Русские метели

* * *
Я ли? — с биркой лежу, с номерком бумажным,
В доме, в коме, в больнице, в яме;
В той реке, куда не впускает дважды
Нас Господь, и тени лежат слоями.

Прах того, кому мы служить привыкли,
И затоптанных стадом людским изгоев,
В круговом, повторяемом вечно цикле,
Ибо нам, пришельцам, не светит ничто другое.

В те поры сквозь облачные покровы
Он бесстрастно зрит на наши дурные страсти —
На процесс поеданья одним дикарем другого,
На костях чужих возводящих зыбкое счастье.

Попустил превращенье макаки в карлика Маркса,
А потом был Бланк, заваривший в России кашу...
Может, Зиждитель, замысел Твой сломался?
Вместо хлеба растет цикута из наших пашен.

До ноздрей свободы! И вся­то она чужая.
А нужда — своя у народа­пахаря сроду.
Погребая одних и тут же других рожая,
Не скудеет Земля, и нету нам переводу.


* * *
Жизнь прекрасна, как бычки в томате!
Ни Чечня не светит мне, ни срок.
Списан по нулям в военкомате.
Не грозит калеке «воронок».

В яростной войне дворцов и хижин,
Прежде чем загонят за Можай,
Раз уж в недожизни этой выжил,
Гегемонам, блин, не возражай!

Среди них непопулярна жалость,
Когда делят общее добро.
Ладно бы за Сталина сражались,
Так ведь нет, грызутся за бабло!


* * *
Все тунгусские камни — в мой огород:
Где бы что ни случилось — я виноват.
Нелады притягиваю. Дресс­код
У меня такой, что и сам не рад.

Дым стоит над крышей с прямой спиной.
До утра внимаю, как спит страна —
Та, что часто гнушалась нелепым мной,
Но всегда была мне нужна.

Слепошарым псом приползу я к ней,
Поскребусь — была не была! —
«Почеши мне за ухом, обогрей,
Покорми объедками с твоего стола.

И, глядишь, воспряну и послужу
Я твоим утопиям и долгам
И врагов поверженных положу
Я к державным твоим ногам...»


* * *
Безмолвного, с бумажкою на лбу,
Везут на ритуальной колеснице.
Он, лежа, за собой ведет толпу
Желающих бесплатно похмелиться.

Он всем чужой — никто не голосит;
Снег на челе пергаментном не тает.
Лишь паровозный вопленик — Транссиб
Костями зэков мертвых громыхает.

Конечно, как в процессии любой,
Здесь могут быть былые вертухаи.
Но мы со всеми пьем за упокой
И граждан сих огульно не охаем.

Поскольку перед смертью все равны —
Сидельцы, конвоиры, активисты, —
Все в эту бездну улетим со свистом —
Кто к Богу, кто в угодья сатаны.

Весною кости вымоет вода,
Зимой оплачут русские метели,
Обгложут ледяные свиристели,
Оставят в стылой почве навсегда...


* * *
Не все коту валерьянка, слесарю — пьянка, сэру — овсянка.
Вот и подстрелят тебя и подадут к столу,
Как дополненье к отнятому баблу.
Старая песнь, заезженная шарманка.

Это все в твой огород камни и сорняки,
Это с тебя сняли шкуру и мнут скорняки.
Это твоя хата с краю и с карты стерта, а карта бита.
Это тебя травят алхимики общепита.

В склянке булькают фронтовые 40 градусов широты.
А найдут — настучат по вые и отнимут влагу менты.
Нет, не все коту пьянка, мне — валерьянка, т.д. и т.п.
Скажешь правду — пришьют разбой, «хулиганку», запрут в ЛТП.

Горячо ль тебе деется, девица, там, где ты сейчас?
Да и то сказать, не надеялся рассчитаться на «мы» и «вас».
Я, незрячий, ясно вижу отсюда, как ты там слетела с бобин.
Тень чего тогда и какое чудо я в тебе любил?


* * *
Я как разобранный Богом на части «конструктор»,
А подо мною — Урал, трудовой, трехколесный.
Часть меня чукчам развозит по тундрам продукты,
Прочая — в шторм на Оби налегает на весла.

Птица в плену принимает контуры клетки,
Клетка — подобие в ней содержащейся птицы,
Рыба становится блюдом, запутавшись в сетке,
Люди — лишь спицы Господней большой колесницы.

Быть неубитым таким назначеньем сугубым
Нам позволяют стихи — подстрекатели речи.
И воспаряем на миг над субстанцией грубой,
Чуя, как крылья растут из окрепших предплечий...


* * *
Логово Логоса не отпускает меня,
Корни и суффиксы прут сквозь рай в шалаше,
Требуют, чтоб всему дал имена.
Только стихи в тягость душе уже.

Я, словно пес, на привязи ремесла —
Не находя глагола, цепку грызу.
Что вам еще от скрейзившего слепца!
Как отыщу в дебрях причин стезю?

Самое время птиц покормить с руки.
Может, и ангел примет с ладони корм...
Ночью с небес просыпался куль муки,
А поутру землю устлал попкорн.

Логово Логоса дарит адреналин —
Чистой воды наркотик и алкоголь.
Нужный глагол выскальзывает, как налим.
Не пожелаешь недругу эту роль.


* * *
Раздвинув хмарь, одноколейка сипит в железную ноздрю;
Народ в пимах и телогрейках жует восторженно возгрю,
Пока с платформы на откосы под пьяный треп и матерки
Сгружают спирт и папиросы, с мукой и сахаром мешки;
Мешок с почтовыми вестями (тут зачитают их до дыр),
С просроченными новостями, о коих мир давно забыл.

Пыхти, трудяга­паровозик, работай на пределе сил.
И в летний зной, и на морозе чего ты только не возил!
И зэков, синих от наколок, кого клеймил суровый век,
И войн трагический осколок — обезображенных калек.
Опровергая все прогнозы, ГУЛАГ и ныне не исчез.
В Сибири возят паровозы не только уголь или лес...

Господь хранил от камнепада и схода снежного лавин.
Но за колючею оградой из многих выживал один.
Другие стали прахом, пылью. Им не положены кресты.
«Куда смотрели? Где вы были?»
«Да там же, хлопец, где и ты».