Тропинка, ведущая к дому

* * *
Ночь пришла, все живое затихло.
Не сбылось предсказанье судьбы.
И на елке потушены иглы,
Недомолвки пусты и грубы.

В декабре, в декабре невозможно
Думать так, как теперь, как теперь,
И глядеть на миры односложно,
И не ждать, что откроется дверь.

Тишина — как зарезанный мальчик
У царя в розоватых глазах...
Ты жила в искупительной фальши,
Ты жалела о прожитых днях.

Тянет елка бессильные руки,
Злые, колкие руки слепца,
И дрожат украшенья, как звуки,
Затаенным огнем бубенца.

И во всем, и во всем колокольчик
Запорошенной тройки, сюда
Не поспевшей, навек огорошив,
Потонувшей в снегах без следа.


Путешествие с солнечным зайчиком

Лювлю я зеленым зеркальцем
Солнце — и выпускаю
В глаза прохожих.

Но чу! — проползла со стуком
Деревянная тень старика.
Мой солнечный зайчик скальпелем
В пыли полоснул по стенке
К таинственному кладоискателю
С палочкою-антенкой...
— Дяденька, здесь, под опавшими
Клочьями штукатурки,
Вам в наследство зарыла бабушка
Солнечный зайчик в шкатулке?

— Мальчик, с такой беседою
Нельзя приставать к слепому.
Я здесь потерял бесценную
Тропинку, ведущую к дому.
Она глубоко зарыта
В росе и кустах крапивных...

Я взял старика за руку
И вывел его к тропинке.
Тогда он сказал мне: — Пальцами
Прочел я ладонь твою теплую,
По воску читает пасечник,
Садовник — по коже тополя.
За солнечным зайчиком долго
Ты будешь бродить по дорогам.
Но нету клада дороже
Тропинки, ведущей к дому...

Побрел он в ветре нахлынувшем,
А в ладони моей неловко
Раскрылась божья коровка —
Капля крови на крылышках...
Тогда я пошел к своей матери
И зарылся лицом в колени.
Мне было тепло, как семени,
Упавшему в вешнюю землю.


Из «Рыбацкой сюиты»

...и в ночь уходили баркасы,
Рубя серебро живое.
Словно детской рукою,
Волосы трогал бриз.
И рыбаки пели
О том, что бесплодие злое
В городах зажигает
Желтый огонь больниц.
Ночью пели мужчины
И были мудры, как дети.
В лицах билось крыло золотое
Высокой и странной звезды.
А березы и белые женщины,
Спутав руки и ветви,
Пели весенние песни,
Касаясь платьем воды...


* * *
У тебя на сердце, на груди, на башенке
Ни одной соринки, ни одной вчерашенки.
Ты любила сцену, комнату свою,
И, как лошадь сено, память я жую.
О, какого тембра хриплый голос тот,
Что из косных дебрей мертвое зовет!
Брошу я на землю древнее кольцо,
В памяти затеплю мертвое лицо.
Позднее раздумье — звездные часы.
Мир затолстосумел — не прольет слезы.
Стежкой листопада тяжко заметен,
Где она ступала — тонет метеор...


* * *
А я тебя люблю,
И я благоговею,
Но я тебя — убью!
И потому — не смею...


Из цикла «Отголоски войны»

...там смерть в конце с кошмарным криком: «Встань!» —
Разбрасывает солнце, словно циркуль,
И рвутся, подожженные с хвоста,
Желудки бомб с кишками мотоцикла.
Там церкви, как раздетые мужчины,
Нисходят в ад, прикрыв руками пах,
По родинкам крапивы у овина,
По грядкам трав в горохе и бобах,
Истерзанному страстью — помоги,
Оплеванного площадью — не тронь,
Ведь под глазами синие круги,
Как два яйца змеиных под травой.
И рядышком та старая сосна —
Как матери ослепшие шаги.
Широкий свет клыками кабана
Совиных глаз обворожил круги.
Ежонком — детский череп по руке,
И жаворонком — синий потолок,
И чей-то взгляд застыл на пауке,
Заткавшем солнца рдяный локоток...


* * *
Человечество поздно придумало круг —
Человечество прежде придумало лук.
Лихо всадник летел кувырком из седла,
Оттого ли, что видел
                             лишь полнеба всегда,
Оттого ль, что любил
                              лишь всегда полземли...
Круглокрыло в крапивах гудели шмели.
Мой ленивый сынишка круглоглазо глядит
У притихшей, изнеженно-круглой груди.
Мое сердце, выдумывай круглый лук.
Мое круглое сердце, сжимайся в клубок —
Если вдруг половинность полонила любовь.
Если выследит вдруг половинный друг,
Если вызволил вдруг половинный враг...
Человечество поздно придумало круг.
В небе месяц торчит — будто дьяволов рог.


Просека

Так птицы лишь и могут ни о чем
До слез забрызгать сердце голосами!
Побудь — ау! — моим поводырем,
Жизнь вычерпай зелеными горстями.
Чтоб отозвалось не тайгою вдруг,
А скрытыми у сердца именами,
Где, словно дожидаясь бабьих рук,
В реке качают церкви выменами...
Я прибегал сюда, когда был мал,
Пастух небес в рубашке из тумана
Мне дышащие гнезда вынимал
Так бережно — как будто из кармана.
И по дорожке спелого дождя,
Хоть дикая, но по душе ручная,
Мою тропинку, дух переведя,
Перебегала ягода лесная.
«Я жизнь твоя, и я совсем продрогла,
Возьми меня, ну вот хотя бы съешь!..»
Как сладко брать твой поцелуй, природа,
Единственно доверчивый для всех.
И жмуриться, как на огни в ночном,
И целовать недетскими губами...
Так птицы лишь и могут ни о чем
До слез забрызгать сердце голосами!


* * *
Кто там в красном небе свесил
Золотые невода?
Вышла мне на белом свете
Неуютная звезда.

Но и все ж с тоской ревнивой
Даль скользящую ловлю.
Эти легкие равнины
Мимолетно я люблю.

Мимолетно, завороженно
Я люблю следить в окно
Или где-нибудь в Заволжье
Слушать горестное «о!..».

Кто-то пьет чаи с трескою,
Ну а мне — одна печаль:
В подстаканниках трезвона
Выпить пристальную даль.

Месяц. Звезды как на ветках.
Я хотел бы так, пешком,
В этой вечности навечно
Затеряться с посошком.


* * *
Мороженого пятна
На мраморной плите.
Дышать тоннелям мятной
Прохладой скоростей.
Перроны перепрятать
В голубоватых мглах...
Цела и глуповата
Полуночь на часах.
Где ветер умолкает,
Посеянный людьми,
Трагически мелькает
Видение любви.
Паоло и Франческо
На целый Дантов Ад
Одни как-то плачевно,
Целуясь, пролетят...


В поисках эпического

Привет полям, как говорят — салям!
Спокойно спи и музыки не бойся,
Как стрекозино-легкокрылый поезд,
Задев крылом за краешек села.
Где человечье тело, как трубу,
Закапывают поперек дороги —
Спокойно спи, как музыкант в гробу,
Пока пылят глухонемые ноги...

В пыли полей, где ржавой железякой —
Такая характерная деталь! —
Пронзительный росток шестидесятых,
Осенней кукурузы вертикаль.
Где вспахано, и спахтано, и сжато
Все, что людьми лелеется года, —
В пыли полей коней пасется стадо,
А там овечьи топчутся стада.

В пыли полей, где света переливы
Косой стерни задернуты плащом,
Я сам шныряю сусликом трусливым,
И не понять, о чем грущу еще...
Где сахарно, как звуки клавесина,
Сплетаются виденья кораблей —
Пелеева полей полями сына,
О муза, из черпальницы своей.