Свет на краю села

С самого раннего и морозного предрассветного часа надрывался лютый, пронизывающий насквозь все живое северный ветер, остервенело выдувая тепло из приземистых домов, беспорядочно раскиданных по тихим улочкам и проулкам огромного спящего села, музыкально посвистывал в железобетонных остовах разграбленного строения ДСУ и шумно уходил в степь, моментально превращаясь в белоснежную непроглядную пургу.

Недалеко, всего в полутора-двух километрах от крупного станционного поселка, в сизой темноте намечающегося предзимнего утра яркими, дразнящими огнями светился таможенный пост — этакий местный центр вселенной, где уже, по обыкновению, скопилось десятка два с половиной большегрузных КамАЗов, Манов и даже несколько «мерседесов». Ничто другое вокруг беззаботно и сладко дремлющего села ни для кого не представляло интереса, все было погружено во мрак, холод, уныние, сон и промозглую предутреннюю серость.

В этой неприятно мерзкой и сплошной морозной темени, незаметно выскочив откуда-то из тьмы, целеустремленно и бодро зашагала по припорошенной свежим снежком шоссейной дороге невысокая худенькая женщина лет за тридцать. Аккуратно закутанная в мамину пуховую теплую шаль, в синеватом клетчатом суконном пальтишке, издали по виду своему и комплекции она была похожа на девочку-подростка, собравшуюся в такую непогоду по каким-то неотложным делам ловить попутку в областной центр.

Невольно прогибаясь под неожиданно сильными порывами ветра и по-детски укрывая мохнатой вязаной варежкой лицо от колючей изморози, женщина упорно продвигалась в направлении межреспубликанской автострады, где красочными огнями светилась манящая всех и вся таможня. Выйдя из дома под самый рассвет, так как вся дорога занимала почти час, другой рукой путница привычно прижимала к груди небольшую хозяйственную сумку, где уже были аккуратно уложены и завернуты вафельным полотенцем в несколько слоев четыре десятка горячих пирожков с картошкой, капустой и субпродуктами.

Пройдя где-то около километра и заметно продрогнув, женщина остановилась и, отвернувшись спиной к колючему снежному ветру, трясущимися руками вытерла платочком слезящиеся глаза, ледяное мокрое лицо. Потирая холодный раскрасневшийся нос, она обернулась к районному поселку, который как будто вымер.

В разных концах районного центра лишь кое-где на опорах электропередач слабым мерцающим желтоватым светом дрожали на ветру сохранившиеся чудом «кобры», остальная часть села уже давно привыкла жить во мраке. Картина была отнюдь не радостная, но и не плачевная. Веерные отключения света и жизнь при керосиновых лампах и свечках, хотелось верить, уже остались в прошлом.

Действительно, приглядевшись, можно было заметить, что в отдельных домах уже горел свет, потягиваясь струйкой дыма, оживали остывшие за долгую ночь очаги и печи.

Молодую женщину звали Галей, и она изо всех сил спешила к стоящим на таможне фурам, чтобы первой успеть к просыпающимся от холода голодным шоферам и поскорее всучить им свои пока еще теплые пирожки. Нынче благополучие многих людей неожиданным образом стало зависеть от этих грязных и беспардонных водителей, ежечасно прибывающих на территорию таможенного поста из разных концов бывшего Союза.

Разбитных и бесшабашных мужиков, вынужденно днюющих и ночующих на таможенной территории и почему-то прозванных в народе дальнобойщиками, местные жители особо не жаловали, но в то же время понимали, что вся нынешняя жизнь района и деньги крутились вокруг них, они всем желающим давали работу и кормили многие семьи.

Галя была безумно рада, что три года назад, совсем случайно, нашла себе эту работу и, к своему удивлению, несмотря на разные имеющиеся сложности, на ней удержалась. Ведь после педагогического училища многие ее подруги, начинавшие вместе с ней свою трудовую деятельность воспитателями детсадов, так и не смогли выдержать натиска повальных сокращений и найти себе применения в новой и непростой рыночной жизни.

В своем необычном качестве Гале еще предстояло утвердиться и одновременно не отчаяться, не очерстветь и не сломаться. Она хорошо помнит, что в первое время упорно не хотела признавать свое новое занятие работой, стеснялась своего положения, ей казалось, что это всего лишь временное испытание на прочность и выживание.

Со временем, обдумав все и оглянувшись по сторонам, женщина быстро поняла, что работа эта на данный момент — подарок судьбы; хотя торговля всегда шла по-разному и непредсказуемо, она была бесконечно рада тому, что у нее появилась хоть какая-то возможность жить и кормить детей и старую мать. И, уже по-новому осознавая свою роль, Галя крутилась как могла.

Иной раз, когда на таможне бывало полно всяких машин и проголодавшихся шоферов, горячие пирожки, приготовленные ею, разлетались вмиг, а иногда, признаться честно, даже частенько, приходилось стучаться в каждую кабинку и умолять обросших, заспанных шоферов купить хотя бы пару-тройку пирожков.

— Купите, пожалуйста, горячие пирожки, — жалобно просила она, с трудом отомкнув застывшую на морозе тяжеленную дверцу КамАЗа или МАЗа, и, изо всех сил вытягиваясь на своих натруженных и уставших ножках, с мольбой вглядывалась в их одинаково неухоженные и грязные, чужие лица. — Очень-очень вкусные и сытные. Пожалуйста, купите...

— А что мне будет за это? — игриво глядя в глаза трясущейся от холода молодой женщине и нагло и откровенно к ней прицениваясь, издевательски ухмылялись изнывающие от скуки и безделья заезжие шоферы. — Может, зайдешь ко мне, поговорим? Глядишь и договоримся?..

От злости и отвращения у Гали темнело в глазах, в эти минуты она ненавидела себя и свою судьбу и своего благоверного, умудрившегося втихаря от нее переметнуться к молодой и более «товарной». Однако деваться ей было некуда, и, проглотив обиду, она продолжала улыбаться дальше.

Старенькая мать, братик и двое маленьких детишек каждый вечер с нетерпением ждали ее дома, пока их кормилица заработает денежек и принесет им что-нибудь вкусненького покушать.

Зная непростую обстановку в доме, младший брат Гали, чтобы не прослыть нахлебником, окончив девять классов, против воли мамы и сестры подал документы в местное ПТУ, надеясь на стипендию, дармовую еду и спецодежду, но системный сбой произошел и здесь. Руководство училища лишь разводило руками, с трудом обеспечивая учащихся бесплатным обедом и чем-то из спецодежды, о стипендии пока пришлось позабыть.

Когда до таможни осталось всего несколько десятков метров, поторапливаясь и заметно нервничая, Галя прибавила шагу, ей вдруг почудилось, что конкурентки ее уже вовсю там крутятся, не оставив для нее ни одной машины.

Уже приблизившись почти вплотную, сквозь белесую завесу крутящегося вихрем мелкого снега женщина заметила хвост длинного ряда «большегрузов», стоящих на таможенном посту. С облегчением вздохнув и прибодрившись, несмотря на такую рань, Галя стала энергично и настойчиво стучаться в каждую машину.

— Ну, чего тебе надо? — недовольно и привычно открывал дверцу кабины уставший и заспанный шофер. Явление незваных торговок пирожками, особенно по утрам, очень часто их раздражало.

— Горячие пирожки с картошкой, очень вкусные...

— Нет, не надо, я сплю! — дверь захлопывалась.

Молодая женщина, не смея обижаться или отчаиваться и лишь теснее прижав к груди свою сумочку с пирожками, тихо направлялась к следующей машине. Гале, впрочем, как и остальным женщинам на таможне, с утра до ночи деловито заглядывающим в кабинку каждой фуры, не оставалось ничего другого, как продолжать предлагать и нахваливать свой товар. Это была их повседневная и нелегкая работа.

Конечно, имели здесь место и некоторые «издержки» профессии. Пару-тройку раз, ближе к ночи, открыв дверку кабины заиндевевшего на морозе КамАЗа и неожиданно увидев там своих уютно расположившихся в тепле конкуренток по бизнесу, Галя, уже еле стоящая от усталости на ногах, отлетала как ошпаренная.

Некоторые, греясь от холода, незатейливо болтали о чем-то или, чуть освоившись, под одобрительные кивки скучающих шоферов неумело затягиваясь сигареткой, жадно купались в их неуемном внимании, иные, более раскрепощенные и оттого вокруг уже ничего не видящие, вдруг узрев в дверях ошарашенную Галю, испуганно вырывались из-под объятий грязных, щетинистых шоферов.

Со страхом и отвращением захлопнув дверку, молодая женщина некоторое время, отвернувшись, продолжала стоять на морозе, постепенно приходя в себя и без конца встряхивая головой, чтобы скорее забыть увиденное.

После таких не совсем приятных, но житейских ситуаций Галя долго боролась сама с собой; хотя и научилась она ко многому относиться философски, с пониманием, но каждый раз непонятное двоякое чувство долго не покидало ее. Однако кормить семью было надо, и Галя, стиснув зубы, стучалась в следующую кабинку.

— Пирожки, горячие, с картошечкой, — не поднимая глаз, уже напуганная, с тоской просовывает она из темноты свою голову в теплую, пахнущую мазутом и табаком уютную кабину КамАЗа. — Сама пекла, очень вкусные...

— Давай, — небрежно бросает заезжий шофер. — Сколько стоят?

— Двадцать пять тенге один пирожок, — осторожно поднимает лицо Галя.

— Сколько?! — удивляется белесый шофер, ловя в темноте робкий взгляд ее больших карих глаз.

— Пять рублей, по-вашему.

— Сколько-сколько?! — удивленно загораются глаза у шофера. судя по его неожиданной реакции, он искренне дивится нашим очень смешным деревенским ценам.

И хмурый до этого незнакомец, приехавший, как было заметно по его певучему говору, из какой-то российской глубинки, уже просветлев, пристально и непонятно долго смотрит на появившуюся нежданно смуглую молоденькую женщину, словно прицениваясь то ли к ней, то ли к ее пирожкам.

По взгляду лукавого и не совсем голодного шофера было заметно, что стройная и худенькая продавщица нравится ему больше, чем сами пирожки. Делая вид, что усиленно думает о цене съестного, он жадно продолжает поедать ее глазами.

— Ну, что скажешь, красавица?.. — водитель хлопает по карманам куртки, выискивая монеты.

И женщина не выдерживает, сдается.

— Отдам вам за четыре пятьдесят! — испуганно соглашается Галя, уже боясь, что мужик захлопнет дверь.

— Сколько у тебя пирожков-то? — спрашивает тот.

— Десять штук осталось! — радостно сообщает из темноты женщина.

— Давай, — говорит шофер, — беру все!

— Пожалуйста, возьмите. — она протягивает ему маленький теплый сверточек. — Только полотенца мои мне верните...

Шофер опрокидывает пирожки на расстеленную газетку и, быстренько пересчитав, протягивает ей монеты.

— Ничего, что мелочью? — улыбается он, еще надеясь пообщаться с ней.

— Спасибо, — радостно благодарит его Галя и, взяв в руки деньги и влажные еще полотенца, радостно запихивает их в сумку.

Сегодняшний день, несмотря на лютую непогоду, вопреки всем ожиданиям, был особенный, торговля задалась с утра и прошла до обеда быстро и очень удачно. Суметь продать за день 40 пирожков и заработать около 200 рублей, или 1000 тенге, было большой удачей. На эти деньги можно было два дня кормить всю свою семью.

Конечно, не всегда так улыбалась женщинам удача, и свои кровные, трудовые деньги им приходилось зарабатывать в нелегкой и непростой конкурентной борьбе. Помимо Гали, на таможенной территории постоянно торговали пирожками еще десятка полтора женщин, в основном разведенных, с детьми на руках. Кроме того, иногда появлялись и незаметно исчезали новые молодые лица, пытающиеся начать свой бизнес.

Конкуренция среди них была жесткой, если не сказать жесточайшей, приходилось бежать на таможню и в рань, и в день, и даже в ночь, в зависимости от наплыва машин, порой доходило до скандалов и разборок между женщинами. Всем хотелось быстрее распродать свои пирожки и, чтобы дальше не мерзнуть на морозе, скорее бежать домой — готовить новую партию или, накормив семью, отсыпаться после нелегкой смены на ногах и холоде.

Благо фуры ходили круглые сутки и десятками по несколько часов, а то и суток простаивали на оформлении груза. Изнывающие от тоски и вынужденного безделья водители были рады любому общению, и тем более с женщинами, которые, чтобы растолкать свои пирожки и быстрее убежать домой, были готовы ко многому.

Надо признать и отдать должное нежданно появившейся в этой глухомани таможне и голодным дальнобойщикам, многие женщины именно здесь и начали снова ощущать себя женщинами и пытаться хоть как-то за собой ухаживать. Незримые правила рынка действовали даже в этом забытом миром районном селе, ушлые шоферы охотнее покупали пирожки у более чистоплотных и привлекательных торговок.

Не терялись и не скучали в этой вселенской разрухе и суете только таможенники, работы у них, как всегда, было навалом. В любую погоду — в дождь, в грязь или в снег — добросовестно стерегли они врата страны, чтобы никто не провез лишнюю бутыль шампуня или коробку стирального порошка или не вывез, не задекларировав, парочку килограммов копченой рыбы.

И сегодня то там, то здесь энергично сновали шустрые парни в своей новенькой форме с красивыми погонами и в синеватых меховых шапках; рядом с ними, деловито переговариваясь и перешептываясь, бродила и парочка их российских коллег. Каким образом они здесь оказались и что делали в этот ранний час на таможенной территории соседней суверенной страны, приходилось только догадываться.

— Серый, ты здесь! Откуда? — удивляется смуглый прыщеватый «челнок» лет тридцати пяти, перевозивший на своих старых «жигулях» с прицепом запчасти к автомашинам.

С интересом оглядывая с ног до головы облаченного теперь в таможенную форму и заметно посвежевшего за эти годы своего давнего знакомого из соседнего российского села, он не может скрыть своей радости и изумления.

— Ты откуда здесь взялся, что делаешь? — изумляется «челнок».

— Я ж теперь в таможне! — важно отвечает недавний безработный, а ныне строгий страж российских экономических интересов, кивком головы показывая на свои погоны и новенькую форму, и, заметив неподдельное удивление своего друга-казаха, поясняет, немного смущаясь: — Но я сегодня не в смене, отдыхаю.

— А-а... — чешет затылок старый знакомый, накрывая пологом уже проверенный таможенниками прицеп с запчастями. — А я с Энгельса еду, везу железки... — И растерянно глядит на приятеля. — Повезло тебе, дружок, заживешь ты теперь по-другому! А у нас сейчас туда не пробиться, только по великому блату...

— Мне они работу сами предложили, — оправдывается россиянин, продолжая испытывать некоторую неловкость. — Я ж, как и ты, как у нас в районе «Сельхозтехнику» до конца развалили, почти два года не работал и, чтобы как-то прожить, также возил железки — то из Тольятти, то из Саратова...

— Понятно, — говорит «челнок». — А здесь-то что ты делаешь?

— Да вот приехал к своим новым друзьям, — продолжает откровенничать Серый и, модно оттопыривая пальцы, показывает на напыщенного и уже готового лопнуть от важности казахстанского коллегу. — Да и дела тут возникли кое-какие...

— Тогда жду тебя дома, на обед, с твоими друзьями, — обрадованно просит его «челнок», кивая и на румяного толстяка. — Приведи их тоже, посидим, познакомишь поближе, отдохнем. Водочку я припас хорошую, не самопальную...

— Хорошо!

И счастливые преуспевающие хозяева рыночной жизни, гогоча по-жеребячьи от удовольствия, самодовольно и жизнерадостно бьют по рукам:

— Договорились!

Метрах в пяти от радующихся таможенников раскрасневшаяся полноватая женщина выговаривала другому их коллеге, возмущаясь тем, как тот грубо расправился с ее вещами, которые она везла рейсовым автобусом из Саратова на продажу.

— Сколько можно трясти дешевое белье и полотенца? Как мне их теперь складывать, чтобы снова уместить в тюк? — чуть не плача, кричит она на растерявшегося парнишку-таможенника, нервно собирая свои разбросанные на снегу вещи. — И что все время ты ищешь в женских трусах?

— Может, вы в своих тряпках везете что-то запрещенное! — не сдается таможенник.

— Везем и будем везти, чтобы семьи свои кормить, а не вас, дармоедов! — злится женщина.

— Вы со своим-то языком осторожнее, — пытается остудить ее пыл ушлый страж. — Не то сейчас отправлю вас на полный досмотр, чтобы все проверили. Эй! — на всякий случай кричит он кому-то.

— Ладно-ладно, и сказать вам ничего нельзя, — испугавшись, сразу добреет коммерсантка и уже более дружелюбно продолжает: — Скоро таможни уберут, не будет их больше. Вон оба президента который раз об этом говорят. Я б хотела посмотреть, чем вы тогда займетесь...

— Таможни никогда не уберутся, они будут еще больше укрепляться. Смотрите, вон какую махину выстроила Россия! И у нас будут такие же мощные здания. Мы государство содержим! — скалит свои большие, неровные зубы молодой и рослый таможенник. — Да и доходы немалые даем стране...

— Однако и себя не забываете! — вставляет на прощание женщина и тяжело волочет свой воз к ожидающему ее автобусу. — Знаем мы вас, жуликов, как облупленных...

— Но-но! — грозно и оскорбленно прикрикивает на нее таможенник, но женщина его уже не слушает и, пыхтя, забирается в автобус.

Российская таможня находилась совсем недалеко, всего в каких-то трех-четырех километрах от казахстанской, и для тесного общения друзей-таможенников двух соседних стран абсолютно не было никаких преград. Правда, их частенько пугали, что совсем скоро на обе границы выставят наряды пограничников и тогда общение-перемещение представителей новой межгосударственной элиты, а в прошлой, советской жизни простых и неприметных жителей приграничных соседних сел, будет затруднено.

Пока же, как по собственному базару, демонстративно безбоязненно бродили они по территориям двух соседних таможен, решали какие-то вопросы, по-свойски договаривались по возникающим проблемам, недолго торговались и по-братски делили добычу. Одним словом, наступали новые, интересные времена, вмиг стало престижным быть таможенником или хотя бы каким-нибудь захудалым околотаможенным «брокером».

Пребывающих в постоянной эйфории таможенников двух соседних стран порой и отличить-то было непросто, люди путались, в темноте знаки отличия особо не приметны, форма как у тех, так и у этих была одна, повадки, язык, привычки и интересы тоже одни. Кроме того, некоторые из них даже в школах учились у одних и тех же учителей. Ведь в недавнем прошлом все они были гражданами одной страны, жили в соседних деревнях, и многие между собой были знакомы по прежней еще, гражданской работе.

Просто этим подфартило, что оказались в нужное время в нужном месте и удача улыбнулась им, когда предложили освоить непонятную для здешних мест профессию. Теперь бывший безработный шофер или зоотехник из безвестной глубинки, вынужденно согласившийся стать таможенником, уже помимо своей воли снисходительно смотрел на своего бывшего начальника, все еще продолжающего работать за пять–семь мешков муки в месяц главным инженером разваливающегося на части нищего зерносовхоза.

Понятно, что более ответственные и добропорядочные люди, прежде чем согласиться на такую диковинную для здешних мест работу, мучительно думали над предложением. Уходить со старой, пусть и не прибыльной работы на новую, неизвестную, хотя и многообещающую они не решались и не знали, что делать.

Однако фортуна и смутное время развала страны выбрали в герои не сельских патриотов, а этих бездельников, которым по большому счету терять было нечего. Как по щучьему веленью превратились они вмиг из бесперспективных безработных в уважаемых в районе людей, да еще с погонами. Такие чудеса раньше были возможны только в сказке!

«Будет трудно или не получится — бросим все, уйдем!» — думали многие начинающие таможенники и, не боясь ничего, напролом шли в неизвестность и работали напропалую.

К примеру, Базарбай, невысокий сухощавый мужичок лет сорока пяти, некогда заведовавший складом в райпотребсоюзе, а ныне бравый таможенник, на свое счастье одним из первых попавший на прежней работе под сокращение, в рыночной жизни преуспел больше.

Прекрасно разбираясь в различных маркировках товаров и прочих бумажных хитростях, он умел деликатно и незатейливо создать транзитным дальнобойщикам такое напряжение, что те сразу были готовы согласиться на любой компромисс. Это особенно ценилось, и, незаметно для себя и окружающих, авторитет Базарбая рос на глазах, вызывая уважение у одних и страх у других. Подойдя вразвалочку к транзитной фуре, по-собачьи поводя носом и глазками и чуть порывшись в накладных, он с ходу ввергал заезжих шоферов в шок, профессионально и безошибочно определяя, кого и за что можно было хватать. Не зря начальник таможенного поста всегда нахваливал его и ставил всем в пример для подражания.

Конечно, как и полагается, таможенники, как те, так и эти, в первую очередь радели о государстве, но иногда в некоторых мелочах житейские интересы перевешивали чашу весов, но разрешались они, как всегда, безболезненно и без особого ущерба интересам страны. Благо в приграничной стороне, а точнее, в соседнем районе у всех были хорошие связи на уровне своих коллег.

Бывший заведующий базой «Хозторга», приятель и коллега Базарбая по ушедшему в историю приграничному социалистическому соревнованию между двумя районными потребкооперациями, также в поте лица и весьма успешно трудился на российском таможенном посту. Что и говорить, кто-то с развалом Союза и преуспел: дружба двух закадычных друзей-товароведов укрепилась на зависть многим, и стала еще теснее.

Таможня без устали давала добро на работу всем, кто искренне хотел работать и умел этим пользоваться. Неплохо удавалось это и женщинам, торгующим пирожками. Бывшие домохозяйки или оставшиеся без работы молодые женщины сразу же ухватились за эту перспективную нишу, так как иногда в день одновременно простаивало на таможенном посту до тридцати–сорока фур, прибывающих из разных стран, в том числе из дальнего зарубежья. И водители поголовно были голодны, кто-то из них пытался подогревать еду или готовить на костерке сам, но в основном все кормились с добрых женских рук.

Правда, правила дикого рынка незримо действовали и здесь. Более преуспевали молодые женщины с приятной внешностью или незаурядными кулинарными способностями.

Являясь самым ходовым продуктом у транзитных шоферов, пирожки пользовались небывалым спросом, особенно с обычной крестьянской начинкой, будь то картошка, капуста, яйца или субпродукты. Особо привередливые клиенты требовали пирожков с ягодами или другими сладостями, главное, чтоб они были свежими и горячими. Ведь с голоду или под хорошую водочку за неторопливыми разговорами можно было уплести столько пирожков!

Вместе с продвижением своих ароматных и по-настоящему вкусных пирожков женщины, как ни странно, попутно приноровились торговать и деньгами. Удивительно, но простая еда шла больше за рубли и доллары, и отдельные женщины, экономически более продвинутые и шустрые, «поднявшись» на пирожках, быстро освоили профессию валютчицы, или монетчицы, как любили выражаться местные жители.

Таможня на окраине села быстро стала местом деловых встреч, а для многих жителей, если не для всех, чем-то вроде выхода в свет или в новый мир. Сюда частенько приходила «потусоваться» и молодежь, себя показать или посидеть в «светском» обществе, среди таможенников и дальнобойщиков, в одном из двух вагончиков-кафе и при случае, перекинувшись с шоферами-иностранцами парочкой английских слов или фраз, щегольнуть перед друзьями. У большинства молодых людей района именно здесь произошла их первая встреча с живым и неизведанным ранее Западом, именно здесь ощутили они необъяснимый «драйв» от общения с представителями, как казалось им, другой, неземной цивилизации.

Официантка примитивного кафе на тридцать мест, устроенного в переделанном строительном вагончике, девчушка лет за двадцать, с сивыми крашеными волосами, в коротенькой юбчонке с фартуком и белой несвежей блузке, носилась между столами как угорелая, еле успевая разносить заказы, а между дел точечно постреливать своими горящими глазками по «жировым» клиентам или иностранцам. Отдавая дань новой моде, изредка захаживали сюда посидеть и «посветиться» с приезжими малолетками и местные олигархи в лице заматеревших уже директоров «Заготконторы», «Заготзерна» или районной нефтебазы.

Естественно, нашим бедным женщинам, торгующим пирожками и загруженным своими ежедневными жизненными проблемами, было не до местных «светских» утех. Распаренные с утра, они толпой бегали встречать каждую заезжавшую на таможенную территорию машину, торопясь первой успеть открыть дверцу кабины.

— Купите пирожки, свежие, горячие, — наперегонки подбегая к каждой остановившейся машине, скороговоркой, перекрикивая друг друга, шумно предлагали женщины свой товар. — Отдаем за любые деньги — тенге, доллары, рубли...

Что и говорить, незавидная была жизнь у этих продавщиц. Из всех женщин-конкуренток Галя иногда по-доброму завидовала только Талшынке, за ее хватку и напористость. Всего каких-то полтора годика поторговав пирожками, она быстро поднялась, приоделась и поправила свое материальное положение. Из некогда неприглядной и не совсем интересной смуглой женщины Талшын неожиданно для всех в районе превратилась в ухоженную, аппетитную красавицу, телом своим и внешностью отдаленно напоминающую чем-то известную американскую звезду Дженифер Лопес.

Сводя всех с ума, Талшын теперь щеголяла в коротенькой кожаной куртке и облегающих темно-синих джинсах, неотразимо подчеркивающих вызывающую стройность и ядреность ее крестьянских бедер и ног. Местные мужики, не замечавшие в свое время ее или не хотевшие видеть в ней женщину, косясь на обтянутые тугими джинсами дразнящие прелести Талшынки, облизывались, однако поезд ушел, и они уже никак не могли быть героями ее романов.

Лучезарно улыбаясь, Талшынка на зависть всем продолжала цвести и преуспевать. Завистницы время от времени распускали про нее различные слухи, но Галя никогда не слушала эти досужие разговоры, никого не осуждала, прекрасно понимая, что без стабильной и постоянной работы воспитывать двоих маленьких детишек по плечу не каждой женщине.

Свои отношения с Талшын и другими коллегами по цеху Галя старалась строить только на уровне приветствий, она ни с кем не хотела сойтись ближе. Больше всего Галя боялась лишних разговоров, случайных романов и осуждения со стороны сельчан.

И вот буквально недавно и как будто специально в один из холодных и ненастных декабрьских вечеров фортуна, если это так можно назвать, повернулась и к ней.

На работу в тот день Галя пришла уже поздно, было где-то около десяти вечера, и, пытаясь быстрее распродать оставшиеся полтора десятка пирожков, она отчаянно стучалась в каждую машину. Многие шоферы, уже поев, дремали или спали, иные, собравшись вместе в одну кабинку, шумно выпивали и, увидев в темноте за дверью машины новое лицо уставшей и продрогшей женщины, ржали, как лошади.

— Полезай! Чего стоишь раздумываешь? — смеялись подпитые мужики, разглядывая ее со всех сторон. — Ну, что стоишь?

Молча развернувшись, Галя грустно уходила прочь, в морозную темноту. Очередную дверь ей распахнул небритый и разговорчивый мужик лет за сорок, по всей видимости только что приехавший и собиравшийся перекусить. Явление молодой женщины для него было очень кстати.

— Что у тебя там? — живо спросил он, сверкая своими бегающими, блестящими глазками.

— Пирожочки горяченькие, с картошкой и со сбоем, — почти нараспев, вкусно и с придыханием будто пропела, проговорила Галя, ей казалось, что это сразу поднимет аппетит у клиента.

— С чем?

— Со сбоем!

— А что это такое — сбой? — недоверчиво переспросил шофер.

— Субпродукты там разные, — не растерялась женщина. — Говяжьи внутренности, кишки, желудок...

— Давай, пойдет! — энергично сказал он, было видно, что мужчина сильно хочет есть.

Поставив сумку на подножку кабины, Галя дрожащими руками стала вытаскивать из нее сверток с пирожками.

— Что дрожишь-то? — участливо спросил шофер.

— Замерзла, нынче сильно студено, — призналась Галя, продолжая распаковывать сверток. — Мороза градусов под двадцать точно есть, и ветер еще сильный.

— Не надо раскрывать, остынут, — сказал шофер, тряхнув грязными кудрями непонятного цвета. — Откроешь в машине.

И тут же протянул ей руку.

Галя отшатнулась назад, чуть не уронив свою сумку, шофер весело рассмеялся, обнажив ряд ровных, здоровых зубов.

— Ты что, дикая? — искренне удивился он, сделав ударение на последнем слоге.

Галя растерянно замолчала, продолжая обнимать свою сумку.

— Так продаешь или нет? — резко спросил шофер.

— Продаю, — заторопилась женщина.

— Тогда подойди, я не съем тебя. Видишь, ты вся дрожишь, как кленовый лист, — участливо сказал он.

Женщина и впрямь вся дрожала, но теперь уже и со страха.

— Не бойся, зайди, погрейся, — шире распахнул дверцу шофер и протянул Гале руку. — Давай, тянись ко мне.

И тут произошло что-то невообразимое, Галя и сама толком не поняла, как вмиг оказалась в огромной кабине Мана.

— Вот теперь открывай и доставай свои пирожки, — захлопнув дверцу, сказал шофер и включил в кабине свет.

Продолжая трястись крупной дрожью, Галя долго раскрывала сверток и, волнуясь, торопливо отсчитала ему оставшиеся пирожки.

— Сколько стоят? — спросил шофер.

При свете и вблизи он оказался не так уж темен лицом, но с зеленоватыми глазами, рыжеватой кучерявой бородой и пышными вьющимися волосами. Встретившись с незнакомцем глазами, Галя растерялась еще больше, но быстро взяла себя в руки.

— По пять рублей штука! — быстро сказала женщина, но тут же, подумав, поправилась: — Вам могу отдать и по четыре пятьдесят...

Открыв бардачок, шофер небрежно бросил ей сотенную бумажку.

— Сейчас, я дам сдачи, — полезла в сумку Галя.

— Не надо, — за руку остановил ее шофер и захлопнул сумку.

— Я так не могу, — занервничала Галя и покраснела.

Естественная деревенская застенчивость и природная скромность довольно приятной молодой женщины не остались незамеченными видавшим виды дальнобойщиком.

— И не думай стесняться, — прервал ее шофер, — лучше выпей чая и немного погрейся.

— Нет, спасибо. — Галя заерзала, пугливо озираясь по сторонам, и, отодвинувшись назад, крепко взялась за ручку дверцы.

— Что с тобой? Успокойся, — сказал рыжий шофер, тряся кудрями, и, не обращая никакого внимания на ее устрашающие и решительные движения, достал термос и, неторопливо отвинтив крышку, налил в небольшую кружечку дымящийся чаек.

— Сам заваривал, между прочим, — важно отметил он с видом знатока, — здесь мята и некоторые другие травы. Выпей, попробуй, думаю, тебе понравится.

Дружелюбный и какой-то заботливый, домашний тон шофера несколько смутил Галю. Может, кому-то это покажется незначительной мелочью, но она вдруг вспомнила, что так за ней очень давно никто не ухаживал. Женщина вся как-то сникла и замолчала, наблюдая, как беспокоится о ней незнакомый проезжий шофер, заботливо доставая и раскладывая свои нехитрые угощения на чистую оберточную бумагу. В какой-то момент ей почудилось, что сидит она не в пропахшей мазутом, прокуренной, тесной кабине транзитной фуры, а в роскошном и уютном ресторанном зале...

— На, выпей, я сюда добавил немного варенья, малинового, как раз для согрева хорошо. — Продолжая монотонно говорить, шофер протянул ей кружку. — А вот колбасок еще попробуй, охотничьих.

— Можно выключить свет в кабине? — тихо сказала Галя. — На улице все видать, кто здесь сидит.

Трясущимися руками женщина приняла кружку и долго пила, согреваясь, потихоньку отходя и приходя в себя. Послушно выключив свет, шофер начал быстро, почти заглатывая, аппетитно уплетать пирожки со сбоем, продолжая искоса разглядывать нежданную, но очень уж приятную гостью.

Гале все казалось в диковинку и в то же время было ужасно приятно видеть, как жадно ест здоровый голодный мужчина, это невольно всколыхнуло в ней некий женский инстинкт. Внутренне она удивилась тому, что происходит с ней, хотя внешне старалась казаться спокойной. В какой-то момент, собравшись с мыслями, о