Русская песня

* * *
Проснешься — с головой во аде, в окно посмотришь без очков,
клюешь зеленые оладьи из судьбоносных кабачков.

И видится нерезко, в дымке, под лай зверной, под грай ворон:
резвой, как фраер до поимки, неотменимый Вавилон.

Ты дал мне, Боже, пищу эту и в утреннюю новь воздвиг,
мои коснеющие лета продлив на непонятный миг.

Ты веришь мне, как будто Ною. И значит, я не одинок.
Мне боязно. Но я не ною. Я вслушиваюсь в Твой манок,

хоть совесть, рвущаяся в рвоту, страшным страшна себе самой.
Отправь меня в 6-ю роту — десанту в помощь — в День седьмой!

Мне будет в радость та обновка. И станет память дорога,
как на Нередице церковка под артобстрелом у врага.


Русская песня

На что ты, мама, уповала, толкая колыбель рукой,
когда пила крестоповала завыла ночью за рекой?

С какого бала эта Клава влетела на метле в окно?
На ней — срамная балаклава, а вместо сердца — толокно.

Кто вырастил ее такою? У алтаря скакала, глядь! —
еще вчера — дитя родное, а нынче — купленная б...ь.

Сказали: на тюремной шконке она сидит, но при луне
с бензопилой, как черт в печенке, встает в решетчатом окне.

И, проклиная все святыни, в плену кромешной маеты,
она летит по русской стыни и косит русские кресты.

Ты молвишь, что она другая, всплакнешь, ромашку теребя?
Ах, мама, мама дорогая! Мне страшно, мама, за тебя.

28 августа 2012 года, Успение Богородицы


* * *
На каноне покаянном
как нам страшно, окаянным,
исказившимся в лице!
Свечка каплями печется.
Обо всех Господь печется.
И о мне, о подлеце.

Крест кедровый. Треск искристый.
Что Андрей ни молвит Критский —
это точно про меня.
Я во всех грехах виновен —
празднословный гордый овен,
саблезубое ягня.

Закавыка: как ни просишь,
в жертву не себя приносишь.
Раззудись, душа, виной,
жги колени студной^[1] мукой;
перед судною разлукой —
нощный мраз и дневный зной.

Плачешь? Плачешь. Ах ты, зая!
Покаянье лобызая,
отрезвляясь ото сна.
Марфа с Марьей на иконе.
И оне со мною ноне.
Накануне. На каноне.
И обновка не тесна.

Первая седмица и шестая (седмица ваий)
Великого поста 2013 года


Радоница

Нас покойнички встречают у ворот,
не видалися мы с ними целый год.

То­то радость, то-то общий интерес!
То­то новость, говорю, Христос воскрес!

Большеглазый и улыбчивый народ
населяет этот город­огород.

Здрасьте, родичи-соратники­друзья!
Не сорадоваться встрече нам нельзя.

Вот и свечка на могилочке стоит,
усладительна и радостна на вид:

пламя свечечки колеблется слегка
по причине дуновенья ветерка.

Православные, ну как не сорадеть,
если пасочка с яичком — наша снедь!

Веселитеся, родные мертвецы, —
наши дедки, наши бабки и отцы!

Сядь на лавку, поделися куличом:
дед с отцом стоят за правым за плечом.

Подходи, бесплотный дядюшка­сосед,
слушать лучшую на свете из бесед

о земном преодоленье естества.
Мы ведь с вами, мы ведь с вами, вместе с ва...

3–4 мая 2011 года, Радоница


Восьмистрочные стансы

1
Я постным становлюсь и пресным,
простым, бесхитростным и ясным.
Отдавший дань мослам и чреслам,
я возвращен к воловьим яслям —
тем самым, с тишиной Младенца
сладчайшей, истинной, бесстрастной.
Есть счастие для отщепенца —
свет мягкий, образ неконтрастный.

2
Ты дал мне дар: живое сердце,
вмещающее все живое —
мерцающая веры дверца,
в любви участье долевое.
На свадьбу в Галилейской Кане
я вышел, словно на свободу,
нетерпеливыми глотками
я пью вина живую воду.

3
Но, озираясь спозаранку,
я вижу страшные картины:
уходят люди в несознанку —
в глухую оторопь, в кретины.
К себе изживши отвращенье,
никто не шепчет: «Боже, дрянь я!»
И если есть кому прощенье,
то только после воздаянья.

4
Скажи ж, почто дрожат колени
с утра у грешников скорбящих —
от страха или же от лени
играющих в бесовский ящик:
горит, горит перед очами,
и дразнит ложью обреченной,
и превращает враг ночами
им красный угол — в черный-черный.

5
Сорви с них лень, пугни сильнее,
чем черт, появший их, пугает,
перечеркни их ахинеи,
ничтожный лепет попугайный!
«Любовь!» — им сказано; в любови ж
пусть и живут, отринув дрему.
...Ловец, почто Ты их не ловишь,
клонясь к пришествию второму!


Камушек
Песенка калики

Стоит наш батюшка на камушке,
Под кровом бора — как во храмушке.
Как столп, как крест, как Спас­на-кровушке.
И «Богородицу» поет.
Стоит наш батюшка, наш дедушка,
Приходит к дедушке медведушка
Сухарика отведать, хлебушка,
В ладошку влажный нос сует.

Ай, свиристят, щебечут, цвенькают
Пичуги! И пеньки с опеньками
Обсели, а бельчата спинками
У старцевых мелькают ног.
Пусть распрострилось семя змеево,
Крепчает дело лиходеево —
Да диво дивное, Дивеево,
Намолено среди дорог.

А с дедушкою — Божья Матинка!
И, даром что спина горбатенька,
За грешников молися, батенька,
Господень умаляя гнев.
Когда б у старца Серафимушки
За всю за Русь достало силушки
Молиться, не смыкая крылушки —
Два века словно тыщу днев!

Где веют промыслы бесовския,
Там плачут ангелы Саровския.
Но живы серафимы русския,
Покров их до поры таит.
Повырастала снитка-травушка,
Где стынет борушка­дубравушка.
Хоть нет того на свете камушка,
Да батюшка на нем — стоит.


Стихотворцу

1
И болен праздностью поносной...
А.Пушкин

...А ежли преподобный Амфилохий
тебя не пожурил за амфибрахий,
не почивай! — тебя снедают блохи,
грехи тебя бодают, мухи-бляхи.
«Пииты мы, — ты молвишь, — а не лохи?»

Твоя самонадеянность несносна,
прискорбна, и опасна, и напрасна.
И в той же мере, что странна и злостна, —
страстна, и своевольна, и пристрастна.
Косна, и кособока, и поносна.

2
Иди туда — где вход открыт в пещеру,
где крестится согбенная сестрица,
где серый свод являет полусферу,
где сущим во гробех — так сладко спится,
где каждому свою отмерят меру.

...Лежат отцы святые — как младенцы,
и тает воск, и ладанка дымится,
и чернецы стоят что ополченцы.
Клонись, клонись на эти полотенцы —
устами, лбом и сердцем прислониться.


Сороковины

Третий день... девятый... сороковый... Враз поправит Даль: сороковой.
Что толочь-трепать словарь толковый, бестолковый в песне роковой!
Горевые думы домочадца: домовиной память горяча.
Батя прилетает попрощаться. Тает поминальная свеча.

Я гляжу — поддатый, бородатый — на немую вертикаль огня.
Батя, ты теперь — прямой ходатай пред Престолом Божьим за меня.
Ты отныне выйдешь в бело поле серафимов, ангелов и сил.
Ты такого не видал николи, ведь всегда немногого просил.

Как тебе? Не холодно скитаться? Может статься, даже весело?
Я — с тобой не прочь бы посмеяться. Только нынче — губы мне свело.
Все сегодня видится не резко... Колыхнулась пламени стрела.
Шелохнулась, что ли, занавеска?.. И душа — узнала, обмерла.


Ночлег в Оптиной пустыни

Юрию и Инне Зайцевым

1
Тот кто спал обнимая святые гроба
кто по капле в себе прозревает раба —
не отринул Господней свободы
и какая б на сердце ни пала журба
не изгнал не спугнул осененья со лба
что навеяли Оптины своды

тот кто спал — как живое обнявши гранит
кто охранную память гранита хранит
преисполнится славного Слова
да вмещает сознание меру вещей:
мощь победы исходит от этих мощей...
не ветшает вовеки обнова

2
простую постели рогожку на полу
в Казанском храме тут у белых плит в углу
в приделе у Креста где слышно свят свят свят
устал? приляг усни где старцы трезво спят
и с ними ж выйдешь в сон неизмеримый сей
и снимешь злобу дней... Антоний Моисей
лежат в гробах гляди учись как надо спать
сады по берегам реки уходят вспять
по синим куполам теки река теки
реки пророк пока нет края у реки
хотя б во сне... не зря ж ты меж мощей залег
эй здравствуй Жиздра­жизнь — предвечного залог
проснешься в двух шагах от злата алтаря
есть правда и в ногах: знать, дадены не зря
надежда не пуста как твой поклон Кресту
во дни и вне Поста стоящий на посту


Мы с сестрицей
ко святому Феодосию ходили...

Светлане Кековой

Мы с сестрицей ко святому Феодосию ходили,
мы с сестрицей у святаго Феодосья побывали:
мы с сестрицей страхом Божиим умы похолодили,
мы с сестрицей славой Божией сердца посогревали.

Мы, веселые, на паперть, мостовую выходили,
с Крестным ходом — со Печерской Богородицею Свенской,
с Феодосьем, и спивали в поднебесье «дили-дили»
колокольцы, оль, над Киевскою лаврою Успенской!

Оттого ль мы увидали переливистые круги,
что на небо поглядели, благодатные, ликуя?
Подарил игумен радость всем радевшим вон какую —
светозарныя для грешников зажегши радуг дуги!

Ой, сестрицынька, ты помнишь ли те дуги, солнцесветы,
те восторг, и синь-усладу, диво-полымя с востока!
Как младенцы мы смеялись, позабыв про наши леты,
и водицей умывались золотою из истока.

...........................................................

Так и жить бы, светик мой, моя отрада-голубица,
только глянь-ко, что за толпы у Святой Софии вьются?
Что за сходка непотребная толчется и клубится
и камланья над Крещатиком кричащим раздаются?

У, как тля зашлась ничтожная в столице православной!
Ржавь бесов своих сзывает самозванцем безобразным!
Знать, такое попущенье, значит, биться нам в неравной,
значит, выпало и нам стоять стоянием непраздным.

Одолеем вовкулаку, порасскажем правды-были —
как с тобою мы небёсы возлюбили, обнимая...
Дай же, Боже, быть когда­нибудь такими, как мы были
в день особенный, по-новому шестнадцатого мая.