Об авторе
Александр Михайлович Шуралёв родился в 1958 году в селе Кушнаренкове в Башкирии. Прошел трудовой путь от сельского учителя до профессора кафедры русской литературы БГПУ имени М.Акмуллы в Уфе. Доктор педагогических наук. Поэт, прозаик, переводчик. Автор книг и многочисленных статей по литературоведению, поэтических сборников. Стихи публиковались во многих московских литературно-художественных изданиях («Дружба народов», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Литературная учеба», «Москва», «Московский год поэзии», «Наш современник», «Парус», «Роман-журнал XXI век», «Юность» и др.). Победитель литературных конкурсов «Классики и современники», «Мгинские мосты», «Моя родословная», «Поэтический атлас», «Ты сердца не жалей, поэт». Лауреат национальной литературной премии «Золотое перо Руси» и ряда международных творческих конкурсов. Член Союза писателей России. Живет в Уфе.
День города
Припомнив все, что смолоду
сберег к такому случаю,
в день города по городу
иду и верю в лучшее.
Сквозь толпы пешим слаломом
бреду по шумной площади,
недостает мне малого —
чего-нибудь попроще бы...
В тисках нагромождения
стеклобетона грузного,
в зеленых насаждениях
ищу себе союзников.
И на границе города
найду тропу укромную,
сойду с асфальта гордого
в лесок, на землю скромную.
Пух пожеланья скорбного
ступнями ощущаю я,
и расставанья скорого
смягчается отчаянье.
А облака безумствуют
круговоротом живности,
дразня в душе презумпцию
младенческой наивности.
Там бренное смывается
потоками вселенскими,
дни города сливаются
с ночами деревенскими.
Камертон
Время толкает нас в гору —
и над враждой, и над злом.
Кладбище в давнюю пору
кто-то вознес над селом.
Видно с любого крылечка,
как над скопленьем домов
крыльями тянется в вечность
тихая стая крестов.
Так повелось на планете
нашей земной испокон:
птицы не певчие эти —
каждому дню камертон.
Предрассветное
В бессонной постели от ночи
отщипывая по клочочку,
как нить в лабиринте отточий,
нащупать пытаемся строчку...
Так крошки насущного хлеба
мы птицам бросаем порою,
а солнце в рассветное небо
карабкается за горою,
и самые дальние выси
на крошечные наши мысли
слетаются к нам, словно птицы,
чтоб с нами и петь, и молиться...
На бездорожье
Застрянет в горле слёзный ком
в пургу на бездорожье...
Давай не будем — о плохом,
а о хорошем... тоже.
Давай не будем — ни о чем,
но верными шагами
к чему-то важному придем
плечом к плечу друзьями.
Делясь последним сухарем,
проложим путь до крова.
В неизреченном сбережем
спасительное Слово.
Старые друзья
Мои друзья болеют тяжело,
ничто в судьбе для них уже не внове,
все то, что было суждено, прошло,
и держатся они на честном слове.
На вымаранных много раз стихах,
на всем, что пережито-перепито,
на всех дистиллированных грехах,
процеженных сквозь вековое сито.
Их бесполезно чем-то утешать
с бодрячеством дежурно-бестолковым,
и я не знаю, что им пожелать,
им, реалистам, ко всему готовым.
Холод
Холодно в доме. Сквозь щели вор ветер
шарит по комнатам наглой рукой.
Но опоздал он: нет больше на свете
той теплоты, унесенной тобой.
Глупо подкладывать в печку поленья,
кутаться в сто шерстяных одеял...
Жизнь эфемернее, чем отраженье
воздуха на амальгаме зеркал.
Где-то
А где-то в ином измеренье,
за тысячи лет световых,
ты варишь на кухне варенье
из вишни для нас для двоих.
Стучит деревянная ложка
с зазубринками по краям,
и ждать остается немножко,
лишь вечность, чтоб встретиться нам...
Далекие заводи
Тишина далеких заводей
мне приснилась ночью пасмурной.
Если б знал об этом загодя,
заболел бы просто насморком.
Пил бы чай с малиной лакомой
и дышал лучком нарезанным,
влез под одеяло ватное,
пропотев, поднялся резвым бы.
Но не насморк хворей-занудей,
а в душе — кануны проводов...
Тишина далеких заводей,
глубина нездешних омутов.
Не от лука слезы капнули.
Примеряю потихонечку
Землю с зорями-закатами
как заплечную котомочку.
А у ней на самом краешке
с безмятежностью забытою —
песня матушкина «Баюшки»
над моею детской зыбкою.
То ль грядущее, то ль давнее
с тем напевом льется в комнату
тишиной далеких заводей,
глубиной нездешних омутов.
Все, что чаялось и думалось
и искало зрелищ, хлеба ли —
фьють... как будто ветром сдунуло,
испарится, будто не было.
А останется как заповедь,
бренной тленностью нетронуто, —
тишина далеких заводей,
глубина нездешних омутов...
- Комментарии