Сон и явь

Сон в жаркий день на рыбалке

Если посмотреть по физической карте сверху вниз, от истока до устья Волги, то этот город будет самым последним. А если еще обратить внимание на цветные пятна, нарисованные на той же карте, через которые пульсирует голубая артерия, питающая синего коня под названием Каспий, то пятна эти будут бежевыми, желтыми, светло-зелеными, а уж в самом низу — малахитовыми. А это означает, что попали мы в Прикаспийскую низменность. И то правда — какая же река потечет снизу вверх? Это противоречит законам физики: всякая вода течет сверху вниз. Вот в этом вот малахитовом пятне я родился и вырос — Астрахань! Так называется этот город. От Моск­вы — полторы тысячи верст. По старым российским меркам — тьмутаракань, место ссылки, глушь похлеще Саратова с его «серыми заборами, утыканными гвоздями». Но если уж мерять теми, старыми мерками, то тогда этот край изобиловал превосходной рыбой, сахарными арбузами и вкуснейшими помидорами. Но и сейчас еще жить в Астрахани можно: помидоры не те, правда, что раньше, но неплохие; арбузы — опять же не те, но пока еще сладкие; сохранились остатки рыбы — если посидеть с удочкой часок-другой, то с десяток тарашек с краснопёркой поймать можно.

Однажды в жаркое летнее воскресное утро и я отправился на рыбалку в слабой надежде натаскать судаков с окунями. Увы, кроме мелочи, ничего не попадалось — самую крупную добычу можно было складывать в майонезную банку. И вот я сижу на бережку, ужу рыбку, час сижу, два сижу, жду хорошей поклёвки — не клюет настоящая рыба. А жарко, в сон клонит. И прикимарил — разморило на солнышке. И снится мне сон, будто я сижу на берегу и закидываю в реку удочку, хочу поймать судака или уж окуней надергать на уху, на крайний случай — подлещика вытащить, но никакой такой благородной рыбы нету. И вот дождался поклёвки, подсек и вытащил самую обыкновенную мусорную рыбку — краснопёрку. Хотел было отпустить, а она вдруг возьми да и заговори:

— Чего тебе надобно, старче? Выполню, — говорит, — любое твое желание.

На «старче» я немного обиделся:

— Какой же я вам «старче»? Мне и пятидесяти еще нет... А отпустить я вас и так отпущу. Зачем мне никчемная рыба?

Тут уж она обиделась:

— Для кого — никчемная, а кому — золотая! Подумаешь, «и так он отпустит»... Я от незнакомых мужчин благодеяний не принимаю. А «старче» не я придумала — так всегда полагается спрашивать. Давай-ка называй желание! И побыстрей, а то мне дышать трудно.

Тут я задумался.

— Слушай, мужчина, не молчи. Ты, видно, тугодум еще тот. Пока думаешь — окунай меня периодически, а то я предвижу, что общение наше затянется...

В задумчивости я послушно стал окунать. Рыбка оказалась очень скользкой — выскользнула из рук, но не «ушла в глубокое море» — вернулась!

— Ты обнимай меня крепче, а то так счастье свое упустишь. Сильная мужская рука в наше время редкость, а я люблю сильные мужские руки. Ты женат?

— Разведен.

— Я тоже недавно развелась. С подружкой моей — тарашкой лупоглазой мне изменял, паразит! Я уверена, что у нее базедова болезнь. А ты из-за чего развелся?

— Характерами не сошлись...

— Ах, ах, ах... Не сошлись характерами... А за этой глупой формулировочкой скрывается вот что: она любила кофе с тирамису, а ты по вечерам все больше на квашеную капустку налегал... Под водочку. Она обожала шопинг, а ты рыбалку. Ей нравились бесконечные праздники, а тебе будни. Ты же трудоголик. Или я ошибаюсь?

— Странно это... Но, по сути, верно. Как будто вы вместе с нами жили...

— А хочешь, поживем вместе? Приглядимся? Вдруг получится? Мужчина ты, судя по всему, хороший. Рыбу удочкой ловишь, а другие норовят сетки ставить. Или снасти с острющими крючьями... А еще знаешь — электроудочкой парализуют. Меня однажды так тряхануло — еле оклемалась. Ну, что? Согласен?

— Как же можно? Вы же рыба?

— Это я сейчас рыба, а при хорошем мужике кем угодно стану. Такой женщиной стану — залюбуешься! Тебе какие женщины нравятся? Ты окунай, окунай... А то я пока еще рыба.

Я окунал, а в мыслях переключился на другую тему. «А действительно, какие женщины мне нравятся? Понятно — в чулках. Чулки! Вспомнилось былое — я тогда еще в школе учился, когда все девчонки, все женщины ходили в чулках. И не просто в чулках, а с поясами. Бывало, уронишь нарочно чего-нибудь под парту, полезешь доставать, а там... Сердце замирает от того, что там...

— Спрашиваете, какие женщины мне нравятся? В чулках! И чтоб непременно с поясом...

— А ты, видать, тот еще греховодник. Знаю, знаю, как ты в школе руку с зеркальцем под парту засовывал этаким манером, чтобы ножки учительницы видеть, а на ней — чулки с подвязками... Так весь урок с опущенной мордой и сидел.

— А откуда вам это известно? — растерялся я.

— От верблюда... Твоя-то в чулках ходила?

— На людях — в колготках, а дома — все больше в трусах, жарко у нас...

— Как же так можно? Это же черт знает что! Женщина не должна разгуливать по квартире в трусах, как бы жарко ей ни было. Ты не думай, я в трусах ходить не буду.

— Да вы вообще без трусов ходите. То есть плаваете...

— Странный ты какой-то. Разве может рыба трусы носить? А хочешь посмотреть, какой я стану, если вместе жить будем?

— Было бы любопытно...

И тут моя рыбка стала стремительно расти, пока не превратилась в ослепительную женщину, которая вдруг сказала:

— Грудь-то отпусти, чего вцепился, как рак-отшельник?

Я понял, что по инерции продолжаю держать ее своей «сильной мужской рукой», и отпустил.

— Извините, я по привычке.

— Пустяки. И перестань мне «выкать». Я на десять лет моложе тебя, между прочим. Ну, как? Нравлюсь?

Женщина приподняла подол и обнажила стройные ноги в чулках и с поясом. Трусы на ней были. У меня захватило дух.

— Нравлюсь? — повторила она свой вопрос. — Как заказывал — чулки с поясом!

От перехватившего дыхания я не мог вымолвить ни слова, а только судорожно закивал.

— То-то! Жить будем у тебя — у меня ты просто не сможешь, захлебнешься... счастьем. А я тебе икры намечу... Что я говорю? Хотела сказать — детей нарожаю. Только вот одно условие: кошку твою... Ты ведь с кошкой живешь? Так вот, кошку твою придется спровадить. Они на меня как-то неадекватно реагируют, кошки эти.

— Простите... Прости, как это спровадить? Мы вместе уже семь лет. Как же я расстанусь со своей Муськой?

— Ничего не поделаешь. Придется выбирать. Или я, или она!

Здесь, после такого ультиматума, я закручинился. С одной стороны, очень мне нравилась эта женщина, да еще и в чулках с поясом, но с другой... Предать Муську? Ни за что! Уж лучше я буду время от времени пялиться на разные колготки.

— Ты меня извини, но я выбираю Муську.

— Ну и дурак! Какие же вы все, мужики... Непрактичные вы все, вот что. Тут один пожелал... «Пива, — говорит мне. — Пива холодного! И чтоб каждый день!» С работы выгнали. Лежит на диване и пивом надувается. Но ты все равно молодец! Недаром ты мне сразу приглянулся. Жаль, что не получается у нас. Может, все-таки подумаешь? А то я наседаю на тебя. Приходи завтра на это же место.

— Завтра не могу. Утром у меня обход, а днем — две операции...

— Знамо дело — трудоголик! Может, в следующее воскресенье?

— Приду! Обязательно приду!

— Тогда — до встречи! — Женщина улыбнулась и, как абсолютная чемпионка по прыжкам в воду, без всяких брызг булькнула и пропала.

Тут я проснулся и долго не мог прийти в себя, продолжая жить в своем удивительном сне. Очнувшись, увидел, что поплавок ходит ходуном, то появляясь, то исчезая под водой. Подсечка — и на траве затрепыхалась краснопёрка. Я бережно снял рыбку с крючка и вопросительно уставился на нее, надеясь услышать: «Чего тебе надобно, мужчина?» Но краснопёрка только разевала рот и молчала, как обыкновенная рыба. Тогда я опустил ее в воду. Она совсем немного погуляла у ладони и ушла. В следующее воскресенье я снова пришел на это место, поймал судака, надергал окуней, но мой улов меня не радовал — я все ждал свою краснопёрку, а она так и не появилась. Ясное дело — сон!

Клюква

Это лето в Западной Сибири было на редкость теплым и солнечным, а уже в первых числах сентября ударили заморозки. Год оказался ягодным, урожай на бруснику и клюкву — отменным. Поэтому с приходом осени в лес потянулись деревенские жители, для которых сбор клюквы был неоценимым подспорьем для выживания в суровую зиму. Если не лениться, то за пару месяцев можно было заработать целых три, а повезет — и четыре пенсии. Из города приезжали внедорожники с прицепами, их хозяева скупали жаровику, что называется, «у ворот» — подстерегая ягодников, бредущих из леса с полными рюкзаками и ведрами.

Старожил дед Ваня, одинокий, еще крепкий старик, знал эти места как никто другой. Он забирался в самую что ни на есть топкую глухомань, куда не рисковали соваться другие сельчане, безошибочно находил проходы между сплошными трясинами и пробирался туда, где багровыми коврами расстилалась вожделенная ягода.

В то утро Иван уже заполнил рюкзак и ведро. Оставалось совсем немного, как вдруг послышалось надрывное жужжание, перемежающееся с металлическим лязгом, и показался вертолет, за которым тянулся огненно-дымный шлейф. Машина падала, кренясь набок, и в следующее мгновение рухнула в болото метрах в семидесяти от оторопевшего Ивана, который, выпучив глаза, только и смог выдохнуть: «Едрёна мать!» Какое-то время, совсем недолго, она еще виднелась, а потом скрылась под черной водой, над которой побулькали пузыри, а потом сомкнулась зеленая ряска. Еще через несколько секунд из-под ряски вынырнул человек, судорожно загребая руками, за ним показался второй, который барахтался, норовя уцепиться за первого. Недолго думая, тот слегка развернулся и коротко ударил его в глаз, сам же, выбиваясь из сил, продолжал держаться на воде. Старик, не мешкая, стал ловко перепрыгивать с кочки на кочку, пока не оказался от утопающего на расстоянии вытянутой слеги. С криком «Держись! Крепче держись!» он протянул ему жердь и с усилием вытянул на зыбкую кочку. Отдышались.

— Прыгать можешь? — спросил Иван.

— Куда прыгать? Зачем?

— Затем, чтоб живым остаться. До сухой земли совсем немного, давай за мной.

С этими словами старик, подстраховывая спасенного, прыжками добрался до земли и присел, переводя дух. Рядом с ним в изнеможении упал человек с вертолета. Придя в себя, он тут же потребовал:

— Дай телефон — мой утонул. Меня уже ищут, скоро здесь будут.

— Мил человек, нет у меня телефона.

— Ну народ... Как же ты без телефона-то? Ладно, сейчас за мной приедут, подарю тебе телефон. Самый крутой!

— Спасибочки, конечно... Только телефон мне без надобности. По­слушай-ка, что-то физия твоя мне знакомая! По телику видал... Да ты, никак, этот...

— Он самый, он самый. — Спасенный самодовольно ухмыльнулся. — Повезло тебе, дед. Ты теперь до конца жизни обеспечен... — Его стал колотить озноб, зубы стучали.

— Милай, это тебе свезло: все сгинули, а ты, вишь, живехонек. И целехонек. А мне до конца жизни осталось совсем немного — вот если бы ты раньше упал... На-ка вот выпей, а то заболеешь. Вода-то ледяная. — Старик протянул ему фляжку.

— Что это?

— Настойка на травах.

— Ско-ско-сколько градусов?

— А кто ее мерял? Под семьдесят будет.

— А ви-ви-вина у тебя нет? — лязгая зубами, спросил замерзающий. — Я ви-ви-вино люблю. От кре-кре-крепкого у-у меня крышу сносит.

— Извини, не запас. В следующий раз пару флаконов бормотухи обязательно захвачу. Пей давай!

«Любящий вино» присосался к фляжке, как младенец к сиське.

— Вот, клюковкой закуси, она оттягивает.

«Он самый» положил в рот горсть ягод:

— Фу, кислятина... Да что же они не едут? Разучились, суки, мышей ловить. Ну, ничего, я их научу...

— Да ты не переживай, не приедут они. Тут самое гиблое место. Сюда не только проехать — пройти нельзя. Сами выйдем.

— Ты же прошел? А значит, и они должны пройти. Зря, что ли, я такую ораву держу? И деньги, и чины раздаю? Слушай, что за настойка у тебя такая? У меня голова поехала, плывет все...

— Послушай, а зачем ты этого, другого, ну, товарища своего по башке треснул? Он же того... Утоп!

— Да какой он мне товарищ? Я его и так сместить хотел — больно много о себе возомнил... Завтра на его место другого назначу. Вцепился в ногу как энцефалитный клещ. А не тресни я его, так он меня бы за собой утащил.

— Жалко... Человек же... Я бы и его вытащил.

— Кто человек? Он человек? Это — мразь, а не человек. На мое место заглядывался. На охоту мы вместе с ним летели.

— Так чего же ты якшаешься с мразью-то? На охоту летаешь?

— А с кем еще, как ты выражаешься, якшаться? Вокруг меня одна мразь и есть. Подхалимы и лизоблюды, но себе на уме...

Зубы у «раздающего деньги и чины» стучать перестали, зато язык стал заплетаться.

— Все — клещи энцефалитные... Сосут где только можно. А где нельзя — все равно сосут... Ну, ничего, дай срок... Я — главарь! У меня на каждого папочка заготовлена... Я их всех в кучу сгребу... Всех в кучу... Я их... Хотя... Как же я без них? Без них тоже нельзя — сотрут в момент... Куда же я без них... — Он еще немного побормотал, отвалился и затих.

Пока он спал, беспрестанно летали вертолеты, где-то вдалеке слышались завывание сирен и лай собак. Иван терпеливо ждал, пока «главарь» проспится. Под конец не выдержал и стал будить:

— Давай вставай! Слышишь? Просыпайся! Нам идти надо. А то мы так и к вечеру не успеем.

Старику наконец удалось его растормошить. «Начальник над мразью» сел и стал таращить глаза на своего спасителя, на темную воду, обступившую клочок твердой земли, на клюквенные островки, рдевшие неподалеку. Потом, видимо, вспомнил все и нахмурился.

— Вот что, дед. Я тебе, конечно, обязан... Но пойми меня правильно. А если правильно меня не поймешь, то тогда не взыщи. Ты ничего не видел! Я один спасся, понял? Один! И больше никто из вертолета не выныривал. Мне огласка не нужна. И лишнего болтать я тебе не позволю. Поклянись, что никому ничего не расскажешь. И по-хорошему прошу, будь сговорчивей, если еще пожить хочешь...

— Эк тебя понесло, милай... Никак протрезвел? Стар я, чтобы клятвами разбрасываться. Гнида ты! Шевелись, а то там тебя уже ждут. За мной иди! Со следа не сбивайся.

Иван ступил на качающуюся кочку, с нее перепрыгнул на другую и пошел, не оглядываясь, где шажком, где прыжком.

— Ну, падла, сам напросился...

«Протрезвевший» схватил слегу и ринулся за дедом, догнал, размахнулся и ударил...

В последний момент старик обернулся и слегка отстранился — жердь пролетела рядом и ударила по воде, взметнув фонтан брызг... «Охотник за несговорчивыми» потерял равновесие и шлепнулся в трясину. Некоторое время Иван грустно смотрел на барахтающегося в болотной жиже «человека», слушал мольбы вперемежку с угрозами: «Помоги, помоги... миллиард подарю... сука... сгною тебя... сто миллиардов дам...» — а потом, когда и видеть, и слышать стало некого, перекрестился и отправился восвояси. Не успел он дойти до опушки, как его схватили двое дюжих мужиков и потащили к группе людей с орлами на фуражках и с большими звездами на погонах, стоявших у машин с включенными мигалками.

— Вот, задержали. Из болота вышел. Там двое наших сгинули, а он — как ни в чем не бывало. Да еще с клюквой! — рапортовали они начальству. — Может, иностранный агент?

Подозрительного «агента» допросили, из его рассказа только и узнали, что, когда он собирал ягоду, в трясину рухнул горящий вертолет. И все... И с концами! «Место там самое гиблое!» — заключил он свой рассказ.

— Да-а, видать, действительно, с концами... Объявляйте траур! — распорядился какой-то генеральский чин. Едем, а то скоро телевизионщики нагрянут.

Он еще раз оглядел Ивана и внезапно заорал:

— А ты знаешь, какое сегодня число? Знаешь? Сегодня — шестое сентября, а ты, подлец, уже клюкву собираешь. А ее собирать можно только с девятого. Не позволим экологию разрушать! Выпишите-ка ему штраф. По максимуму! Клюкву конфисковать!

Тут же подбежал холуй с бланком:

— Ну, дед, попал ты! Аж на тысячу рублей попал! Давай плати!

— Нету денег у меня. С собой нету. Да и дома тыщи не наберется...

— Ладно, тогда с пенсии вычтем.

— И на том спасибочки, — кротко поблагодарил Иван.

— Фамилия?

— Сусанин моя фамилия...

2021