«Деревня Ломы на речке на Кости, а в ней крестьян Анфилко Епимахов, Илейко Ильин да брат его Павлик, Купърик Иванов, Ивашко Васильев, Богдашко Иванов, Ивашко Епимахов, Потрекейко Максимов, Тренка Борисов, Кондрашъко Гурьев, Ивашко Мареев, да бобылей Федотко Микитин, Мишка Васильев, Ивашко Ильин. Пашни паханные середние земли четь с осминою да перелогом и лесом поросло семьдесят восмь чети с осминою в поле, а в дву по тому ж. Сена около поль тритцать копен» (с. 46).

Итого — без женщин и малых детей всего в Ломах жило четырнадцать человек. Есть все основания считать этих давних людей основателями крестьянских родов, просуществовавших на нашем холме практически до начала нового тысячелетия. Храм, к приходу которого некогда относились крестьяне деревни, был уничтожен, поэтому крестьяне временно — до постройки нового — были приписаны к приходу села Шурскол (см.: Писцовые материалы. Т. 1).

Завершает эту часть описи Савиного стана следующий итог:

«А всего в вотчине ростовского митрополита (Варлама. — А.Г.) в Савине стану, опричь того, что за ево детми боярскими, одиннатцать сел да четыре селца, дватцать две деревни живущих, дватцать четыры пустошей. А в них девять церквей да два места церковных (то есть два храма были утрачены в Смуту. — А.Г.), а у церкви дватцать шесть дворов живущих да двор пуст, да три места дворовых церковных причетников, да три кельи нищих. <...> Сена четыреста копен. В селе ж и деревнях и на пустошах девять дворов митрополичьих, двор митрополичья сына боярского, два двора прикащиковых да восмь дворов конюховых, двор скотей, двор солодеников, двор мелничной, 345 дворов крестьянских, людей в них 477 человек, 111 дворов бобылских, людей в них 116 человек, семь дворов пустых, 102 места дворовых».

Через семнадцать лет, «Лета 7154-го, генваря в 30 день, государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии указал Микифору Юрьевичю Плещееву ехать в Ростов на посад переписать посадцкие дворы и в них людей по имяном с отцы и с прозвищи и всяких торговых и ремесленых людей, и на дворничестве дворников, и на церковных землях бобылей и бобылок, и в Ростовском уезде в государевых дворцовых в волостях и в патриарших и в митрополичих, и во владычних, и монастырьские вотчины, и бояр, и околничих, и думных людей, и столников, и стряпчих, и дворян московских, дьяков и приказных людей, и жилцов, и дворян, и детей боярских городовых, и иноземцов, и всяких чинов служилых людей, и отставленных дворян и детей боярских, и вдов, и недорослей поместья и вотчины в селах и в деревнях, и в вотчинках с пустошами крестьянские и бобылские дворы, и которые живут на церковных землях бобылей и бобылок с отцы и с прозвищи, а подьячего ему указал государь взять в Ростове из съезжей избы Кипреяна Щапова, приветчи к кресному целованью».

Читаем далее:

«Село Гуменец, а в нем двор митрополичей, а в нем дворник Июдка Павлов, у него сын Левка мал. В том селе крестьян: Родка Тихонов; крестьянин Сенка Тихонов с братом с Микитою; крестьянин Селиверстко Ермольев, у него сын Якимко, у Якимка сын Митка мал; бобыль Федка Игнатьев, у него сын Паршка мал; крестьянин Богдашко Ермольев, у него пасынок Вавилко да Сергунка Дементьевы дети».

По всей видимости, деревянный храм уже выстроен. Поэтому увеличилось и народонаселение Гуменца. Прежний смотритель, бобыль Тихонко Парфеньев, в списках уже не значится. Может быть, помер, может, митрополит перевел его на другой двор.

Иная картина в 1646 году и в Ломах:

«За ростовским же митрополитом Варламом <...> деревня Ломы, а в ней крестьян: крестьянин Ондрюшка Иванов, у него сын Евсевейко; крестьянин Трофимко Борисов, у него зять Ефремько Тимофеев; крестьянин Федка Пинаев, у него сын Федотко; крестьянин Кондрашко Гурьев (был в переписи 1629 года. — А.Г.), у него племянник Оверка Тарасов; вдова Василиска, у нее сын Сенка маленек; крестьянин Федотко Микитин (был в прежней переписи. — А.Г.); крестьянин Томилко Анисимов, у него сын Ондрюшка; крестьянин Мишка Иванов, у него сын Кирилко маленек; крестьянин Ярунка Олтуфьев, у него сын Лифанко маленек; крестьянин Мишка Васильев (был в переписи. — А.Г.), у него сын Якимко маленек; крестьянин Ивашко Ильин (был в переписи. — А.Г.), у него сын Якунка; крестьянин Павелко Ильин, у него сын Калинка; крестьянин Якунка Ильин; бобыль Тренка Иванов, у него сын Кирилко маленек; крестьянин Ивашко Иванов, у него сын Сенька; крестьянин Филатко Васильев, у него сын Власко мал; крестьянин Якунка Васильев, у него сын Мокейко Ильин; бобыль Тренка Иванов».

Итого — в деревне Ломы без женщин и детей числится уже 20 крестьян.

На полтора столетия достоверная история здесь прерывается. Но мы знаем самые общие процессы, затронувшие владельческую сущность этих мест, и первое среди этого — секуляризация церковных земель. К середине XVIII столетия государственная казна весьма истощилась из-за множества войн, которые вела Россия. Дворяне, первейшей обязанностью которых была военная служба, за оную получали жалованные земли с крестьянами. Но все имеет конец, и к царствованию Екатерины II земель дворцового ведомства практически не осталось. Прежде наши насельники были митрополичьими крестьянами. Среди «владетелей» их были такие выдающиеся личности, оставившие глубокий след в русской истории, как архиепископ Тихон Голенин-Ростовский, патриарх Филарет Романов, святой митрополит Димитрий Ростовский, великий строитель Ростова и всей ростовской земли митрополит Иона Сысоевич, недавно канонизированный в лике святых архиепископ Арсений Мациевич, из рук Екатерины II получивший мученический венец... Теперь же церковные крестьяне стали государственными, казенными.

Затрудняюсь сказать, что было предпочтительнее.

Гуменецкое духовенство

По понятным причинам современный исследователь вынужден блуждать в исторических потемках практически на ощупь: жизнь той поры была проста и обыденна, архивные записи если и велись для Ростовского архиерейского дома, то в связи с отчуждением церковных земель при Екатерине II, круто и навсегда преломившим древнерусский — во многом — устой тогдашней жизни, а также с перемещением епархиального центра из Ростова в окрепший и расстроившийся волжский град Ярославль большие массивы старых документов были просто оставлены, если не сказать брошены за ненадобностью в ростовском кремле. Очевидцы рассказывали о грудах письменных свитков, валявшихся в переходах и в башнях кремлевских стен. Их использовали для растопки печей, для заворачивания мяса и рыбы на ростовском торгу и прочих хозяйственных нужд, то есть никакого значения документам не придавали. И верно ведь: раз епархиальному начальству не надобно, зачем это простому народу?.. Только в следующем, XIX столетии такие патриоты, как просвещенные купцы Титовы, Плешановы и поминаемый выше Артынов, по крупицам собирали остатки как архива, так и разрозненных летописей; но и собранное ими толиким трудом со временем попадало в руки недостойных наследников-невегласов, которые мало что разумели в предмете, коллекции документов утрачивались, разобщались или гибли в пожарах (как многое из собрания угодичского купца Артынова. Слава богу, что А.Титов опубликовал в конце XIX века многое из того, чем владел и что было доступно ему, — потеряли бы, несомненно, и это), потому и наши крупицы, чудом выловленные из «тонн словесной руды», случайны, невероятны, но вместе с тем очень ценны. Итак, вот то малое, что добыли мы, — первые реальные имена священно- и церковнослужителей сельца Гуменец.

В 1722 году — первое упоминание имени гуменецкого священника: «Книга Ростовского уезду Верзненского заказу вотчины Дому Преосвященного Георгия Епископа Ростовского и Ярославского». Им был Федор Никифоров, который дожил до весьма преклонных лет. Он упоминается также в 1738–1739 годах в числе тех, кто здесь несли послушание, жили и окормляли народ:

«священник (поп) Федор Никифоров и жена его Марья Алексеева, бездетные. В 1750 году они все еще живы и пребывают при деле, обоим уже за 80 (ИДР^[2] Ростовского уезда за 1750 год). В 1738 же году помогают священнику:

дьячек Алексей Демидов — 56 лет, жена его Наталья (Настасья?) Иванова — 48 лет; дети их: Анна — 20 лет; Прасковья — 18 лет;

того ж села пономарь Иван Федоров — 46 лет; жена его Ефросинья Степанова — 41 год; дети их: Тимофей — 6 лет; Анна — 5 лет; Марина — 2 года».

Еще два имени, причастных к истории Гуменца, но, к сожалению, без указания годов пребывания, находим в «Росписи Ростовской епархии Петровского уезду Троицкого заказу села Троицкого что в Бору церкви священника Алексея Иванова с причетники» под № 5:

Села Гуменец священник Стефан Алексеев, 52; жена его Праскева Алексеева, 43, бездетны. (В Исповедную роспись села Троицкого гуменецкие духовные попали по причине исповеди у друга-священника, как и указано в документе. — А.Г.)

Предполагаю, что о. Стефан жил и служил здесь после 1750 года, заменив престарелого о. Федора.

Но в 1782 году у некоего дьячка обнаруживается «жена Федосья Степанова, 21 год, взятая Ростовского уезда с. Гуменца действительного священника дочь», то есть можно предположить, что ее отцом был тот самый священник Стефан (в просторечии Степан) Алексеев, именованный выше с супругой своей Параскевой. Более того, в Исповедной росписи от 1789 года находим, что настоятелем в том году был священник Иоанн Стефанов, с большой долей вероятности сын все того же Стефана Алексеева. Александр же Иванов, будущий настоятель на Гуменце с 1800 года, числился пока что пономарем, ему 21 год, и он холост. Не совсем понятно, как о. Александр стал все-таки настоятелем: будущая супруга его не имела к Гуменцу никакого отношения, о чем будет сказано ниже.

Здесь следует сделать некоторое отступление — для тех читателей, которые не знают церковных особенностей синодального периода Русской православной церкви. В силу жесткой и практически непреодолимой сословности русского общества церковное место намертво закреплялось за священническим родом. Приход передавался от поколения к поколению (как правило — отцом старшему сыну). Если сыновей не было или они еще были малы, церковное место закреплялось за священнической дочерью, и соискатель церковного места — происходивший, как правило, из духовного сословия, но в силу того, что старший сын был один, а младших могло быть и несколько, то есть предполагаемое место отца-священника уже было фактически занято старшим, — дабы получить место служения («хлебы духовные» — как это метко называлось на Украине), должен был жениться на поповне и только тогда получить все права на приход. Таковыми и были эти гуменецкие поповские дети — Федосья Степанова (Стефанова) и Иоанн Стефанов; девушка была отдана за дьячка, который был из тех самых безместных младших поповичей, но не получил по непонятным причинам образования в Ярославском духовном училище, куда епархиальное духовенство отдавало своих сыновей в обязательном порядке, а приход унаследовал сын о. Стефана (Степана) Иоанн. Но, видимо, за этим родом храм не удержался по неизвестным сегодня причинам. Как правило, правящий архиерей имел списки как безместных поповичей, так и «вдовствующих» приходов, где были свободны или освобождались по вышеозначенным причинам священнические места, и устраивал браки по своему усмотрению. Думаю, в ту пору неведомо было молодежи понятие о какой-то там «любви». Отец приказал, архиерей благословил — будь любезен, шагом марш под венец. Так и жили — и по многу рожали детей без всяких рассуждений о будущем и о чем-то там еще (из французских галантных романов). В некотором смысле эта практика наследования церковного места еще держится и в современной Русской православной церкви: так, мне известны несколько храмов в Белгородской епархии и здесь, в Ростове Великом, где литургисает уже третье поколение одной семьи. Конечно, без благословения и благоволения правящего архиерея такое дело сегодня просто немыслимо, в синодальный же период это было рутинной практикой. Вот, допустим, именование одного из сотен консисторских дел в Ростовском архиве: «Дело о закреплении священнического места Ростовской Николо-Спольской церкви за будущим зятем дьякона Ростовского Успенского собора Андрея Ржевского», 1858 год. Из самого заголовка его все становится понятным, не так ли?

В 1800 году Гуменец на долгие годы — более 50 лет — переходит к другой священнической династии, которая к середине XIX века получает прозвище Розовы.

В дальнейшем я еще не раз вернусь к духовенству прихода, и мы проследим в доступных нам подробностях жизненные пути каждого из священников храма Покрова Божией Матери. Дабы не утяжелять своего исторического розыска, я сосредоточу внимание именно на духовенстве, от силы дважды или трижды перечислив полные списки крестьян деревни Ломы (вариативное: Ломъ, как иногда в документах) из Исповедных росписей, с начала XIX века исправно подаваемых в Духовное правление города Ростова вплоть до 1861 года, когда произошел очередной мощный слом общественного и государственного уклада имперской России — освобождение крестьян, повлекшее за собой медленное, но неуклонное сползание общества в пучину социальной революции 1917 года, а сам царь-освободитель был убит террористами «Народной воли». Почему я избираю такой усеченный подход?

Во-первых, крестьян даже в Ломах той поры было довольно много, семьи имели по 5–7 детей — подробное изложение исповедных росписей по каждому году придало бы этому Розыску неудобочитаемый вид. А если приобщить сюда прихожан из Жоглова, из Коскина и Поникарова (в отдельные годы)?.. Да и на Гуменце жило довольно крестьян, меньше, чем в Ломах, но все же...

Во-вторых, читатель увидит, что собственно фамилий у крестьян не было практически до последней трети XIX века, а те, у кого они все-таки имелись, в некотором смысле являлись выдающимися людьми в деревенском, а затем и в ростовском контексте. Таковыми были, к примеру, Лыковы, ростовские купцы 2-й гильдии, происходившие из Ломов. О них еще будет у нас разговор в отдельной главе. У гуменецкого духовенства тоже, как увидит читатель, не было привычных нашему уху фамилий (Алексеев, Федоров, Степанов — это имена отцов), фамилии у духовенства появляются немного раньше, чем у крестьян, причем довольно затейливые. Это объясняется причудами ярославского архиерея, в чьем ведении находились духовное училище и семинария, в которых обязаны были учиться уму-разуму дети «мужеска полу» подчиненного ему епархиального духовенства.

Так, в нашем, сугубо гуменецком, случае невесть когда священническая династия, перебравшаяся со знаменитым иконостасом из соседнего Поникарова в самом начале XIX века, к 40-м годам стала прозываться Розовыми, а один из них, Флегонт, во время учебы в училище стал Преображенским, при этом дело происходило в 1827 году, судя по епархиальному делу о его розыске (по причине болезни не вернулся в училище после каникул); примечательно: его отец, гуменецкий настоятель Александр Иванов, прозываться Розовым так и не стал до окончания жизни — и в этом ничего не было странного и необычного. О том свидетельствует и консисторский указ от 1852 года под № 18312 (в Ростовском архиве) — «Об обязательном написании фамилий на прошениях и других бумагах духовенством», о десяти полновесных листах. Только с этого года твердо и необратимо укореняется обычай носить и фамилию (прозвище), помимо отчества. Первыми фамильные прозвища получило высшее сословие — дворянство, затем — духовенство, а потом черед дошел и до крестьянс