В моем саду густеют облака

Колючка

и маммилярия цветет
прозрачно-снежными цветами.
колючий век, болючий год
уходят в сны, приходят снами.

и зацветают на снегу
следы ушедших и уснувших
среди страниц, на берегу
смородин-рек, в запретных пущах,

где о забытом шелестят
седой осинник с лунной долькой
и учит совка кукушат
не отвечать на «сколько-сколько?».

не отвечай, не говори,
пускай летят кукушки, совы,
подмоченные сентябри,
ивановы и ивановы,
переводные времена,
вневременные vidi, veni,
пин-коды облака и дна,
дежурный хор заплечных теней.

переверни слова и год,
пусть все укроется снегами,
покуда белым, словно память,
колючка в декабре цветет...


А давай я тебе расскажу, как течет река

а давай я тебе расскажу, как течет река
с омутами и плёсами, ивовым бережком,
как стрекозы прозрачные падают в облака,
плавунцы с водомерками меряют ширь тишком,

как ладонями тонкими черпают гладь кусты,
шелестя берендейское, камешки зеленя,
и осока сторожкая точенные листы
бережет для беспечных, и раня, и бороня,

как щурята с голавлями, крохотны и шустры,
греют спины на отмелях, ленных и золотых,
как пикируют ласточки в поисках мошкары
и литовками крыльев над заводью воздух — вжих!

как вздыхают под пятками доски худых мостков,
мол, опять, неуёмные, воду пришли мутить,
пахнет солнцем расплавленным, клевером от лугов
и прохладой зеркальною с привкусом «подождить».

и полощутся в заводи платьица, облака,
надуваются парусно по воде, штиль не штиль.
и мордовской напевностью детского далека
все течет голос бабушкин и утекает в быль.


Созерцание

пить остывший зеленый чай
под дождливые кастаньеты
и осеннее привечать
втайне от пожилого лета.

жулькать барственного кота,
замурчав под зеленым взглядом.
все за окнами — суета,
нам не надо ее, не надо.

мы замрем — две песчинки — и
канем в горний песок, глазея,
как, божественны и легки,
распускаются орхидеи.


В моем саду густеют облака

в моем саду густеют облака
и зацветают выбеленно-серым.
на вкус и цвет их облачность горька,
но пчелы снега вьются, эфемерны.

за роем рой слетает, невесом,
на стойкий флюгер, хлипкую ограду,
растрепанный малинник, тихий дом,
на то, что далеко, и то, что рядом.

лишь руку протяни и прикоснись —
ужалит «жалко» выморочной метой.
и полетишь в намоленную высь
за облаком, за пчелами, за светом...


Кошка разбудила до рассвета

кошка разбудила до рассвета —
в миске пусто и цветник не мят.
за окном плюс пять. уже не лето.
бархатцы оранжевым горят.

гомонят цыганисто сороки,
делят неделимое на круг.
затяжных дождей приходят сроки,
ржавых луж и депрессивных мук.

сеет листья тонкая рябина,
трепеща на северном ветру.
лето, осень, зимы, зимы, зимы
шрамами ложатся на кору.

сны — кротовьи, сумрачные норы
и харонов лодочный зачет.

во дворе на дырчатом заборе
о любви мяучит рыжий кот.


Не торопи

не торопи осеннюю печаль,
бегущую за порыжевшим летом
с норштейновским туманом по ночам,
куда «ау» уходит без ответа,
где тонут в молодильном молоке
ершистые рябина с бузиною,
куст сентябрин, не сорванный никем,
и тусклый свет, что держит надо мною
фонарь согбенный — отставной маяк
над островком верандной панорамы.
и запах яблок — путеводный знак
со смены припоздавшему Адаму.


Кадр

сидеть сычом.
не думать ни о чем.
уткнуться в книжку, в сериал, в котейку.
согреть заледеневшее плечо
мохнатым пледом — чем не душегрейка?

на улице имперствует мороз,
державно минус сорок назначая.
дворовый снег привычно пишет пост,
что одинок, бесследен и дичает.

есть белый файл «заснежен-точка-док»,
есть я и плед, и кот, сопящий сольно.

в подводной лодке «Комнатный мирок»
уплыть навек от «суетно» и «больно»...


Закрыть глаза

закрыть глаза и видеть тишину,
сокрытую в летящих хлопьях с неба, —
они спешат в сугробах прикорнуть
и стать сбежавшим прошлогодним снегом.

там, далеко гудит машинный рой,
скрипят шаги, ворчит собачье вече
и сок течет под млечною корой
березы, без листвы лишенной речи,
и бег Большой Медведицы в ночи
почти неразличим за белым лётом...

сучи кудель извечную, сучи,
вневременная дочь Ананке — Клото,
вплетай в суровость нити детский смех,
умение терять и плакать молча
и чуять сквозь залатанность прорех
поблажки vita со скупыми dolce,
наматывай созвездий бледный скан,
молитв одноголосых вереницы.

мя утиши, декабрьский век сурка,
во мне зима не спит
и длится,
длится...


Птица

читаю книгу, говорю с котом.
мне никуда не надо торопиться.

вот яблоня сегодняшним листом
приветствует гастроль залетной птицы.
май зажигает рыжие жарки,
разбрасывает по зеленой миле.

смотри на сад и свет из-под руки,
припоминай «любили — не любили».

что вспомнится? две строчки умных книг?
цветок увядший на пустой странице?
контрольный вздох? почти по Мунку крик?
рассвет.
закат.
и трели хрупкой птицы...