Среди заповедного лога

Cреди заповедного лога

* * * Не постиг я чужую науку, Как за морем удачу ловить, Но приемлю сердечную муку — Эту родину горько любить. Грозовое шершавое небо — Как большая родная ладонь... Мне достаточно скудного хлеба И печурки, что теплит огонь. Плотных елей живая ограда И реки не тускнеющий луч — Это все, что душе моей надо, Чтоб не чувствовать тяжести туч! * * * День рожденья. Янтарная осень. Не бывает хлебов золотей. Мама втайне гордилась, что восемь Родила она крепких детей. Говорила: «Не надо нам денег, Нам дороже в семье сорванец». В той, где выросла мать, было девять И тринадцать — где вырос отец. Кедрачи — вековая порода — Удивлялись мне, хвою клубя: «Это сколько ж родного народа На земле окружает тебя!» * * * Если застили свет над тобой Оговор ли, Вражда ли слепая, Не грози этой силе тупой, В правоте на нее наступая. Отступи. Помолчи. Поброди... Птица, дерево, теплое небо Утишают и горечь в груди, И порыв справедливого гнева. Поброди. Помолчи. Улыбнись Деревцам, под грозой устоявшим, И доверчиво к людям вернись, Про обиду твою не узнавшим. * * * И снова во поле горит Неугасимая саранка, Неустрашимая гражданка Страны ромашек и ракит! Двор опустеет, Дом умрет, И паутина дверь залепит. Но тополиных листьев лепет Никто на свете не уймет! С горою гром заговорит... А прекратится перебранка — Увидишь: во поле горит Неугасимая саранка! * * * В пустой трубе эстрады гул затих, И трубачам пришлось посторониться. Застенчивый и смелый русский стих На звездной отпечатался странице. И поколенья с русскою душой Читают сокровенного Рубцова. В сыром углу, В избенке небольшой Так согревает солнечное слово! Родные не тускнеют письмена... Над чуждой книгой пыль забвенья вьется... Как все же справедливы времена: Гул умирает, Небо остается. * * * Я не знаю названия странной болезни, Что терзает с рождения душу мою. В зимнем поле замерзли раздетые песни, И слова их остались в снегу, на краю. Их нашла моя мать — молодая возница, Привезла их в санях, на смолистом возу. И брала их на жатву, солдатка и жница, И всегда в них купала крутую слезу. Как любила она кипятковое слово, Как плескала на стылую землю слова, Обжигая нечаянно душу мне снова, — Только мама имела на это права! В зимнем поле я слышу сиротские песни. Ты, судьба, мою душу опять не трави! Я не знаю названия странной болезни, Что, как всякая боль, растворилась в крови. * * * Я стоял в этом храме Под куполом дня, И глядели страдальцы с икон на меня. О страданье! Свое роковое крыло Надо мной простирало не раз уже зло. Эта птица клевала мне сердце не раз. Эта птица терзает отчизну сейчас. И терзает, и топчет родных мне людей, И клюет их сердца все лютей и лютей. Но откуда-то сверху, Увиделось мне, Тонкий свет появился в небесном окне. Все смелее, все ярче охватывал он Лики многих страдальцев, смотревших с икон. И душа потянулась туда, где светло, И сказала себе, что не вечно же зло, Что, крепка и смиренна, любая душа Против зла не боится в миру мятежа. И Георгий с копьем не слабее, чем рать. А на русской земле есть за что пострадать! * * * Прошу напоследок немного: Чтоб приняли кедры в семью Среди заповедного лога Скиталицу — душу мою. И прежде чем кануть ей в небыль, Она бы сгорела во мгле, Развеялся пепел по небу, Осталось тепло на земле.