Розыск о том, чего больше нет

Василий Александров Розов

Итак, о. Василий родился уже на Гуменце в 1804 году. Кратко о нем: жена Василия — Олимпиада Иосифова (1812 года рождения), дочь священника Иосифа Великосельского, бракосочетались 7 июня 1829 года. Об их бракосочетании есть документальная запись (Ростовский филиал ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 8328):

«Метрическая книга с. Алешково Ростовского уезда за 1829 год.

Л. 6 об.

Браки.

Запись № 7.

7 июня.

Ростовского уезда села Гуменца священника Александра Иванова сын его жених, студент, кончивший курс богословских наук Ярославской семинарии, Василей Розов и невеста, того ж уезда села Алешкова священника Иосифа Петрова (прим.: Великосельский) з дочерью его девицей Олимпиадой, обоих их, первым браком.

Указанный обыск учинен был, при котором поручителями были Ростов. уездного суда колегский легистратор Иван Петров Козлов (зять Василия, муж его старшей сестры Татьяны. — А.Г.) и села Ивакина пономарь Иван Михайлов; венчал я, священник Иосиф Петров (прим.: Великосельский), с причетниками своими (прим.: дьячок Алексей Филиппов Алешковский и пономарь Киприан Филиппов Смирнов)».

У Василия и Олимпиады дети: Александр (1834), Анна (1837) — к слову, муж этой Анны, о. Николай Никологорский, на некоторое время унаследует гуменецкий приход в 1855 году, — Надежда (1842), Екатерина (1846) — две последние девушки так и остались в девичестве и в 70-х годах проживали с престарелыми родителями на Гуменце.

Александра, старшего сына Василия Розова, тоже находим в сторонних документах и косвенно можем проследить его дальнейшую судьбу, но уже вне родного сельца (ГАЯО. Ф. 230. Оп. 3. Д. 5664):

«Метрические книги церквей Ростовской округи. 1859 год.

Села Деревень.

О браке.

Лл. 1947 об. — 1948.

Запись № 4.

Генварь, 25-е.

Жених — кончивший курс Ярославской духовной семинарии ученик Александр Розов, поступающий в село Кулачево в диаконы, 24 года.

Невеста — после умершего Ростовского уезда села Деревень Арсения Малиновского (фамилия нечетко) дочь девица Ольга, прав., 1-м браком, 20 лет.

Поручители по жениху: священник Ростовского уезда с. Спасского, что на Городце, Платон Розов (дядя Александра, старший брат его отца Василия. — А.Г.) и Угличского уезда с. Рахманова Григорий Матвеевский.

По невесте: Угличского уезда с. Васильева священник Александр Малиновский (неразб.) и Ростовского уезда с. Деревень Евгений Малиновский (неразб.)».

Похоже, за умершим уже к тому времени дядей (или ушедшим по старости на покой) Александр унаследовал и приход, ибо через 12 лет в Клировой ведомости церкви села Спас-Городец за 1871 год значится следующее, для нас примечательное (ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 2811. Л. 101 об. 102.):

«Священник Александр Васильев Розов, 36 лет <...> в 1863 году мая 12 дня Преосвященным Нилом Архиепископом Ярославским и Ростовским посвящен к означенной Преображенской церкви во священника, грамоту имеет.

(Уже) Вдов.

Дети его:

Мария — 11 лет,

Василий — 9 лет,

Анна — 8 лет,

Платон — 6 лет,

Раисса — 4 года».

Замечу, что сам Василий только в 1847 году в документах стал прозываться Розовым. В консистории есть дело о совместном наследовании им и его братом Платоном Розовым, священником в с. Спасском на Городце, — они вместе наследовали имущество сестры своей Татьяны Александровой, вышедшей замуж за коллежского регистратора Козлова и умершей в 1847 году. От нее братьям-священникам достались дом и земля в Ростове, купленные в 1824 году, а мужу, Ивану Козлову, из движимого имущества она завещала одну четверть, а из недвижимого — одну седьмую часть. «Раздел этого имения предоставляется миролюбному их священников согласию».

Как видим, по некоторому малолетству своему и по не закончившейся к тому времени учебе старший сын Василия Александр не смог получить после отца гуменецкий приход, с которого о. Василий был смещен в 1854 году. В 1855–1861 годах здесь настоятелем числится о. Николай Никологорский, муж Анны Васильевой, зять о. Василия Розова, но и во все время его настоятельства длился и продолжался скандал с отстранением от должности просвирницы Агафониковой. Отец Николай был дважды штрафован за нее правящим архиереем — каждый раз на 3 рубля серебром «в пользу сирот», — и, похоже, девица-просвирница его перемогла, ибо вплоть до 1878 года встречаем ее все еще на той же должности и на том же месте, а о. Николая на Гуменце уже давным-давно нет, хотя престарелый и давно отстраненный от должности о. Василий, которому уже 67 лет, с женой и двумя младшими дочерьми — 27 и 24 лет — все еще живет здесь — и это уже в 1871 году. Думаю, дело все в том же в человеческом несовершенстве: Дело 230-1-20 918 — об удалении просфирни с. Гуменец пономарской дочери Любови Агафониковой от должности священником Николаем Никологорским, 45 листов, 1859–1860 годы. Обращает на себя внимание невероятный объем этого дела. Что это? Тщательное соблюдение прав личности консисторским начальством? Невероятное буквоедство? Больше надзирающим инспекторам за духовным сословием нечем было заниматься? Нет, это ни то ни другое. Это — печать сословного догматизма русского общества той поры. Агафоникова была пономарской дочерью и просвирней, вероятно, в десятом уже поколении, она вросла по пояс в гуменецкий приход, даже жила она в собственном доме — в отличие от бывших и будущих здесь настоятелей, которые квартировали в домах, построенных на церковной земле прихожанами, а тут — явился молодой батюшка, не местный, из села Николина Гора, никто и не знал такого прежде и не знал бы вообще, если бы он не женился на нашей поповне Анне Васильевой Розовой и решил навести здесь порядок... Но об этом скажем еще, поминая о. Николая Никологорского.

Ну а пока же приведем примечательный документ первых лет настоятельства молодого о. Василия Розова:

Клировый рапорт церкви с. Гуменец за 1832 год

Подан 10 ноября 1832 года в Ростовское Духовное правление Ростовской округи с. Гуменца церкви Покрова Пресвятой Богородицы от нижеподписавшихся священнослужителей

РЕПОРТ

По полнительной за 1832 год

Означенная церковь имеется каменной с приделами по левую сторону Преображения Господня, по правую св. Великомученника Димитрия Солунского, утварью, книгами и протчим благолепием доволна. При оной приходских дворов ныне налицо тож число, что и поданных за Святую сего года Четыредесятницу именным исповедным росписям показано, а именно: 109, в них мужеска пола — 319, женска — 362, всего — 681.

Записных раскольников нет.

Церковной усадебной и сенокосной земли имеется по писцовой даче 24 десятины 2141 сажен, на которую план и книга имеется, недостающее количество в указанную препорцию земли вновь прирезанной в 1816 году 11 десятин 259 сажен, на оную плана нет, и значится в мирском общем плане, и всего состоит 36 десятин.

По числу показанных приходских дворов за силу указов и по разбору 1784 года быть полезно священнику, дьячку и пономарю.

Ныне налицо:

Священник Василий Александров, 28 лет, невдов, в священники определен в 1829 году июня 23 дня Архиепископом Авраамом, Ростовским и Ярославским, от коего и грамоту имеет. В семинарии обучался и кончил курс богословских наук.

Дьячек Алексей Иванов, 47 лет, женат первым браком. В дьячки определен в 1804 году генваря 1 дня Архиепископом Павлом, в стихарь посвящен и грамоту имеет, в семинарии обучался и уволен из оной. (Это тот самый Смирницкий, сын священника Иоанна Степанова. Старший брат его Семен уже убыл невесть куда к той поре. — А.Г.)

Пономарь Аврам Иванов, 26 лет, женат первым браком, в пономари определен в 1826 году, сентября, 23 дня, Архиепископом Авраамом в стихарь посвящен и грамоту имеет, в семинарии обучался и уволен из высшего отделения уезднаго училища.

У нас дети:

У дьячка Алексия Иванова сын Григорий, 14 лет, обучается в высшем отделении уезднаго училища.

У пономаря Аврама Иванова дети: Александр 4 лет, Василий году, племянник его родной Василий Львов, 13 лет, обучается в высшем отделении уездном училище.

Вновь рожденных в нынешнем 1832 году не имелось, и мы состоим из действительных, и штрафованы как в прошедшем году, так и в настоящем году не были.

О чем сим Духовному правлению благопочтенно и репортуем ноября дня 1832 года и к онаму руки приложили.

Подписи.

Также приведем некоторые факты из «Описи имущества храма села Гуменец за 1835 год»:

В частности, «Риза храмового образа Покрова Божией Матери была весом 6 ¹/₂ фунта серебра, стоимостью в 585 рублей».

В ризнице находим подробное описание девяти священнических риз разных цветов.

В документах: «Грамота храмоздатная, данная преосвященным Павлом, Архиепископом Ярославским и Ростовским в 1801 года августа 22 дня.

План и фасад на церковь за подписанием того же Преосвященного.

План с книгою, написанною с Церковною землею межевания землемера Бестужева, учиненную в 1771 году» — это те самые документы, о которых я уже рассказывал, — найденные о. Александром на дне сундука летом 1803 года.

Старинными числятся в описи иконы священномученика Власия, Василия Парисского, предстоящих мучеников Флора и Лавра и двух святых жен, «на них четыре венца медны, образ Божией Матери Словенския — в серебряной ризе в 1 фунт 12 золотников весу и стоимостью 85 рублей». О Поникаровском иконостасе нет ни полслова. Иконы Дионисия, следовательно, не числились древними? Благословенное время...

Колоколов было восемь: первый — 109 пудов, второй — 70 пудов, третий — 37 пудов, прочие мелкие.

К «Описи» этой, помимо церковнослужителей, «от деревни Ломъ крестьянин Куприян Иванов руку приложил».

В переписке с Духовным правлением молодого гуменецкого настоятеля находим списки заказанных для храма книг духовно-нравственного содержания — выписка произошла в 1842 году на сумму 23 рубля 77 копеек серебром, и подписано Прошение о книгах, помимо о. Василия, было и неграмотным старостой храма деревни Коскина крестьянином Дмитрием Никитиным; некоторые мелкие и незначительные факты, как то годовая переписка настоятеля с правлением о необходимости замены престарелого церковного сторожа на «казенной деревни Мартьяново крестьянина Федора Потапова» — сама длительность переписки этой свидетельствует вовсе не о кажущейся незначительности подобного дела. Открываются мелкие детали и факты, что, к примеру, в 1834 году старостой был снова неграмотный крестьянин из Жоглова Михаил Онуфриев, и это вовсе не препятствовало ему исправлять свою должность достойно, и прочее...

Так и протекала жизнь о. Василия Александрова Розова — без особых приключений, выплескивающихся в неприятные и докучливые разборы в Ростовском духовном правлении.

Примечательно усердие о. Василия к чтению и последующему осмыслению доступных ему церковных владельческих документов. Так, в Деле под номером 11 660 от 7 апреля 1836 года находим следы тяжбы молодого гуменецкого настоятеля с крестьянкой Ульяной Дмитриевой и ее сыновьями из деревни Ломы. Крестьяне самовольно запахали церковную землю, но о. Василий с документами в руках в суде доказал, что «прирезка земли» храму Покрова Божией Матери была совершенно законна и осуществлена еще в далеком 1816 году. (Мы помним, что эта «прирезка», обещанная о. Александром архиепископу Павлу еще в 1804 году, осуществленная в 1816 году, уже в 1823–1825 годах была камнем преткновения в споре с крестьянами Ломов. И вот — история повторилась, и все из-за того, что документально эта земля не была выделена из общинного плана-надела). Суд аргументы эти счел убедительными, и Ульяне Дмитриевой запретили пользоваться церковной землей. Но последующие события оказались для о. Василия не такими простыми, и тоже, как увидим, были они связаны с церковными землями и с забытыми до времени владельческими документами. Ну а пока священник на хорошем счету находился, о чем можно заключить из того факта, что в 1851 году Василий Розов совместно с Никологорским священником Михаилом расследует дело против своего полного тезки Василия Сергеева Розова в селе Чуфарове — об уронении последним лжицы во время св. причастия. Надо сказать, что это считалось тогда (да и сегодня) тяжелым духовным преступлением. Расследование Розова о чуфаровском Розове тянулось более года, но не успело оно завершиться, как в Чуфарове потребовалось новое расследование «Розова о Розове» — в июле 1851 года было возбуждено «Дело о притеснении прихожан с. Чуфарова священником Василием Сергеевым Розовым», продлившееся до января 1852 года. Следователи по оному были все те же — гуменецкий и никологорский настоятели.

Но в 1853 году и самого о. Василия коснулось такое же обвинение. Против него заведено было Дело № 18 761 о 65 листах (!) под наименованием «О незаконном вымогательстве от прихожан платы за требы священником села Гуменец Василием Розовым». Оно же стало судьбоносным для о. Василия.

Рассмотрим это дело в подробностях, ибо детали истекшего времени здесь очень существенны и примечательны. В частности, в этом обширном деле мы ощутим силу крестьянского мира, который отнюдь не был забитым и замордованным, как это преподносилось нам еще недавно записными партийными пропагандистами-историками. И крестьяне гуменецкого прихода, как увидим, вполне могли твердо и успешно отстаивать — и отстаивали — свои интересы. Здесь другой вопрос: какими методами действовали крестьяне и какова была мера законности их притязаний? Мы здесь являемся только слушателями, но не судьями — и это существенное и важное мое замечание перед тем, как я начну излагать перипетии этой истории.

Итак, все началось с того, что подателями первоначальной жалобы были уполномоченные от каждой приходской деревни крестьяне: деревни Ломы — Адриан Михайлов, деревни Поникарова — Иван Михайлов, Коскина — Тит Иванов и деревни Жеглова — Степан Феодоров в том, что священник внушительными поборами за исполнение треб «приводит всех в одно разорение... Оттого у всех их происходит с ним вражда, до того усилившаяся, что они неравнодушно приходят в храм Божий, для слушания литургии и несут только один грех напрасно от таковых действий его священника Василия, до того они доведены, что не могут на общее время приносить раскаяние в грехах своих в установленное для исповеди время и принимать святое Причастие. Таковая вражда появляется от неправедных действий священника... и заставляет многих из них уходить для слушания Божественной литургии в другой приход».

Приведены и некоторые любопытные факты церковных обычаев той поры. Так, крестьянин деревни Ломы (в тексте Ломъ) Терентий Григорьев за венчание заплатил 13 рублей серебром, крестьянин Михаил Иванов — за два брака 30 рублей серебром, Иван Васильев — за три брака 45 рублей серебром, деревни Поникарово крестьянин Михаил Григорьев — 25 рублей серебром и так далее. Список по каждой из деревень прихода весьма длинный, и нет нужды приводить его полностью. Крестьянский мир весьма внушительно подготовился в принесению жалобы — так, были перечислены браки и уплаченные суммы за браки в течение всего 24-летнего к тому времени настоятельства о. Василия Розова, а некоторые из крестьян помянули и более ранние браки — 1826 года, когда Василий был еще семинаристом, — таков был обличительный запал мирского схода. Конечно, многое в этом контексте было и из чистого наговора: вряд ли столько лет принесшие жалобу в Духовное правление могли помнить точные цифры уплаченного в серебре. В этой связи хочу отметить довольно высокую степень благосостояния наших крестьян в начале 50-х годов XIX века. Напомню, что после секуляризации церковных земель в 1764 году наши крестьяне из архиерейских вотчинников стали казенными, то есть они не были никогда крепостными. Далее:

«В отношении выдачи свидетельств девицам, при выходе в замужество в другие приходы, он, священник Василий, берет 1 р. 50 к. серебром за одно письмо, потом на вину, полотенце и штоф вина <...>».

Подписана жалоба большим количеством народу, начиная с выборного Терентия Григорьева, но, дабы не утяжелять текста ничего не говорящими ныне именами и отчествами типа «Иван Савельев, Николай Иванов» и подобными, я просто приведу два имени из подписавших крестьян деревни Ломы с — уже — фамильными прозвищами: Иван Андреев Воронин и Иван Андреев Подгорный. (как я уже упоминал, исконно ломский и весьма разветвленный род Подгорновых закончил свое существование прямо на наших глазах: с предпоследними в роду — шурскольским Николаем и особенно семибратовским Александром — мы дружили весьма и приятельствовали. Александр показывал нам грибные места в окрестных лесах за Гуменцом, выручал с электропроводкой в избе и мелкими хозяйственными делами, провел нас впервые через чащобу на таинственное и всегда недостижимое озеро Глебовское; во второй раз в жизни мы с великим трудом с Леной вышли к этому озеру через 25 лет — и на обратном пути заблудились в лесу. Вообще, он был отзывчивым и добрым человеком. Инженерствуя в недалеком Семибратове по дороге на Ярославль, он каждые выходные приезжал к матери в Ломы, где по завету отцовскому держал пасеку. Александр Подгорнов трагически погиб в Семибратове — утонул в реке Устье. Мать его, Лиза, светлая женщина, много претерпевшая по жизни своей, умерла к тому времени, и жена Татьяна решила родовую подгорновскую избу на исконном их родовом месте, под горой, с нее и начинаются Ломы вверх по холму — продать. Купила дом москвичка Елена, дочь знаменитого русского писателя Леонида Ивановича Бородина. Крестник мой, Леша Подгорнов, двадцати с небольшим лет, недавно вернувшийся из армии, приехал за деньгами к Елене на мотоцикле, — и, вероятно, выпил ради дела такого и на обратном пути под Шурсколом насмерть разбился в аварии. Какие тут знаки и какие тут символы — думаю, объяснять специально не нужно.)

Продолжим же: «...вообще быв крайне обиженными... в отношении лихоимства и других поступков его, противных закону, согласились ходатайствовать у Высокопреосвященнейшего Евгения, архиепископа Ярославского и Ростовского и кавалера обратить архипастырское внимание на все его священника Василия поступки, объясненные в написанном прошении, которое поручили подать и <...> просили об удалении от их церкви означенного священника Василия и об определении на место его другого благонадежного».

Духовное начальство града Ростова той поры, как уже успел заметить внимательный читатель, отнюдь не было глухо к гласу народа и отправило на разбирательство Никологорского священника Феодора Радухина и села Дмитриановского священника Петра Аристова, но тут уже о. Василий Розов просил об отводе Аристова, потому что «как последний из них с моими прихожанами села Поникарово, особливо с крестьянином Иваном Михайловым имеет хлебосольство по случаю кортомного содержания земли у тестя его села Ивакина священника Алексея, то по сей причине и не могу допустить его к произведению обо мне следствия, поэтому <...> прошу командировать другого следователя» (март 1853 года.) И тут Духовное правление прислушалось к справедливому требованию: следователь был заменен. Итак, расследовали дело священники Никологорский Феодор Радухин и Подлесновский Михаил Шумилин.

Но это было только началом, как выяснилось. Продолжилось дело жалобой в правление от крестьянина деревни «Ломъ» Автонома Васильева Сикачева.

Первоначальный след сего Автонома находим в Исповедной росписи за 1843 год:

«Василий Сергеев Сукачев (к описываемым событиям — через 10 лет — фамильное прозвище транскрибировалось на «Сикачев». — А.Г.), 51 год, жена его Параскева Никифорова, 51 год, дети их Максим, 29 лет, Феодор, 21 год, Автоном, 18 лет — двое последних холосты, не были у исповеди за нерачением, Иван, 16 лет, Федосья, 12 лет, Максимова жена Варвара Лукьянова, 27 лет, сын их Парфений, 1 год...»

Как видим, отношения Автонома Сикачева с храмом уже тогда были неровными. В жалобе своей спустя 10 лет он поведал, что 14 января хотел вступить в законный брак с крестьянской девицей казенной деревни Поддыбье Марьею Игнатьевой, благословение от о. Василия получил, «который без всякого препятствия и дозволил ему готовиться к исполнению сего таинства, то есть к бракосочетанию. <...> Он, имея небольшое достояние, приготовляясь к сему, израсходовал, как видно, на все потребности 180 рублей ассигнациями и, будучи в благой надежде, 25-го сего генваря должно было по назначению совершение брака <...> все документы были доставлены священнику Василию, но он объявил ему несправедливые препятствия и совершенно отказался совершить брак, требуя с него 15 рублей серебром, кои он по бедности своей дать не мог, по невозможности своей не более как 3 рублями серебром удовлетворить его не мог, но он не согласился, и объявил что за 8 рублей венчать не будет; но за всем тем не имеет он никакого законного препятствия к совершению брака. А  потому он видя себя крайне разоренным священником Василием», — и написал сей «репорт» на него благочинному. При разборе жалобы Сикачева выяснилось, что одним из препятствий к совершению брака было, по мнению священника, то, что Сикачев два года «за нерачением» не приступал к исповеди и причастию и что брак не может быть совершен без действительного устранения вышесказанных препятствий, ибо он с некоторого времени сомневается в православии Сикачева» (выделено мной. Вот как угодно можно воспринимать такой убойный аргумент. Забота ли о душе пасомого это? Или практически донос по начальству? Понимай как хочешь. И все — из-за денег. Но деньги тут были только видимым и понятным предлогом, и о. Василий не предполагал, что причины конфликта скрываются глубже. — А.Г.).

«Обманутый надеждою Сикачев решил просить на священника Высшее Начальство, нимало не беспокоясь об устранении препятствий».

И ему удалось получить указ от благочинного. Бумагу на Гуменец привез брат Сикачева Федор и чуть ли не бросил ее в лицо священнику. Еще и позлорадствовал: если не обвенчаешь ты, то сам благочинный приедет брата венчать. Получив этот указ из правления обвенчать Сикачева с девицею, «ежели нет законных препятствий», отец Василий пожаловался на клевету Сикачева и указал, что, помимо двухлетнего «нерачения» к исповеди и причастию, у крестьянина и с документами не все в порядке: «препятствия к совершению брака, ибо вместо двух документов о невесте, как то: Свидетельства о невесте со стороны Духовного отца ея и согласия родителей на вступление в брак, предоставил только первый и то 30-го числа вечером». (Венчание же требовал Сикачев провести 25 января, то есть совершенно без документов.) Долго судили и рядили, перетасовывая числа и обстоятельства, — дело происходило зимой, когда никаких забот, кроме свершения браков, не было, — Сикачев щедро ставил односельчанам вино ввиду своего скорого брака и за столом все жаловался на того, кто препятствует ему жениться. Таким образом он подбил прихожан требовать силой у священника его обвенчать. Фактически Сикачев, как выяснилось из обстоятельств, призвал к бунту прихожан против священника, и когда священники, командированные правлением на Гуменец для расследования обстоятельств этого дела, отправились восвояси (извозчиком у священников был все тот же брат Сикачева Федор, который привозил накануне приказ от благочинного), то он «остановился (где надо. — А.Г.) и сказал, что он дальше не едет». Далее вот что показали в Духовном правлении напуганные следователи: «На обратном пути из села Гуменца, на половине пути к деревне Ломы (там, где ныне переход через реку Кость и урочище Заводы. — А.Г.) встретили их толпы крестьян с требованием выслушать жалобы их на священника <...> Ввели их в ту самую избу  (уже в Ломах. — А.Г.), где были бунтующие и <...> заканчивали свою письменную жалобу. Здесь выразили словесно свои неудовольствия на священника, что он дорого берет с них за браки, требовали потом, чтобы он принял от них бумагу, в которой именованно сколько взято священником. Убеждение его при этом, что они должны с этою бумагой обратиться не к нему, а к высшему начальству, произвели сильный ропот, и для избежания мятежа нужно было согласиться на удовлетворение их желаний <...> Замечено при этом, что двигателями бунта были поникаровские крестьяне, с которыми причт гуменецкий имеет формальное дело о бывшей при поникаровской упраздненной церкви земле. Ибо во главе бунта был крестьянин той деревни Иван Михайлов... Предписано: быть браку...»

Пресловутое обвенчание Сикачева уже не решало совершенно ничего. Как выяснилось немного спустя, Сикачев и его злосчастная женитьба на девице из Поддыбья были только поводом, и от внимательных следователей-священников не укрылось то обстоятельство, что дело совсем было в другом, а именно в самом главном крестьянском интересе и ценности испокон веку — в земле.

Как мы помним, поникаровский храм был в 1819 году упразднен, а к 1824 году и вовсе уничтожен за ветхостью, был разобран, и то, что годилось еще в дело, досталось в пользу Никольского храма в Ивакине. Но храму, как помнит читатель, принадлежали 24 десятины церковной земли, на которую почему-то еще в 1809 году, то есть уже почти 40 лет, «не было планов», — а, как мы видели, отсутствие «планов» безусловно чревато конфликтами и неправдой, — но с течением лет этот факт то ли позабылся, то ли затерся в памяти отдаленных лесами и полями гуменецких настоятелей, но только не предприимчивыми поникаровцами, — да и представить себе такое в ту пору просто невозможно, — а по прошествии 30 лет по упразднении храма, когда отец Василий разыскал документы на эти церковные десятины и обратился в управу для разбора этого дела, выяснилось вот что:

«Вся эта клевета произошла от возмущения крестьян деревни Поникарово, которые злобятся на меня за отыскание мной церковной земли упраздненной их церкви, о чем производится формальное дело, а в заглавии сего возмущения крестьяне Иван Михайлов и Матвей Яковлев Цаплин, занимающие своими строениями и садом усадебную церковную землю».

Понятны становятся настоящие движущие силы мятежа против священника. Но дело развивалось по любопытному алгоритму, поэтому я продолжу некоторую хронологическую цепочку и озвучу некоторые примечательные бытовые детали: благодаря им дела давно минувших лет просто-таки оживают, и мы слышим живые голоса людей, ощущаем тепло угасших давным-давно страстей, сотрясавших до основания эту землю и живших на ней русских людей. Ну и стоит прислушаться к звучанию русского языка той эпохи — ведь и он утрачен уже навсегда, как и сокровенное бытие этой земли. В этом я и усматриваю ценность этих полуистлевших архивных листов.

Итак, отец Василий говорит в свое оправдание:

«Я хотя получаю от прихожан по исполнению у них треб в благодарность плату, но получаю по их усердию по доброхотности, а не по требованию моему и принуждению, таковое принуждение есть дело вовсе невозможное, — да и не в таком количестве, как они описывают в прошении своем, следовательно, что обстоятельство несправедливо и есть одна клевета».

Опрос свидетелей бесконечен. И нет смысла исчислять все типа следующего: «Крестьянин Иван Максимов сказал, за брак священник взял с меня 6 рублей серебром, четверть вина, бутылку рому, — в кружку взято 1,50 рублей серебром», — и подобное без конца...

Удивляет количество — около сотни таковых типовых показаний, простирающихся на почти четверть века. Ведь кто-то из заводил мятежа организовал сбор и систематизацию этого материала. В ходе дознания всплывали и понукания (некоторые крестьяне признавались под клятвой о том): не помнишь? Пиши больше сумму! То есть умысел избавиться от священника был сильнее, чем поиски какой-то там истины. Да и потом, если бы нареченные суммы были верны, то можно было бы заподозрить о. Василия Розова, что он просто какой-то подпольный миллионер и под храмом сокрыты груды трудового крестьянского серебра, а уж в роме и вине можно было бы просто купаться, а из подвенечных полотенец — мостить дорогу до озера Глебовского.

Отец Василий снова рассказывает о том, из чего составляются доходы причта и как строятся материальные отношения с прихожанами:

«По прошествии многих месяцев отдают нам прихожане (долги. — А.Г.), а именно во время продажи (на торгу. — А.Г.), или зеленого гороху  (знаменитый ростовский сельскохозяйственный промысел. — А.Г.). Где тут притязание? Это сущая клевета. Да и за всем тем некоторые из доносителей и до сих пор не оплачивают ничего за исправление им треб, ходов по домам со святынею, молебнов, певаемых в их домах и за поминовения умерших, года за два и более как то деревни Ломов Терентий Григорьев, Антипа Александров... (и далее приводятся обширные списки по всем приходским деревням, то есть учет не оплативших требы крестьян ведется тщательным образом. — А.Г.) — и остаются ничем не вынуждаемы, да и можем у кого-либо что-нибудь вытребовать не из благодарности? Остановки в исправлении треб никогда не случалось, на что не жалуются и они». Тут и выяснилось, что Сикачев принес жалобу в Духовное правление еще «до брака, и то будучи подговорен крестьянами деревни Поникарова <...> Еще они пишут, что якобы я взял за брак с крестьянина деревни Ломов Матвея Яковлева 15 рублей серебром, но этот крестьянин не мог участвовать с ними в заговоре, потому что он от 14 ноября 1852 года содержится в остроге с братом и сестрою под судом за значительную покражу, да обвенчать такого крестьянина было и за то <...> поелику он для всех был страшилищем. (Какие интересные и говорящие подробности! — А.Г.) Ириней Осипов из Поникарова (один из трех главных зачинщиков бунта, — но если двое первых понятно какие интересы преследовали, то участие этого имело под собой совершенно идеологическую подоплеку: он был раскольником. — А.Г.) в 1840 году — его отец просил о присоединении сына своего к Православной церкви, находящегося от рождения в расколе и некрещенного православным иереем, с тем условием, чтобы я не помазывал его св. миром, а помазал бы для виду народа только простым елеем, и обольстительно давал мне, если я на то соглашусь, 700 рублей ассигнациями, поелику он хотел, чтобы сын его оставался в расколе с Православной церковью; почему мною и было ему в этом отказано совершенно». В том же году обольститель о. Василия умер, а его сын Ириней со временем сговорился о формальном присоединении к Православию со священником Ивакинской церкви о. Алексеем (то есть в соседнем приходе, не в гуменецком), по виду стал православным, женился, а потом и сам перестал в церковь ходить, и жену свою от церкви отвадил.

«Вся эта клевета произошла от возмущения крестьян деревни Поникарово, которые злобятся на меня за отыскание мной церковной земли упраздненной их церкви, о чем производится формальное дело, а в заглавии сего возмущения крестьянин Иван Михайлов и Матвей Яковлев Цаплин, занимающие своими строениями